– И что? – Если честно, мне сейчас хотелось ее чем-нибудь стукнуть.

– У остальных рабочая биография, как железная дорога в степях Казахстана: прямая и незатейливая. Девчонок четыре, и все они очень молоды – от двадцати четырех до двадцати семи лет, «Айтишники» либо их первое место работы, либо второе. Рустем, Искандер, Евгений и Петр – двадцать семь, двадцать восемь, двадцать восемь и двадцать девять лет соответственно – после окончания вузов сразу стали работать в «Айтишниках». Петр даже вырос до руководителя проекта. Олег – самый старый, если можно так выразиться, член команды – ему тридцать пять, работает в фирме дольше всех, почти восемь лет, до этого работал на одного из крупнейших российских операторов связи. И вот остается Михаил…

Я вспомнил одну историю, которую и рассказал Вике в надежде, что она наконец отстанет от меня.

– Родители одного парня отдали его на усыновление. Вырос он в чужой семье. Университета так и не окончил. Скакал с работы на работу. Ездил в Индию на поиски себя. Кроме прочего, чувак страдал дислексией, то есть был полностью не обучаем. Хороший ли это работник?

Виктория насупилась:

– Даже не знаю, сколько проектов в Латинской Америке отдал бы Паша Кнопкин японцам или хоть голубоногим олушам за возможность поработать с этим, как ты выражаешься, чуваком.

Она попала в точку, потому что я только что вкратце изложил биографию Стива Джобса.

– Может быть, скакать с работы на работу – признак гениальности или напряженной борьбы с обстоятельствами, и вот Михаил из Полтавы наконец победил, устроившись на крутую высокооплачиваемую работу? – бросил я, отправляясь в сторону своей спальни с чувством небольшой, но все-таки победы.

Вика не ответила.

Стоит ли говорить, что, проснувшись в десять утра, я обнаружил Викторию в глубоком коматозе рядом с компьютером и недопитой чашкой кофе?

Разбудить уважаемого эксперта оказалось не под силу даже ее будильнику. Пришлось тащить эту раннюю пташку в спальню и воссоединять с кроватью.

Несмотря на то что солнце давно взошло, комната все еще не просохла, и тут я вспомнил, что хозяин удобнейших апартаментов говорит по-английски. Видимо, Павел Кнопкин не зря вчера поделился этой ценной информацией.

Хорхе, так звали нашего рантье, взял трубку после первого же гудка, как будто ждал моего звонка, однако, несмотря на наличие языка-посредника, наш разговор с квартирным хозяином не заладился с самого начала.

– Это климат такой, – сообщил мне голос на том конце провода.

Обладатель голоса говорил по-английски действительно неплохо, с забавным испанским акцентом. Хотя акцент оказался в этом случае только на руку, потому что делал речь более понятной. Хорхе старательно выговаривал все буквы, в том числе те, которые не читались.

– Климат снаружи мы исправить не можем, зато можно исправить ситуацию в доме. Почему бы вам не привезти нам обогреватель? – поинтересовался я.

Хорхе ненадолго завис, помолчал, но тем не менее прекрасно меня понял и ответил предельно вежливо:

– Я здесь родился, вырос, тут всегда так. Мы очень редко используем обогреватели.

– Это очень странно. У нас в России тоже климат. И гораздо суровее вашего, поверьте мне, но мы научились отапливать помещения пару тысяч лет назад.

Хорхе вежливо усмехнулся.

– Вот и я удивляюсь, вы же вроде бы русские. У вас там даже снег есть, – проявил осведомленность наш квартирный хозяин.

Черт побери, кажется, раздобыть обогреватель становилось делом чести!

– Есть, – согласился я. – Но неужели вы думаете, будто из-за того, что у нас есть снег, русские кардинально отличаются от эквадорцев? Уверяю вас, Хорхе, русским бывает холодно точно так же, как всем остальным людям на земле, просто мы умеем тепло одеваться и не привыкли жить в сырости.

Мой собеседник как-то неопределенно хмыкнул в трубку. В его интонации мне послышалось какое-то невысказанное расистское замечание.

На словах же он искал компромисс:

– Я мог бы заехать к вам и привезти дополнительные одеяла и пару свитеров.

– Эту проблему невозможно решить с помощью свитера. У меня тут мокрые полотенца и запотевшие окна.

Хорхе то ли искренне не понимал, то ли придуривался:

– Я, конечно, могу поговорить, но боюсь, что не разрешит управление зданием, так как обогреватель может перевернуться.

Я все больше заводился от этой беседы, повороты которой были не менее лихими и неожиданными, чем маневры шайтан-автобуса на дороге.

– Кто же его перевернет, неужели я или Виктория?

Хорхе спохватился.

– Только не обижайтесь, сеньор Александор. – Он делал ударение на последний слог. Испанцы это умеют. Даже банальное и скучное слово «компьютер» в испанском языке похоже на лихого тореадора, укротителя быков: компутадор! Александор, вне всяких сомнений, звучало гораздо брутальнее, нежели Александр, наверное, он пытался подольститься.