Авиценна. Канон биохакинга

Аннотация

«Ибн Сина благодаря значению его творчества и трудов принадлежит всему человечеству… [Деятельность его] была основана на требованиях Истины и Разума» – так говорилось в обращении Всемирного Совета Мира.

Невозможно переоценить значимость трудов Авиценны (Абу Али Ибн Сины) для всего человечества. Его работы стали системным осмыслением идей биохакинга величайших мыслителей древности – Пифагора, Гиппократа, Алкмеона Кротонского, Асклепиада, Галена, Авла Корнелия Цельса и других.

Биохакинг – новый термин, концентрирующий в себе все устремления человечества в области предупредительной медицины, все идеи проникнуть в первоосновы самой природы. Это понятие подразумевает осознанное стремление вырвать у мироздания тайны здоровья и активного долголетия. Именно с этих позиций авторами рассмотрен «Канон врачебной науки» Авиценны – книга-основа системной медицины здорового образа жизни, которая говорит не только о прошлом, но и открывает горизонты медицинской науки в будущем.

Нет будущего без прошлого, но и оно способно раскрыть перед нами множество тайн!

Серия «Доказательно о медицине» * * * Светлой памяти выдающегося организатора отечественного здравоохранения члена-корреспондента АМН СССР Бориса Дмитриевича Петрова 980–1057 гг. В «Обращении Всемирного Совета Мира» было особо подчеркнуто, что вся деятельность Ибн Сины была основана на требованиях Истины и Разума . У народов мира, говорилось в «Обращении» , есть общее достояние, каким являются великие произведения науки, литературы и искусства, сохранившие в течение веков отпечаток гения. Это культурное наследие для человечества – неиссякаемый источник. Оно позволяет лучшим людям различных эпох узнавать друг друга, улавливать в настоящем связывающую их нить. Оно открывает перед ними перспективы всеобщего согласия и понимания. Ибн Сина благодаря значению его творчества и трудов принадлежит всему человечеству Предисловие Я очень высоко ценю творчество Джозефа Редьярда Киплинга и прочел практически все произведения, которые вышли из-под его пера. И в своем предисловии к книге Андрея Иванова и Нурали Латыпова «Авиценна. Канон биохакинга» хотел бы сразу обозначить очень важный философский посыл этого великого британского мыслителя: О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень Суд. Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает? (Пер. Е. Полонской) На мой взгляд, здесь зримо обозначен тезис о противоречиях, несовместимости двух глобальных цивилизационных процессов. Но не менее блестяще дан антитезис о их тождественности, стирающей все границы. В книге «Авиценна. Канон биохакинга» не менее ярко и масштабно показана иллюзорность, условность границ Запада и Востока. Великий среднеазиатский ученый-энциклопедист Абу Али Ибн Сина становится для Европы Авиценной – мыслителем, который наравне с Галеном создает основы системной медицины. Ведь, наверное, не случайно первый том «Канона врачебной науки» во всех университетах Западной Европы более пятисот лет оставался основным учебником. В нем содержались уникальные знания не только по медицине, но и из таких областей, как психология, экология, этнология, химия и др. В средние века в Европе авторитет Авиценны был огромен и, несмотря на критику таких гигантов, как Парацельс, к непреходящей мудрости «Канона» врачи обращались вплоть до XX века. Впрочем, надо сказать, что на стороне Авиценны были такие титаны эпохи европейского Ренессанса как Леонардо да Винчи и Микеланджело, который смело бросал в лицо недалеким критикам: «лучше ошибиться, поддерживая Галена и Авиценну, чем быть правым, поддерживая других». И это было не слепое следование за авторитетами далекого прошлого, а глубокое понимание непреходящего значения идей, которые сегодня авторы книги, на мой взгляд, очень точно определили, как истоки биохакинга в медицине. Важно подчеркнуть, что «Канон биохакинга» – это отнюдь не призыв обмануть природу, украсть время сверх дарованного, но, нивелируя пороки нашей социальной жизни, получить это же дополнительное время как дар, как награду за умение вести диалог с природой. Безусловная заслуга авторов этой книги в расширенном прочтении идеи биохакинга, сделанного с позиций авиценнологии, которая родилась как самостоятельное научное направление в научной школе выдающегося советского организатора здравоохранения и историка медицины, доктора медицинских наук, члена-корреспондента АМН СССР Бориса Дмитриевича Петрова (1904–1990). Андрей Иванов и Нурали Латыпов – творческий союз ученых, в котором Восток и Запад сошлись в «равном понимании» того, что «нет Востока, и Запада нет», когда читаешь труды Авиценны, когда Б. Д. Петров говорит о профилактической медицине, которую, возглавляя многие годы Отдел здравоохранения ЦК ВКП(б), воплощал в жизнь как мечту о «здоровье для всех» (кстати любимое определение ВОЗ). Убежден, что Андрей Иванов с его особым даром находить в, казалось бы, обычных вещах нечто новое, нечто, что лежит в глубинах информационных потоков, нашел в Б. Д. Петрове методолога, научившего его технологиям работы с глубинной информацией. На мой взгляд, это очень важное качество для руководителя, для организатора: находить пути решения не в поверхностном слое информации, а понимать скрытые смыслы, тенденции – все то, что позволяет получать реальный результат как в науке, так и в организации здравоохранения. Андрея Иванова, автора более 70 научных работ, заслуженного работника здравоохранения Российской Федерации, доктора фармацевтических наук, профессора кафедры организации и управления в сфере обращения лекарственных средств Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова, академика РАЕН, сегодня с полной уверенностью можно отнести к продолжателям лучших традиций в области организации здравоохранения в нашей стране. При этом Иванова отличает редкая способность к расширенному мышлению в медицине, умение переплавлять исторический опыт в современные инновации, соединять, как учил Б. Д. Петров, казалось бы, несоединимое: идеи профилактической медицины в «Каноне врачебной науки» и современные инновации в сфере моделирования здорового образа жизни, и в частности идеи биохакинга. Я много лет знаю Андрея Иванова и хочу особо отметить, что его книга, написанная в соавторстве с Нурали Латыповым, – это новая веха в его научной биографии, новая ступень осмысления идей, которые позволят нам сегодня формировать более эффективные методики и подходы в области профилактической медицины, находить новые решения в области организации здравоохранения, создания рабочих моделей формирования здорового образа жизни и активного долголетия. Полагаю, что Б. Д. Петров был бы горд, что из молодого пытливого исследователя Андрей Иванов вырос в зрелого талантливого ученого и нестандартно мыслящего организатора здравоохранения, способного эффективно решать самые сложные задачи, проводить в жизнь идеи опережающего развития. Достаточно сказать, что столь глубоко и исчерпывающе раскрытые в данной книге исторические истоки биохакинга – хороший пример универсального мышления профессора Андрея Ивановича Иванова. Нурали Латыпова я знаю тоже давно, но заочно, как и десятки миллионов людей в нашей стране и за рубежом, как первого обладателя «Хрустальной совы» – приза популярной телепередачи «Что? Где? Когда?». Телевизионный образ задумчивого, немногословного восточного мудреца очень способствовал популярности Латыпова. Но за всей этой телевизионной мишурой, словно в параллельной Вселенной, жил и работал серьезный ученый нейробиолог, методолог и уже в те годы натурфилософ, с античным понимаем природы вещей. Автор 15 популярных книг, Латыпов воспринимал Б. Д. Петрова как легенду, соратника Н. А. Семашко, одного из немногих комсомольских вожаков, кто осмелился прийти на игнорируемую властями выставку Владимира Маяковского (посвященную 20-летию творчества поэта). Петров много лет дружил с Игорем Ильинским, воевал вместе с создателем военной и радиационной гигиены, академиком АМН СССР Федором Кротковым. Публицистические раздумья о жизни и творчестве Б. Д. Петрова заслуживают особого, я бы сказал, художественного повествования. И я надеюсь, что научный редактор этой книги, доктор медицинских наук, профессор истории, переводчик лирической и дидактической поэзии Авиценны, Владимир Исхаков восполнит этот пробел, как это он отчасти сделал в своем Предисловии научного редактора, с любовью и теплотой описав свое ученичество в научной школе Б. Д. Петрова. Интересное свойство научных школ – они могут долгие годы пребывать в «информационном анабиозе». Забывают основателя, уровень инноваций падает до среднестатического, члены научного коллектива словно растворяются во времени. Но! В какой-то момент происходит интеллектуальная флуктуация, и в различных уголках планеты разбросанные по всему миру последователи традиций исчезнувшей научной школы объединятся, чтобы продолжить дело учителя. И тогда на свет появляются такие редкие по своей глубине и оригинальности фундаментальные исследования, как «Авиценна. Канон биохакинга». С. П. Миронов, профессор, доктор медицинских наук, академик РАН, заслуженный врач РФ, лауреат премии Правительства РФ Предисловие научного редактора Биохакинг и авиценноведение Арабская пословица гласит: «Когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания». В 1990 году ушел из жизни один из главных творцов авиценноведения – профессор Б. Д. Петров и наступило «время молчания – «белого шума» в области, где тысячи ученых из всех стран мира пытались осмыслить медицинское наследие среднеазиатского мыслителя Абу Али Ибн Сины, известного во всем мире как Авиценна. И вот спустя почти 30 лет на моем столе лежит книга, каждая страница которой нарушает это молчание, книга, в которой застывшее в своем развитии авиценноведение обретает новые смыслы и динамику идейного наполнения. Впервые исторический опыт и современная медицинская наука обретают единую интеллектуальную платформу, в основе которой синтез идей авиценноведения и биохакинга. Биохакинг авторы рассматривают прежде всего как попытку еще в далеком прошлом создать «комплексные методики с системным подходом, которые подразумевают коррекцию питания, физической активности, психического здоровья и профилактики болезней для достижения высокой продуктивности, сокращения риска развития различных заболеваний и повышения продолжительности жизни». И это отнюдь не дань модернизации истории или стремление выдать желаемое за действительное. Так, в духе биохакинга, мыслил Гиппократ (гуморальная патология), так мыслил Цельс (медицина, лечащая образом жизни), так мыслил Авиценна (системная медицина здорового образа жизни). Следует отметить, что «биохакинг» – это новый термин, концентрирующий в себе все устремления человечества в области предупредительной медицины, имеющий, впрочем, одну особенность. В него, помимо поиска путей продления жизни, заложена идея взлома, стремление не только найти, но и проникнуть, как говорили на Востоке, в «тайну тайн» природы. Закономерно, что в наше время торжества IT-технологий этот термин придумал айтишник Сергей Фаге [1] . Думаю, в будущем этот термин позволит исследователям обосновать многие смелые эксперименты с живой материей, ее «паролями», которые будут пытаться взламывать или обходить. Впрочем, уже сегодня под биохакингом подразумевается коррекция генетических особенностей, различных метаболических рисков и возможность «точечно управлять своей биохимией». 1 Сергей Фаге – классический пассионарий, учился в Корнелльском университете, недоучился в Стэнфордской бизнес-школе, основал несколько технологических компаний: TokBox – ведущую инфраструктурную компанию для b2b-видеокоммуникаций (куп-лена Telefonica); новую и пока что секретную ИИ-компанию в Кремниевой долине. Биохакинг, как любое новшество, испытывает довольно сильное парадигмальное сопротивление, и не только со стороны представителей науки, но и околонаучных знатоков того, «что такое хорошо, и что такое плохо». В этой связи фундаментальное исследование Андрея Иванова и Нурали Латыпова является очень важным шагом от постановки проблемы биохакинга, как универсальной методики, до формирования новой парадигмы научных знаний, которая базируется не столько на достижениях современной науки, сколько является следствием длительного процесса синтеза задач медицины и идей здорового образа жизни. Важно особо отметить, что в центре исследования Андрея Иванова и Нурали Латыпов – труды крупнейшего врача-энциклопедиста Авиценны, в которых нашли свое завершающее системное осмысление идеи биохакинга величайших мыслителей древности Пифагора, Гиппократа, Алкмеона Кротонского, Асклепия, Галена, Авла Корнелия Цельса и др. Начиная с необычного подхода к пониманию главных смыслов науки о здоровье и долголетии и кончая новым, более профессиональным, с медицинской точки зрения прочтением «Канона врачебной науки», эта книга открывает читателю новые горизонты познания природы человека, его способности к неизмеримо долгой и активной жизни. Уходя в историю биохакинга, авторы находят в «Каноне врачебной науки» точку опоры, которая во времени разрастается до целого пространства – авиценноведения. Не будет преувеличением сказать, что без авиценноведения сегодня было бы сложно говорить о истории биохакинга и его истоках на страницах трудов Гиппократа, Галена, Авла Корнелия Цельса, Абу Бакра Рази – всех тех, кто создавал знание о человеке и его здоровье, чтобы в системной обработке они стали «Каноном». Поэтому, предваряя эту книгу, нельзя не обратиться к авиценноведению, с которого началась дорога, приведшая всех нас – авторов и научного редактора этой книги – к идее расширения рамок привычных явлений, к поиску новых смыслов на стыке прошлого и будущего, «медицины, лечащей образом жизни» и биохакинга. I Авиценноведение возникло на стыке востоковедения и истории медицины, став одним из главных достижений научной школы члена-корреспондента АМН СССР Б. Д. Петрова (1904–1990). Научная школа Б. Д. Петрова возникла в Москве на основе отдела истории медицины ВНИИ социальной гигиены и организации здравоохранения им. Н. А. Семашко (ныне Национальный НИИ общественного здоровья РАН). Можно без преувеличения сказать, что по сути это был научно-методический центр истории медицины мирового значения. В отделе, пока я там работал, стажировались ученые из Болгарии, Венгрии, Германии, Греции, Испании. Петров был не только автором расширенного введения к «Канону врачебной науки», вышедшего на русском языке в 1952 году (это была ключевая Первая книга «Канона»), но и, вместе с академиком АМН СССР В. Н. Терновским, медицинским редактором текста всех пяти томов. В своих историко-медицинских работах Петров поднимает профилактические идеи Авиценны на небывалую для исторического опыта высоту, убедительно показывая их непреходящее значение для современной теории медицины. Из его исканий в этой области, собственно, и рождается научное направление, которое мы называем авиценноведение. В интерпретации Петрова, авиценноведение – это не пересказ, не привычная констатация очевидных фактов, а творческий диалог на расстоянии в тысячелетие, осмысление наследия Авиценны через свое собственное видение проблем здоровья. Поэтому представляется вполне закономерным, что в книге «Ибн Сина (Авиценна). 980–1037», вышедшей к 1000-летнему юбилею Авиценны в 1980 году, раздел, посвященный гигиеническим воззрениям Авиценны, Борис Дмитриевич называет «Здоровье здоровых» – своим, в сущности, современным определением, в духе программ «Здоровье для всех» и иных подобных начинаний Всемирной организации здравоохранения. По сути, это был первый шаг к осмыслению того, что Авиценна создал как конструкцию образа жизни, несущей в себе системный подход к достижению оптимального уровня здоровья и долголетия. Не знаю, согласился бы Борис Дмитриевич с идеей биохакинга как основы творчества всех великих врачей античности и Средневековья, но как рабочую гипотезу безусловно принял бы к обсуждению. II Недалеко от Садового кольца на улице Обуха был старинный особняк, когда-то принадлежавший знаменитому «производителю швейных машинок» Зингеру. Я впервые переступил его порог в 1979 году. Тогда я еще не понимал, что переступаю порог крупнейшей научной школы XX века. О значении научных школ существует обширная литература, но ничего подобного школе Петрова мне встречать не доводилось. Прежде всего, там незримо присутствовал Авиценна. Когда я приступил к работе в Москве, Петров сказал: «Сударь, если вы хотите писать об Авиценне, научитесь сначала мыслить, как он. Начните с изучения «Метафизики» Аристотеля, расширьте свои знания в области античной философии, особенно логики, изучите глубоко Коран, станьте своим в той эпохе, где довелось жить и работать Авиценне, дышите ее поэзией, сказками, легендами. Словом, погружайтесь в его мир, учитесь работать, как он работал, думать, как он думал. Научитесь чувствовать его плечо рядом, словно он здесь в отделе, сидит за соседним с вами столом». Вторым этапом моего пути навстречу Авиценне были научные статьи, каждую из которых я буквально защищал как диссертацию. На столе у Петрова всегда лежал большой красный карандаш. Когда я ему приносил свой очередной опус, он протягивал мне карандаш и говорил одну и ту же фразу, от которой у меня буквально начинали дрожать руки: «Вот Вам красный карандаш, сударь, будьте любезны подчеркнуть только свои мысли, чужие, как вы понимаете, меня не интересуют». Постепенно я все уверенней держал красный карандаш, подчеркивая под одобрительным взглядом Петрова целые страницы. Однажды на Конгрессе по истории медицины, проходившем в Риме, куда Петров привез сигнальный экземпляр первой книги «Канона», проводился блиц-опрос участников на тему, что самое главное в работе историка. Петров ответил, не задумываясь: «Умение восхищаться, ибо равнодушный флегматичный историк годится только на то, чтобы идти продавать пиво». Еще один принцип Петрова: «Если научный работник не в состоянии уложится в пять минут, докладывая вопрос любой степени сложности, – это не научный работник, а …» и далее опять шли рассуждения о пиве и необходимости кому-нибудь его продавать. «Вы зачем сюда приехали, сударь? – спрашивал он раздраженно, если я вдруг чего-нибудь не успевал. – Работать? Ну так деньги на бочку!» Он не уставал мне повторять: ищите логические связи там, где их нет, и, казалось, быть не может, учитесь выстраивать такие логические цепочки, чтобы как бы «поженить рязанскую козу на Московском Кремле». Если Максвелл разделял ученых в соответствии с особенностями чувственного восприятия научных понятий и проблем, Оствальд – по скорости умственных процессов, Пуанкаре – по преимуществу в мышлении ученого интуитивного или логического начала, то Петров требовал от меня максимального освоения всех типов научного мышления. «Иначе, зачем все это? – говорил он с нескрываемой грустью. – Если вы не сможете решить поставленную задачу – научиться жить в мире идей Авиценны, останется рутина, мышиная возня вокруг «плановых» тем». Он снимал с руки часы, зажимал в ладони и высоко поднимал их над головой. «Смотрите, сударь, – обращался он ко мне, – у меня совсем не осталось времени, а вы еще позволяете себе опаздывать на целых три минуты!» Школа Петрова имела свое измерение в пространстве науки, и все, кто находился в этом измерении, были частью некой тонкой интеллектуальной игры, которая определяла границы этого необыкновенного научного сообщества, где имелись свои «генераторы идей», «критики» и «эрудиты», блестяще демонстрирующие различные стили научного мышления. И. В. Венгрова, М. И. Яровинский, В. Я. Базанов, М. Б. Мирский, Е. И. Лотова, Х. И. Идельчик, Е. И. Данилишина, Т. Н. Исхакова – талантливые ученые, которые делали историю медицины открытой интеллектуальной системой, где Авиценна присутствовал настолько органично, зримо, что мне порой казалось, будто он действительно находится где-то рядом. Открытость школы Б. Д. Петрова давала возможность многим из молодых ученых находиться в сфере ее влияния, и здесь когда-то пересеклись наши пути с авторами этой книги. Андрей Иванов, в то время выпускник Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова, был нацелен на изучение научно-методологических основ профилактической медицины. Важно отметить, что уже в то время он демонстрировал нестандартные подходы к многим вопросам организации здравоохранения, искал пути их решения в методологических инновациях кибернетики, что меня – как приверженца «ослабленных математических решений» – не могло не радовать. Б. Д. Петров был для него не просто учителем, но живой легендой, соратником Н. А. Семашко. Профилактическая медицина – результат многолетней работы этих выдающихся организаторов здравоохранения: наркома Н. А. Семашко и заведующего Отделом здравоохранения ЦК ВКП(б) Б. Д. Петрова. Надо сказать, что в период нашего общения Иванов проявил себя как яркая целеустремленная личность. Ныне Андрей Иванович Иванов – доктор фармацевтических наук, профессор кафедры организации и управления в сфере обращения лекарственных средств Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова, проходя по гулким коридором альма-матер, возможно ловит себя на мысли, что когда-то по ним ходил Б. Д. Петров (в 1948–1953 годы директор Первого Московского государственного медицинского института им. И. М. Сеченова). Кстати, именно тогда, будучи директором, Б. Д. Петров инициировал работу по изучению наследия Авиценны в нашей стране, и главный герой этой книги – Авиценна – оказался в XX веке как информационный поток и как образ величайшего врача-философа. Тот факт, что организация фармацевтической деятельности стала главным предметом научных интересов и достижений Андрея Ивановича, говорит лишь о том, что в пространстве авиценноведения он нашел свой собственный путь. В приложении к этой книге, помимо основных разделов I тома «Канона врачебной науки», содержится уникальный раздел – синтез трудов аль-Бируни и Авиценны – «Фармакогнозия». Все взаимосвязано в мире творческих исканий. Нурали Латыпов – друг моей молодости, человек бесконечного множества талантов и редкого душевного склада. Философ, нейрокибернетик, нейробиолог, писатель (лауреат литературной премии «Золотой теленок»), политолог, блестящий аналитик, эрудит (обладатель первой в истории клуба «Что? Где? Когда?» «Хрустальной Совы»), яркий самобытный художник (12-кратный обладатель Гран-при международных выставок карикатур). Иногда мне кажется, что он вообще не из нашего времени. Такой человек, скорее, мог писать свои трактаты где-нибудь в Бухарской библиотеке X века, обмениваясь с Авиценной своими восторгами по поводу Платона или Аристотеля. Впрочем, и в нашем времени Латыпов нашел дорогу к легендарному земляку (Авиценна и Нурали Латыпов родом из Среднеазиатского Междуречья). Отдел истории медицины и советского здравоохранения ВНИИ им. Н. А. Семашко, возглавляемый Б. Д. Петровым, стал для него неким прообразом Бухарской библиотеки, где присутствие информационного потока по имени Авиценна было столь ощутимо, что казалось, будто он где-то рядом. Точно так же и братья Нурали и Нурахмед [2] Латыповы были всегда рядом, время от времени погружаясь в творческую суету школы Петрова. Мы дружили, работали, спорили, и Авиценна был в центре нашего интеллектуального общения, где непременно присутствовало его любимое вино, поэзия, музыка, и, конечно, натурфилософия с легким налетом метафизики. Это было замечательное время, когда празднование 1000-летия Авиценны по Солнечному календарю вызвало к жизни огромное количество исследований его творчества. 2 Нурахмед Латыпов – младший брат Нурали Латыпова. Судьба распорядилась так, что последние 20 лет Нурахмед Латыпов живет и работает в Нью-Йорке. Таковы горизонты его творчества – «от Москвы до Нью-Йорка». И, наверное, не будет преувеличением сказать, что главные чудеса нас ждут там, где пролегла дорога творческих инноваций Нурахмеда Латыпова. Ровно 25 лет назад Нурахмед Латыпов создал и запатентовал свою первую компьютерную игру, лицензию на которую тут же приобрела Microsoft. Важно особо отметить, что именно Нурахмед Латыпов первым изобрел способ полного погружения в виртуальную реальность. Трудно не задаться вопросом, почему лауреат двух Гран-при и десятка золотых медалей технологических выставок в Париже и Брюсселе, обладатель десятков патентов в области высоких технологий, в том числе 8 патентов США, до сих пор ждет своего «звездного часа». Появились по-настоящему глубокие оригинальные работы, среди которых монография узбекского ученого В. К. Джумаева «Хирургия Абу Али Ибн Сины» (1979) и немецкая интерпретация разделов «Канона» по гигиене детства E. Kahle «Avicenna Uber Kinderkrankheiten Im Kinderregimen Seinem Qanun» (1979). Это замечательные примеры академической науки, бесконечно далекие от «белого шума» юбилейных статей. Однако законы коллективного бессознательного таковы, что то знание, которое не находит путей реализации в практике жизни, постепенно превращается в «белый шум». В эпоху Западноевропейского Ренессанса «Канон врачебной науки» был востребован, прослужив практической медицине почти 500 лет. Авиценноведение было обречено застрять в развитии, потому что не могло себе позволить интуитивную метафизику, смелые инновации расширенного мышления, новые технологии прочтения «Канона», который в переводе востоковедов выглядел как нелепый подстрочник. Но медицинская наука XXI века все же находит новые ответы, вопрошая природу на языке высоких технологий, обращаясь к медицинскому опыту прошлого с помощью новых инструментов мышления, среди которых биохакингу принадлежит особое место. И в этой связи надо сказать, что находить в прошлом идеи, способные служить будущему, – одна из самых непростых задач, которая без преувеличения блестяще решена авторами книги «Авиценна. Истоки биохакинга в медицине». Присутствие контуров древнего знания в размышлениях врачей последних столетий не случайность, а закономерность развития. Поверхностная информация позволяет нам идти вслед за Парацельсом, категорически отрицая медицину Галена и Авиценны. Глубинная информация позволяет увидеть иную тенденцию развития, которая заключается в накоплении медицинского опыта в конструкции времени. Идеи прошлого, синтезируясь с современным технологическим мышлением, способны реально детерминировать развитие медицины настоящего и ближайшего будущего, поскольку в них с особой силой проявляется способность к расширению науки, оказавшейся в тупике из-за узкой специализации. III О нашей совместной работе с авторами этой книги по реконструкции отдельных фрагментов текста «Канона врачебной науки» надо сказать особо. Естественно, мы не первые, кто пытается дать свое прочтение этого легендарного труда. Достаточно сказать, что с началом книгопечатания в Европе «Канон» был в числе первых печатных книг, по числу изданий соперничая с Библией. Полный латинский текст «Канона» был издан в 1473 году и, что заслуживает особого внимания, в 1593 году в типографии Медичи был издан его арабский первоисточник. Примечательно, что это произошло в Вечном городе – Риме, который в 164 году покорил своей мудростью 34-летний Гален. «Канон» стал одним из тех «сигналов» развития, которого так сильно ждали, что только во второй половине XV века он был издан шестнадцать раз на латинском языке и даже один раз на иврите. Как было подсчитано историками медицины, всего в эпоху Ренессанса этот загадочный труд был полностью издан сорок раз и бесчисленное множество раз в виде фрагментов, отдельных трактов, наставлений. Самый полный перевод «Канона» на латинский язык принадлежит Племию. Его издали в университетском городе Лувене в 1658 году, где этот труд особенно ждали и ценили. Известно, что «Канон» преподавался практически во всех университетах Западной Европы, но в Лувене и, пожалуй, еще в Монпелье до второй половины XVII века включительно «Канон» являлся основным руководством, по которому велось преподавание медицины. Согласно ощущениям Мандельштама, поэзии Данте свойственны все виды энергии, известные современной науке. Единство света, звука и материи составляют ее внутреннюю природу. «Канон врачебной науки» сугубо научное произведение, но его формообразование, так же как у Данте, играет важнейшую роль в раскрытии смысла, той глубинной информации, которую сегодня так ценят в науке. Подобно Данте знаменитый гость его Inferno Авиценна мог сказать: Я выжал бы сок из моего представления, из моей концепции (inf., XXXII, 4) Форма подачи материала в «Каноне» напоминает систему пчелиных сот, где каждый фрагмент – это законченная часть целого. Было важно сохранить эту форму, реконструируя его как нечто цельное. Работая над этим, мы с авторами исходили из того, что синтаксис арабского языка относят к типу «свободных» в том смысле, что ему неведом обязательный, жестко закрепленный порядок слов, как, скажем, в немецком языке. Синтетический характер арабского слова, морфологическая выраженность категориальных признаков падежа, рода, числа и состояния обеспечивают ему независимость от занимаемого им места. Если слово в тюркских языках сравнивают с железнодорожным составом, где неизменный корень подобен локомотиву, который «тащит» за собой последовательно присоединенные к нему аффиксы – «вагоны», если в русском языке слово состоит из не очень устойчивого корня, который обрастает с обоих концов приставками, суффиксами и окончаниями, то арабское слово зиждется на прочном каркасе, который наполняется и разбухает изнутри и лишь немного удлиняется с обоих концов [3] . 3 Халидов А. Б. Арабский язык. – В кн.: Очерки истории арабской культуры (V–XV вв.). – М., 1892, с. 26–28. Говоря языком Мандельштама, любое слово в арабском языке является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку . Исходя из этой особенности, можно без ущерба для текста первоисточника импровизировать, строя новые словосочетания там, где подстрочный перевод буквально калечит форму излагаемой мысли, извращая тем самым и саму суть сказанного. Это не просто модернизация текста в духе 70-х годов прошлого века и введение массы ненужных современных слов для якобы более глубокой передачи смысла, а интерпретация, включение интеллектуальных технологий работы как с каждым словом в отдельности, так и со всем текстом сразу. Естественно, это в первую очередь сугубо творческий процесс. Иной раз одна деталь, один образ, мимолетное слово, не поддающееся рациональному прочтению, может сказать переводчику очень многое, в особенности когда полет фантазии сопровождается солидным научным обоснованием [4] . Ибо так уж устроено, считал Томас Манн, что дух повествования – это дух, свободный до отвлеченности, и средством его является язык, как таковой, сам язык, сам Абсолют, не желающий знать никаких наречий и местных языковых божеств. 4 Карцев В. П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. – М., 1984, с. 110. Определив перевод «Канона» на русский язык, сделанный в середине 70-х годов прошлого века, как подстрочник, иначе говоря, как добросовестно выстроенный материал для будущей творческой работы, авторы тем самым не умаляют его значения для истории. Напротив, в этом проявляется истинный смысл этого гигантского литературного труда, который позволяет сегодня идти дальше. Идти навстречу Авиценне, имея более миллиона переведенных слов, которые, подобно драгоценным камням, требуют огранки и помещения в пространство расширенной науки. То, что «Канон» сегодня наполнен параграфами, видимо, тоже дань модернизации. Авиценна, как и его предшественник Гален, старался наставлять читателя отдельными монологами «на тему». В начале каждого монолога он часто персонифицирует свое обращение, опять же в духе Галена, любившего этот способ подачи материала: «Слушай же со вниманием эту мою беседу, в которой я стараюсь истолковать неслыханный и трудно доказуемый факт» [5] . Поэтому в работе по реконструкции «Канона» было принято решение отказаться от параграфов и воссоздать структуру на основе характера изложения, выбранного когда-то Авиценной согласно традиции своего времени. Тем же путем был создан общий орнамент как структура повествования на основе наставлений, объединенных в трактаты, а не разделы, как это принято в переводе «Канона» 1981 года. 5 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 278. В своем труде Авиценна часто упоминает популярное в его научном окружении слово «трактат», часто используя его в «Каноне» просто как глагол «трактую». Вместе с тем слово «трактую» в формообразовании подачи материала в «Каноне» представляется более чем глаголом, поскольку в научном творчестве Авиценны трактат – это всегда самостоятельная тема исследования. И действительно, «разделы», выделенные в «Каноне», – это всегда попытка решения конкретной проблемы, некое самостоятельное исследование в общей системе «пчелиных сот». Стиль подачи материала в «Каноне» отличает не только системность наставлений, что делает его монолитным произведением: «От греков мы имеем лишь сборники, фрагменты, компиляции. «Канон» – произведение, отлитое из одного куска» [6] , но мозаичность, широта размышлений. Он нередко внезапно меняет тему разговора, а обозначая задачу, начинает с вопросов лишь косвенно относящихся к вопросам, связанным с ее решением. Во многом его стиль изложения похож на то, как выстраивал канву повествования Кеплер. Особый стиль Кеплера был подробно исследован Дж. Холтоном. Анализируя стиль подачи материала в кеплеровских трудах, Холтон открыл не просто гениального физика, но мыслителя «который позволяет себе быть настолько очарованным красотой и многообразием мира в целом, что уже не может постоянно ограничивать свое внимание только теми проблемами, которые действительно могут быть решены… Обладая богатым воображением он часто проводит аналогии из жизни – удивительные или самые обычные» [7] . 6 Лей Г. Очерки истории средневекового материализма. – М., 1962, с. 16. 7 Holton G. Thematic Origins of Scientific Thought. Kepler to Einstein. Cambridge, Mass., 1973, p. 18. Все эти слова можно отнести к Авиценне, который время от времени проводит интересные сравнения из жизни, даже порой немного поэтизируя повествование. Холтон опасался, что такой стиль не вызовет «у современного читателя сколько-нибудь значительного интереса», видя в этом дефект образованности, «результат астигматизма нашей исторической ретроспекции». Он писал: «Мы воспитаны на аскетических стандартах изложения, берущих начало у Евклида и вновь появляющихся, например, в первой и второй Книгах ньютоновских «Начал», и научены прятать за сухой схемой истинные этапы открытия – все эти догадки, ошибки и внезапные вспышки удачи, без которых научного творчества обычно не существует» [8] 8 Ibid. Авиценна работал, не оглядываясь на возможного критика, хотя очень жестко отзывался об оппонентах и при определенных обстоятельствах мог вступить в бескомпромиссный спор даже с таким научным противником как Бируни. Расширенное мышление Авиценны, позволяло ему изучать природу человека на основе двух мировоззрений, органично соединяя метафизику с материалистическим эмпиризмом, созерцание мира с практическим опытом. Восприятие такого уровня информации может служить мерой организации, сигналом способным найти свое место в «коллективном бессознательном», которое в наши дни материализуется во Всемирной паутине. Ведь, как верно заметил Винер, «понимание общества возможно только на пути исследования сигналов и относящихся к нему средств связи» [9] . 9 Винер Н. Творец и будущее. – М., 2003, с. 17. Задача нового прочтения «Канона» в условиях, когда мир все более становится интернет-зависимым, это, по сути своей, то, что Тойнби называл «Контакт во времени или Ренессанс» [10] . Причем этот Ренессанс нужен нам сегодня как никогда, ибо несет ту самую образованность, которая в любом времени успешно формирует школу « быстрейших ассоциаций », когда любую идею, мысль, концепт « Ты схватываешь на лету, ты чувствителен к намекам…». 10 Тойнби А. Дж. Постижение истории. Избранное. М., 2002, с. 434. Этот Ренессанс нам жизненно необходим, чтобы не запутаться в тенетах Всемирной паутины, а создавать для будущего новый информационный культ – культ библиотек, культ Книги. И пусть она одинаково царит в классических библиотеках и в сети, устанавливая высокую планку «сигнала из прошлого», его форму и содержание. В. И. Исхаков, профессор, доктор медицинских наук Авиценна «Канон врачебной науки» (опыт историко-медицинского анализа) Глава I Авиценна: штрихи к биографии Он был как саксаул в пустыне: Корнями уходя в песок, Он жил, глубоко в сердцевине Храня добытый в недрах сок. В его ветвях гнездилось время, Мечты народов и племен, И знанья, словно листьев бремя, Легко пускал по ветру он. Ибн Ильяс Мусульманский мир в период раннего Средневековья был далек от традиции составления автобиографий. Авиценна оставил после себя несколько страничек воспоминаний о годах своего ученичества, и это редкое исключение и большая удача для историков. Более того, его преданный ученик Абу Убайд Джузджани попытался составить «Жизнеописание» [11] учителя, достаточно по-дробно описав «иранский период» его жизни, вплоть до его «перехода в иные миры». Важно отметить, что Джузджани включил в свои записки и воспоминания учителя. Используя материалы «Жизнеописания», мы обратились также к знаменитому труду Низами Арузи Самарканди «Собрание редкостей, или Четыре беседы» [12] , в котором изложены отсутствующие в «Жизнеописании» детали автобиографии Авиценны. 11 Ибн Сина. Жизнеописание. – В кн.: Избранные философские произведения. – М., 1980. 12 Самарканди Низами Арузи. Собрание редкостей или четыре беседы. – М., 1963. Однако главным отличием нашей трактовки автобиографии Авиценны от множества подобных является его поэзия, реконструированная Ибн Ильясом [13] на основе изучения как подстрочников стихов, так и биографических данных мыслителя. В биографии Авиценны нас, как современных ученых, заинтересовала прежде всего система обучения, которая строилась на модели его домашнего учителя ан-Натили. В своем «Жизнеописании» Авиценна пишет «ан-Натили сказал мне: Читай и решай их самостоятельно, а затем показывай мне, чтобы я разъяснил тебе, что [ты понял] верно, а что неверно». Вскоре ан-Натили вынужден был покинуть ученика. «Уже без ан-Натили, – пишет Авиценна, – я занялся изучением текстов книг и комментариев по физике и метафизике, и стали раскрываться передо мною врата науки. Потом я увлекся наукой врачевания и стал читать книги, написанные о ней. Медицина не из трудных наук, и поэтому за короткое время я настолько овладел ею, что даже самые превосходные мужи медицины стали учиться у меня науке врачевания. Я стал посещать больных. Благодаря приобретенному опыту передо мною открылись врата врачевания» 5 . 13 Ибн Ильяс – литературный псевдоним профессора В. И. Исхакова. В тексте приведены переводы рубаи, бейты и кытьа Авиценны из книги стихотворений Ибн Ильяса «Персеиды». Читая эти строки, написанные более тысячи лет тому назад, невольно задаешься вопросом: а что же такое образование? Не строго ли индивидуальная система прямых и обратных связей – «учитель – ученик» (первый этап), «ученик – учитель» (второй этап) и, наконец, самостоятельное постижение наук, к которым возникает интерес, некая внутренняя потребность в получении строго определенных знаний. Что же это была за культура – Восточный Ренессанс, несущая в себе подобные возможности постигать профессию? И вот что еще интересно: экзаменом для Авиценны по медицине стали не какие-то «тесты на удачу» (как принято сегодня), а приглашение ко двору правителя Бухары Нух ибн Мансура. Вот как об этом пишет сам Авиценна: «Однажды он (Нух ибн Мансур – А.И., Н.Л. ) заболел и врачи оказались не в состоянии исцелить его. Поскольку мое имя было известно в их среде благодаря моей начитанности, они упомянули ему обо мне и попросили его вызвать меня, я явился и принял с ними участие в его лечении, и отличился при этом». Обычно в таких случаях при дворе просили награду. Авиценна не стал долго раздумывать, что ему попросить в награду: «я спросил у Нух ибн Мансура разрешение пойти в его библиотеку, чтобы изучить имеющиеся там книги по медицине. Он разрешил мне, и я вошел в здание, где было множество комнат, в каждой комнате были сундуки с книгами, поставленные один на другой, в одной комнате были книги по арабской поэзии, в другой – книги по фикху (законоведению – А.И. ), и так в каждой комнате [находились] книги по какой-либо отрасли науки. Я познакомился со списком книг предшественников и попросил те, которые были нужны, я увидел там книги, названия которых многие люди никогда не слышали, и сам я не видел их ни ранее, ни после того, я прочел те книги, усвоил все полезное, что было в них, и познал степень [учености] каждого автора». Вот она, еще одна существенная деталь образовательного процесса Авиценны: успешный итог его врачебной деятельности в Бухаре оборачивается началом нового творческого процесса – он просит в награду за успешное лечение правителя дополнительные годы ученичества, которые проводит в бухарской библиотеке. В одной из своих кытьа (истории в стихах – А.И. ) он пишет: Душа не ест, душа не пьет И только мудростью живет. Спеши туда, где свитки книг, Где древней истины родник. Душа – лампада, масло – мысль, Природа – сочетанье числ. Все остальное – пыль времен, Погасших душ кошмарный сон. Абу Али не ведал сна, Его спасал кувшин вина. Горит вино не хуже масла, Когда душа любви полна. (Пер. Ибн Ильяса) Все поразительно в этой истории – и стремленье к познанию, и понимание реальности как суммы числ (несомненное влияние Пифагора), и признание того, что вино и любовь лучшее средство для постигающего Истину. Как писал в своем «Жизнеописании» Авиценна: «К вечеру я возвращался домой, ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. А когда одолевал меня сон или я ощущал слабость, то я выпивал кубок вина, дабы вернулась ко мне моя сила. Затем я вновь приступал к чтению. Когда же мною овладевала дремота, то мне воочию снились эти вопросы и сущность многих из них прояснялась во сне» 11 . Удивительно! Авиценна постигал мир знаний так, словно не было вокруг религиозных запретов и беснующихся фанатиков. Авиценна никогда не был атеистом, которым его многие хотят представить (одни – как отступника-еретика, другие – как одного из немногих материалистов Средневековья). Он обращался к Богу постоянно и это входило в процесс познания, который он выстраивал как диалог с небесами. «Всякий раз, – писал он, – когда я терялся [в решении] какой-либо проблемы или не мог определить средний термин в силлогизме, я ходил в мечеть и, совершая молитву, взывал к творцу всего, пока он не открывал мне скрытого и не облегчал трудного». В мире Авиценны все было ликом Всевышнего, все было живым, готовым к диалогу с молодым ученым: Куда ни кинешь взгляд – кругом Аллаха лик. Он, как дождинка, мал, как Млечный Путь – велик. Он в элементах звезд, в стихиях бытия, Он говорит с тобой словами вечных книг. (Пер. Ибн Ильяса) Однако его обращение к Богу настолько индивидуально, настолько метарелигиозно (надрелигиозно), что складывается ощущение, что он, подобно Галену, видел в Создателе Мастера – того, кто трудится, создавая мир идей и вещей как некую конструкцию, которая должна воспроизводить Его творения, по мере сил дополняя Его замысел. Так он понимал Бога, так он понимал Коран. В одном из своих рубаи Авиценна писал: Неверный я для тех, кто, словно попугаи, Коран читают, смысл не понимая. Один Абу Али для Истины открыт. Где правоверные, вы спросите? – Не знаю. (Пер. Ибн Ильяса) Вот она цена познания, цена его веры в Мастера – одиночество в мире одной из самых ярких эпох в истории. Недаром он вспоминал в одной из своих кытьа Диогена, который ходил днем с фонарем по Афинам, все время повторяя «Ищу человека». Наивны смертные: Аллаха злые дети Убеждены, что знают все на свете, Хотя в умах такая чехарда, Что мало будет Страшного суда. Ходил мудрец когда-то с фонарем, Искал он человека днем с огнем И не нашел. За это надо выпить. К чему фонарь, коль есть кувшин с вином? (Пер. Ибн Ильяса) Здесь же в Бухаре впервые проявились способности Авиценны как знатока предупредительной медицины. В трактате «Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме» он пишет о голоде, случившемся в Бухаре в неурожайный год. «Я был очевидцем того, – писал молодой ученый, – как многие люди умирали после имевшего место большого голода в Бухаре, потому что они во время голода в пищу употребляли различные травы, ибо не были в состоянии найти достойной пищи. Когда же голод сменило благоденствие, горожане, забыв об умеренности, сразу стали есть помногу, и от этого умирали в страшных муках. Я целыми днями ходил по городу, настоятельно рекомендуя соблюдать режим постепенности расширения пищевого рациона, и очень многие благодаря этому выжили». Это была не только медицинская практика, но, прежде всего, гражданский поступок, акт сострадания миру, как раз то, что так интересовало Эйнштейна в биографиях ученых. Авиценна обладал мощнейшим интуитивным мышлением, он выхватывал смыслы из прочитанных текстов, а до «словесной руды» даже не дотрагивался, пролистывая «ненужные страницы». Его ученик Джурджани писал: «Одной из удивительных черт аш-Шейха было то, что все время, что я сопровождал его (а служил я ему двадцать пять лет), я не видел, чтобы попадавшуюся ему новую книгу он просматривал всю подряд. Он отыскивал в ней трудные места и сложные проблемы и обращал внимание на то, что говорит о них автор, определяя этим уровень его учености и степень его проницательности». Такая система чтения – результат многих лет работы над книгой и, конечно, уникальных способностей самого Авиценны. Годы работы в бухарской библиотеке сменила работа в книгохранилищах Академии Мамуна в Хорезме. Хорезм – колыбель древнейшей культуры – открывает перед ним новые высоты в познании тайн природы. Здесь Авиценна попадает в знаменитую в то время Академию Мамуна – сообщество ученых при дворе хорезмшаха Мамуна ибн Мухаммада. Придерживаясь терминологии римского права, средневековые юристы называли всякий организованный союз людей, объединенных научными и просветительскими устремлениями, университетами. Академию Мамуна можно отнести к первым таким организованным союзам ученых. И хотя союз этот был далек от западных университетских традиций, Академия Мамуна была крупнейшим интеллектуальным центром, не имеющим аналогов в мусульманском мире. В ее состав входили такие выдающиеся ученые того времени, как крупнейший ученый-энциклопедист Абу Рейхан Бируни, математик, астроном и врач Абу Сахл Иса Яхья аль-Масихи, медик Абул-Хасан ибн Хаммар, математик Абу Наср Аррак, историк Ибн Мискавейх. Особое влияние на формирование масштабного мышления Авиценны оказали Бируни и аль-Масихи. Как свидетельствует Арузи Самарканди, «И Абу Али Ибн Сина и Абу Сахл Масихи были восприемниками Аристотеля в науке философии, которая сочетает в себе все науки. И все они на этой службе имели полную обеспеченность в мирских благах, дружили между собой, беседовали и наслаждались перепиской» 12 . Авиценна искренне привязался к аль-Масихи, в котором находил доброго и заботливого друга, единомышленника в науке и, что немаловажно, метанауки (тем, что находится за пределами осязаемого мира), наставника, способного направить гений ученика по дорогам любви и Истины. Представляется, что во многом благодаря аль-Масихи, Авиценна создал «Канон врачебной науки», в предисловии к которому писал: «Однажды близкий моему сердцу человек – друг и учитель, перед которым я в вечном долгу, позвал меня в дорогу познания, дав наставление создать всеобъемлющий труд по врачебной науке. Этот труд, согласно его наставлению, должен был содержать в себе как общие, так и частные законы врачебной науки. Подробность толкования должна была сочетаться в нем с краткостью изложения и предельной ясностью мысли». Этот труд положил реальное начало комплексной медицине, став, по сути, первым системным биохакером, подарившим людям перспективу значительно более долгой и активной жизни. Все научное творчество Авиценны – это путь познания человека и Вселенной, наполненный любовью и верой в истинного Бога. Не потому ли в исламском мире и сегодня есть немало людей, кто осуждает его как еретика, ссылаясь на таких авторитетов, как Шейх уль-Ислам ибн Теймия, который в своей знаменитой книге «Аль-фарку бейна авлия ар-Рахман уа авлия аш-шайтан» писал: « Ибн Сина – неверный, который полностью верил в атеистическую философию древних греков и притворялся мусульманином, успешно распространяя свои еретические идеи среди мусульман. Они не говорят о том, что Вселенная принадлежит Гос-поду, который создал небеса и землю и все, что между ними, за шесть дней. И не говорят, что он создал все вещи с помощью своей воли и власти, и то, что ему известно все о Вселенной. Нет, они или полностью отрицают Его знание, как это делал Аристотель, или они говорят: из того, что постоянно изменяется, ему известны только общие вещи, как это говорил Ибн Сина. На самом деле между этими двумя утверждениями нет никакого отличия. Ибн Сина также отрицал знание Аллаха, равно как это делал Аристотель ». Слава еретика, человека, чьи книги многие века жгли фанатики, была, к сожалению, не только посмертной, но и прижизненной. Согласно Арузи Самарканди, работа двух мыслителей (Авиценны и аль-Масихи) была прервана, когда исламский ортодокс султан Махмуд Газневи потребовал Авиценну и ряд выдающихся мыслителей того времени к своему двору. При этом Авиценна представлял главный интерес для всемогущего в то время правителя. Отказавшись явится ко двору Махмуда Газневи, великий мыслитель обрек себя на долгие годы скитаний, пытаясь укрыться от гнева оскорбленного султана. В одной из кытьа, он пишет: Охота – для иных людей забава. Они считают, что Аллах дал право Травить и загонять… Неровен час: За все природа покарает нас. Абу Али травили, словно волка, И загоняли, только все без толку. Я уходил всегда из их силков, Легенды обо мне – весь их улов. Сам Газневи охотился за мной — Султан, чей потревожил я покой, Не став его придворным блюдолизом, Чтоб потакать фанатика капризам. Волк не собака, и его природа — Суровый нрав и вечная свобода. И после смерти буду я скитаться В лесах небесных, чтоб не пресмыкаться В каком-нибудь Раю или Аду, — И там я от охотников уйду Лесной дорожкой, к Отчему порогу, И скажет мне Аллах: «Дошел – и слава Богу». (Пер. Ибн Ильяса) В этом коротком рассказе Авиценны, переведенном и отчасти реконструированном Ибн Ильясом, – квинтэссенция судьбы великого мыслителя, чей жизненный путь был отмечен погоней за ним, которая продолжалась долгие годы. Была на этом пути и нужда, и тюрьма. Как он сам писал: Свобода – дар Аллаха, но кто ее желает — Сидит в сыром зиндане и бейты сочиняет. (Пер. Ибн Ильяса) Но были и более или менее спокойные годы, когда он жил и работал в Исфагане. Это было время, когда «Каждую ночь в его доме собирались искатели знаний, я читал [им] книги «аш-Шифа», а кто-нибудь другой – из «Канона». Когда мы заканчивали [чтение], приходило множество различных певцов, и начинался вечер винопития со всеми его атрибутами» 10 . Авиценна – подлинный учитель Омар Хайяма (поэт много ссылался на него в своих трудах) – всю жизнь трудился не покладая рук, прерываясь временами на то, чтобы поднять фиал вина за красоту прелестниц и тщету нашего желания разгадать все загадки Аллаха: Я прошел во Вселенной свой путь наконец: От садов Бухары до Сатурна колец. Думал, будто узнал все секреты Аллаха, Пока смерть не сказала: «В дорогу, глупец». (Пер. Ибн Ильяса) Одна из самых ярких и талантливых исследовательниц жизни Авиценны Людмила Салдадзе, завершая свое замечательное исследование, писала, что Авиценна « умер тихо, и мир не содрогнулся. Лишь единицы заметили, как от этой смерти отяжелела душа мира». Он встретил свою смерть в иранском городе Хамадане, в первую пятницу месяца рамазана в год 428 (18 июня 1037 года), вдали от родной Бухары, и был погребен недалеко от мавзолея Эсфири и огромного каменного льва. «А по прошествии восьми месяцев, – пишет Байхаки, – был перевезен в Исфахан, где нашел свое последнее пристанище в мавзолее Ала ад-Давли». Но, как считает В. И. Исхаков, это был только первый этап «информационного потока по имени Авиценна», который никогда не прерывался, и мы целиком и полностью разделяем эту точку зрения. Глава II Теоретические основы биохакинга: в поисках универсальной равновесности Все методики современного биохакинга, по сути, нацелены на взлом собственного организма, чтобы добиться «большой продуктивности, омоложения, улучшения показателей, и, в конечном счете, возможности жить долго, если не вечно». Говоря о взломе, современные специалисты постоянно путаются в понятиях, пытаясь придать биохакингу то образ долгожданной панацеи от всех болезней, и даже самой старости, то жестко критикуя саму идею «взять у природы, то чего нам как бы не положено». Нам импонирует идея биохакинга в ее историческом контексте, когда модный термин вдруг становится архетипом, хранящим в себе опыт тысячелетней мудрости. Вскрыть коды этого архетипа, увидеть за древними символами живое знание – вот задача, которая стоит перед учеными в первой половине XXI века. Описание природы человека в «Каноне врачебной науки» – продолжение живого диалога, который шел в греческом и римском измерении культуры. По сути, это прямой контакт во времени, некая еще не изученная физиками коммуникация, когда диалог с природой идет на протяжении тысячелетия в одном коридоре пространства и времени. Культурный ландшафт мелькает на фоне ликов носителей информации. Примечательно, что, продвигаясь по стреле времени, условно говоря: от Гиппократа к Авиценне – наблюдается нарастание ритмов расширения науки, оттачивание вопросов, задаваемых природе, и попытки все более глубокой интерпретации ее ответов. Если рассматривать этот процесс с позиций биохакинга в медицине, то его можно представить себе, как путь от множества частных решений к системному ответу, который так или иначе связан с улучшением качества жизни. Но не все на стреле времени происходит по логике эволюции, как феномена, несущего в потоке преобразований функционал прогресса. К сожалению, с древнейших времен в социумах на фоне разрастания цивилизационных процессов наступает потеря того, что сегодня принято называть биосоциальной адаптацией. Интересно, что физическая деградация этноса, как правило, детерминируется развитием утонченной культуры, торжеством свободы от каких бы то ни было обязательств перед обществом и, как следствие, падением нравов. В эпоху императора Августа, в конце I века, римский ученый энциклопедист Авл Корнелий Цельс, подводя итоги развития медицины, сделал ряд интересных выводов. Особенно важным представляется его наблюдение касательно состояния общественного здоровья: «Вполне правдоподобно, – пишет он, – что при отсутствии лечебных средств против болезней люди все же большей частью обладали хорошим здоровьем, благодаря добрым нравам, не нарушавшимся ни праздностью, ни неумеренным образом жизни. Эти два порока способствовали ослаблению физического здоровья сначала в Греции, а затем и у нас» [14] . 14 Цельс Авл Корнелий. О медицине (в восьми книгах). – М., 1959, с. 11. Проблема, обозначенная Цельсом, была в центре внимания со времен Гиппократа, который, как признанный новатор в медицине, стоял у истоков той ее области, «которая лечит болезни образом жизни». По сути он стоял у истоков того явления в медицине, а может метамедицины (по аналогии с метафизикой), которая в творчестве Авиценны проявляется как динамика выживания. В своем трактате «О здоровом образе жизни» (выделенном среди трактатов Гиппократа французским историком медицины Э. Литтре как одно из самых выдающихся произведений) Гиппократ дает указания о диете в различные времена года для людей различной конституции и возраста [15] . С современной точки зрения это тезисы, в очень краткой форме дающие суть динамики образа жизни как Панацеи – универсального средства выживания. 15 Гиппократ. О здоровом образе жизни. – В кн.: Избранные книги. – М., 1936, с. 213. Свое законченное развитие в творчестве Гиппократа эти идеи находят в его знаменитом трактате «О воздухах, водах и местностях», в котором к врачу предъявляются широкие требования помимо чисто медицинских: он должен знать окружающую природу, свойства ветров, воды, восход и заход светил, так как «астрономия имеет к медицинскому искусству немалое отношение, ведь вместе с временами года изменяется пищеварение и болезни людей» [16] . Таким образом, совершенно очевидно, что Гиппократ, как это и принято думать, не выделял медицину из философии. Но так вопрос не стоял и вообще стоять не мог в мире, где философия приравнивалась к мудрости, мышлению. Гиппократ создал наряду с традиционной медициной контуры метамедицины или, точнее, идеи биохакинга, построенной на концепции выживания в динамике перемен во времени и пространстве. Завершением начатого Гиппократом творческого прорыва станет «Канон врачебной науки» Авиценны. 16 Гиппократ. О воздухах, водах и местностях. – В кн.: Избранные книги. – М., 1936, с. 275–276. Другой вывод Цельса, который позволяет увидеть процесс становления новаторских эйдосов Гиппократа, – это заключение, что «Наиболее прославленные создатели медицинской науки, пытавшиеся развить ту часть медицины, которая лечит болезни образом жизни, также поставили себе задачей познание явлений природы, как будто без этого медицина является неполноценной и бессильной наукой» [17] . Судя по раздраженному тону, с которым Цельс говорит о «медицине, лечащей с помощью образа жизни», чувствуется, что он не может до конца понять: откуда возник столь чрезмерный интерес к сфере знаний, на первый взгляд, к медицине непосредственно не относящихся. Более того, Цельс отмечает, что адепты этого направления делятся на теоретиков, строящих свою стратегию действий на основе эйдосов, и эмпириков, подчеркивая в своем труде, что та часть медицины, которая лечит определенным образом жизни, разделилась на два направления, причем одни остались сторонниками отвлеченного направления, другие – сторонниками построения науки только на опыте. 17 Цельс Авл Корнелий. О медицине (в восьми книгах). – М., 1959, с. 12. В «Каноне врачебной науки» эти два направления переплелись в одну стройную систему эйдосов, из которых состоит теоретический каркас медицины метаморфоз и эмпирических регуляторов культуры выживания. Важно подчеркнуть, что динамика становится стержнем всей конструкции, и если в современном диалоге с природой доминирует стрела времени, то в конструкции Авиценны присутствует скорее колесо времени, цикличность процессов бытия как в социуме, так и в космосе. I Человек эпохи Восточного Ренессанса мыслит настолько широко, что ему нетрудно увидеть в окружающем мире циклический характер его существования, динамику воздействия на организм бесконечно сменяющих друг друга факторов времени и пространства. Так, особенно глубоко уровень понимания этой цикличности раскрывает в философско-поэтической форме Абульхасан Рудаки (ум. 941), который писал: Иль в этом гнев Сатурна и времени мстительный счет? Нет то не ярость Сатурна, не месть затянувшихся лет. Так что же? Слушайте правду: то вечных Богов завет. Наш мир вращается вечно, природа его такова, Таков закон Вселенной: круговорот естества, Лекарство боль усмиряет, недуг исцеляет оно, Но станет источником боли, что нам как лекарство дано. Становится новое старым, потом промчаться года — И старое сменится новью, так было, так будет всегда. Пройдя путь от «садов Бухары», где писал свои касыды Рудаки, до «Сатурна колец», Авиценна мог с уверенностью сказать: «Я утверждаю: медицина – наука, познающая физическую природу человека, изучающая изменения состояния здоровья, практикующая режимы поддержания здоровья и способы восстановления здоровья в случае его утраты» [18] . Ибн Сина понимал, что материальный мир ставит свои жесткие ограничения поддержания равновесия, что в нем действует внешняя физическая причинность, а состояния здоровья и болезни лишь следствия. Приняв за основу принцип динамического развития, он наделил натурой не только человека, как это делали сторонники гуморальной патологии, но различные проявления в пространстве физического мира, не забыв сделать функцией бытия само время (времена жизни человека, времена года). 18 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 5. Отсюда, из глубинного осмысления природы бытия и рождается его системная медицина, которая вслед за метафизикой Аристотеля уходит своими корнями в проблемы «феноменологии Духа». Системная медицина Авиценны основана не просто на принципах детального управления всеми составляющими образа жизни, а, как уже было отмечено, на цикличности. В определении понятия «медицина» Авиценна преднамеренно не употребляет слово болезнь, относя тем самым патологию к разряду состояний, возникающих, во-первых, как следствие нарушения в образе жизни; во-вторых, в результате нарушения равновесия в духовной сфере, на уязвимость которой в мире вещей он особо указывал в своем «Каноне». Важно отметить, что в отличие от ар-Рази, выделившего вопросы духовного здоровья в самостоятельное направление – «духовную медицину», Авиценна включает в систему гигиенических рекомендаций идеи духовного воспитания ребенка, умеренности и достойного образа жизни в зрелости, почитания старости. Он раздвигает рамки понятия «образ жизни» до эйдоса любви, утверждая, что любовь формирует душу с ранних детских лет, любовь облегчает бремя старости. Как справедливо пишет А. Деноми, «особенно важно заметить, что моральность любви для Авиценны заключается исключительно в свободном действии разумной души, посредством которой человек движется навстречу к Абсолютному Благу, благополучно минуя сети религии и государства» [19] . 19 Denomi A. J. Fin’Amors: The Pure Love of the Troubadours. – Its Amorality and Possible Source. Mediaeval Studies, Vol. VII, 1945, p. 705. Наделяя свойствами натуры природные феномены, Авиценна предпринимают весьма успешную попытку придать природе разумный динамизм, стремясь при этом создать систему корректировки образа жизни путем включения в его сложную конструкцию самых разно-образных режимов действий. Это не гигиена, как это представляется сегодня многим, а, скорее, пусть и достаточно простые, но рабочие коррекционные механизмы приспособления, позволяющие частично смягчать последствия тех ситуаций, которые сам человек и внешние обстоятельства постоянно создают, нарушая равновесие внутренней и внешней среды. Уметь слышать себя и вовремя откликаться на зов собственного организма. Уметь слышать природу, ее музыкальные ритмы, которые Авиценна изучал специально. Но главным для него было знать, что делать, если равновесие нарушено, – вот чему посвящен первый том «Канона», и поэтому Авиценна считал первую книгу своего труда ядром врачебной науки. В предисловии к «Канону» он писал: «Каждый, кто в этом мире называет себя врачом, полагает, что до конца овладел искусством врачевания и добывает свой хлеб, исцеляя от недугов, должен признать, что знание, которое содержит первая Книга «Канона врачебной науки» освещает прежде скрытое многообразие факторов человеческого бытия, являясь каркасом идей, на котором строится медицина». Далее, чувствуя, что совершенство, в погоне за которым он провел всю свою сознательную жизнь, так и не достигнуто, он заключает: «При этом надо признать, что Книга эта далека от совершенства и требует доработки» [20] . 20 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 2. II Здоровье, здоровый образ жизни – ключевые слова в системе медицинского мышления, которое, обходя острые углы четверицы как основы гуморальной патологии, устремляется по воле Авиценны к одному, к целостности (отражению эйдоса равновесия). При этом он не ведет речь об идеальном равновесии и вообще не пытается создать идеальные конструкции бытия, а исходит из того, что равновесия не существует в принципе, и работать надо в рамках пограничного состояния между здоровьем и болезнью. Там, в незначительном нарушении равновесия он видит реальный путь корректирования действий, целевых режимов, направленных на исправление едва-едва наметившихся сдвигов в состоянии здоровья. Находясь в пространстве культуры Восточного Ренессанса, Авиценна строит свой гелиоцентрический мир, где у человека четыре лика, сменяющих друг друга: весна, лето, меланхоличная осень и, наконец, зима с ее стужей и метелью. Карусель вращается, и лица стареют, чтобы очередной раз совершить переход в Ма’ад [21] и вновь увидеть мир детскими глазами. Он развивает античные идеи и опыт от «медицины, лечащей образом жизни» до системной медицины, которая закладывает основы биохакинга на уровне взаимодействия «человек – природная среда». Тем самым он раскрывает огромный потенциал культуры выживания – системы действий в динамике перемен климата, уклада жизни (глобализация), нарастающих изменений в составе воздуха, воды, продуктов питания, мышления и духовных ориентиров, то есть всего того, что в итоге стало биосоциальной основой постепенного продления жизни человека в рамках современной цивилизации. 21 Ма’ад происходит от арабского «,авд» – возвращение. Согласно концепции жизни после смерти, разработанной Авиценной в трактате «Освещение Истины», Ма’ад – это место или состояние, в котором будут находиться люди или их образы, которые они обретут после смерти. III «Должно переносить мудрость в медицину, а медицину в мудрость», – учил Гиппократ. В этом афоризме Гиппократа заложен глубинный смысл, который несет в себе энергию расширенного мышления. Думается, правильно поступают те, кто и в наши дни разделяют понятия «мудрость» и «наука». Такое разделение имеет свою логику, поскольку мудрость понятие метафизическое, а потому существует в мире вещей как бы параллельно науке и несет в себе интуитивное знание о процессах жизни, но главное о человеке и его способности постигать ее. Точно так же как, например, « физик является способом мышления атомов о других атомах », мудрость – есть информация, способная управлять процессами жизни человека, являясь частью его собственного сознания. «Переносить мудрость в медицину», как советует Гиппократ, означает раздвигать ее границы, формировать медицину, которая действует путем регулирования процессов жизни человека, создавая образ жизни, основанной на поддержании равновесия человека и природы, человека и общества. Эта непростая задача, поставленная Гиппократом в V веке до Р.Х., как показывает историко-медицинский анализ первоисточников, была достаточно полно решена лишь в XI веке в «Каноне врачебной науки» Авиценны. Несомненно, огромную работу в этом направлении провели Гален, Соран Эфесский, Асклепиад, Цельс, ар-Рази, Али Аббас, однако им не хватало системности мышления, которой способствовало разработка и широкое внедрение метода классификации, ставшего особо популярным в IX–XI веках. Авиценну отличает блестящее владение методом классификации, которое он демонстрирует не только в «Каноне», но и в своих философских, а точнее метафизических трудах «Книга Знания» и «Указания и наставления». Тем самым Авиценна приближается к «пониманию новых групп явлений» не только путем интуиции, как это отмечалось выше, но и путем классификации, логики, построенной на системном анализе явлений жизни (конечно, говоря языком современных понятий). Тот факт, что он первым системно осмыслил и нашел пути комплексного целевого применения медицины, «лечащей образом жизни», отчасти ускользнуло от пристального взора историков медицины. Это произошло еще и потому, что «мудрость» Гиппократа, находящаяся за пределами медицинского мышления, ошибочно трактовалась как учение «о среде». Видя в разделах «Канона» продолжение античной гигиены, исследователи фокусировали свое внимание на частных вопросах сохранения здоровья. IV Пламя «Канона» осветило когда-то огнем мудрости картину мусульманского мира, придав ей оттенки эллинизма и величие античного Рима. И это не метафора, а характеристика протекания информационных процессов по законам S-матрицы, когда происходит перетекание Чисел в сообщающихся сосудах различных эпох, культур, цивилизаций. Важно сравнивать, искать тенденции к развитию, но главное – воссоздавать процессы мысли, текущие во времени, как в реке Гераклита. Но только с той разницей, что в информационную реку можно вступить и дважды, и трижды, и сколько угодно раз, ибо, как уже говорилась, мысль неподвластна «необратимости», в ней заложен принцип «машины времени», и «стрела времени» для нее всего лишь дорога с двухсторонним движением. V Учение Авиценны о натурах восходит к «математическим идеализациям» натурфилософии греков, когда возникают удивительные по своей глубине представления, что мир подобен числу и все вещи лишь подражание числам. Аристотель свидетельствует, что пифагорейцы говорят, что вещи существуют посредством «подражания» числам. Они же полагают числа реальными вещами; так, они прилагают математические абстракции к телам, как если бы числа были телесными [22] . 22 Фрагменты ранних греческих философов. – Часть 1. – От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. – М., 1989, с. 472. «Я стал думать про власть чисел земного шара, – писал Хлебников. – Еще уравнение вздохов, потом уравнение смерти. И все». Странствуя по горам и долинам Средней Азии в начале XX века, он удостоился священного сана гуль-муллы за то, что проповедовал цветам свои удивительные идеи, так похожие на пифагорейские истины. Немногим позднее, в 1943 году, свою «проповедь» произнесет Гейзенберг, предложивший в рамках квантовой теории понятие S-матрицы. По словам Гейзенберга, в теории S-матрицы понятие канала реакции имеет более фундаментальное значение, чем понятие частицы. Оно определяется как набор квантовых чисел. Квантовые числа и Числа Пифагора – это очень разные отображения реальности. Сравнивать их – значит в значительной степени упрощать линию трансформации идей в истории науки. Но! Нам ведь важно не подтверждение прозрений Пифагора, а то, что он сделал число рабочим инструментом теории науки. Пифагорейская четверица была природным, естественным фактом, архетипической формой созерцания. Она была «чисто природным и потому не рефлективным созерцанием духа, еще не вырвавшегося из плена природы» [23] . В своем фундаментальном труде «Ответ Иову» Юнг подчеркивал, что «четверица (Quaternitat) есть архетип, встречающийся практически повсюду. Он есть логическая предпосылка всякого целостного суждения… Если мы хотим вынести суждение такого рода, то оно должно обладать четвертичным аспектом» [24] . 23 Юнг К.-Г. Ответ Иову. – М., 2001, с. 162. 24 Там же, с. 153. Вот почему пифагорейцы клялись четверицей, почитая ее величайшей клятвой, в которой утверждается, что тетраксис содержит в себе корни вечной Природы . Утверждая, что душа в своем пространственном геометрическом выражении квадрат , пифагорейцы тем самым дали начало идее о четырех психических типах человека – четырех темпераментах, которая нашла свое продуктивное развитие в теории гуморальной патологии. VI Авторство теории о здоровье и болезни или теории «гуморальной патологии», принято приписывать Гиппократу. Это не совсем верно, так как у Гиппократа в разработке этой теории был солидный предшественник – Алкмеон из Кротона. Алкмеон – врачеватель «с ярко выраженной индивидуальностью» – был близок с членами пифагорейского союза. Эта близость оказала решающее влияние на формирование медицинских представлений Алкмеона и, несомненно, явилась источником его теории о здоровье и болезни. Согласно этой теории, здоровье поддерживается равновесием (для обозначения которого он употреблял термин «изономия») присущих телу качеств: тепла и холода, сухости и влажности. Преобладание одного из этих качеств вызывает заболевание. Эта на первый взгляд весьма примитивная теория явилась точкой опоры, позволившей Гиппократу и его школе совершить первую крупную революцию в медицине. VII «Приступим же, – как писал Гален, – к толкованию слов Гиппократа, как бы исходящих из уст Бога» [25] . Гиппократ пошел известным путем аналогий, восходящих к древневосточной мудрости учений Пифагора и Алкмеона. Философия древних народов Востока при-учила его видеть в космосе некое подобие человека, а в человеке – подобие космоса. Мысль о единстве строения космоса и человека подтверждалась общепринятым в Древнем мире представлением о том, что все сущее в природе состоит из четырех космических элементов: огня, воды, земли и воздуха. 25 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 63. В оригинальном исследовании В. И. Исхакова «Медико-гигиенические системы античности» (1988) подробно описывается весь процесс создания гуморальной патологии. Полагаем будет целесообразно представить значительный фрагмент лекции, чтобы читатель мог увидеть всю простоту и практичность этой удивительной древней теории, по сути, первой теории биохакинга в медицине. Выделив четыре элемента как первооснову жизни, Гиппократ, однако, обратил внимание на то, что все они представляют собой неорганическую природу – холодное пространство космоса. Аналоги космическим элементам, по логике Гиппократа, должны соответствовать органической природе человека. Так, путем интуитивных аналогий, появляется на свет четыре живительных сока: сангвис (кровь), флегма (слизь), холе (желчь), мелос холе (черная желчь). Итак, как мы видим, Гиппократ выделяет восемь основных составных частей системы «макрокосмос – микрокосмос»: огонь, воду, землю, воздух и кровь, слизь, желчь и черную желчь. Далее уже все было проще – основным элементам приписываются соответствующие качества: огню и крови – горячее, слизи и воде – холодное, земле и желчи – сухое, воздуху и черной желчи – влажное. Качества делают систему динамичной, позволяют увидеть конкретные связи между человеком и природой. Возьмем, к примеру, времена года. Весна, по мнению древних, соответствовала огню. В это время года должна преобладать кровь и поэтому с целью профилактики желательно делать кровопускания. Лето – царство земли, когда преобладает желчь, и поэтому часто встречаются желудочно-кишечные заболевания. От болезней в это время спасают легкие супы, соки, овощи и фрукты – все, что охлаждает и увлажняет. Осень – сезон дождей, царство влажного воздуха, когда активизируется черная желчь – время меланхолии. В этот период желательно есть согревающие мясные и рыбные блюда, принимать горячие ванны, заниматься борьбой и веселыми спортивными играми. Зима – царство замершей воды, когда активизируется флегма – слизь. В это время важно избежать заболеваний, связанных с активизацией слизи. Это в основном заболевания простудного характера – ангины, бронхиты, воспаления легких. Поэтому, согласно Гиппократу, следует вести всемерную борьбу с переохлаждением организма: теплое жилье, одежда и обувь; согревающая пища – мясо и орехи; горячие ванны. При всей приблизительности этих рассуждений нельзя не отметить, что теория Гиппократа – не просто застывшая схема, а работающая динамическая система выживания, позволяющая с достаточной степенью точности оценить влияние природы на здоровье человека. Отсюда начинается история экологии и история поисков биосоциальной гармонии. Однако значение теории Гиппократа всем этим не исчерпывается. Заслуга Гиппократа состоит в выделении основных человеческих типов, в том, что он, по словам И. П. Павлова, уловил в массе бесчисленных вариантов человеческого поведения капитальные черты . Каждому соку Гиппократ приписывает неведомую власть, способность влиять на душевный склад натуры человека. Небольшое доминирование того или иного сока, не нарушающее общей гармонии (телесного здоровья), определяло содержание характера человека, его темперамент. Так выявились сангвиники, флегматики, холерики и меланхолики. Наиболее ярким отображением этих четырех типов в художественной (да и в научной) литературе является знаменитая компания из романа Дюма – три мушкетера и д’Артаньян. Сангвиник Атос – наиболее уравновешенная фигура. Он ищет разумные компромиссы. Его поступки решительны, но продуманы. Флегматик Портос любит посидеть за хорошо накрытым столом. Он гурман, тяжел на подъем. Его поступки продиктованы необходимостью поддерживать друзей. Сам он не принимает решений. Ленив и добродушен. Меланхолик Арамис тяготеет к религии. Вечно грустит. Даже тогда, когда принимает участие в отчаянных драках с гвардейцами кардинала. Его натура тяготеет к изысканности, его манеры женственны и аристократичны. Холерик д’Артаньян – непоседа и забияка. Вспыльчив, влюбчив, бесстрашен. Вечно куда-то спешит. Решителен и нередко безрассуден в поступках. Но при этом хитер и не лишен целеустремленности. Таким образом, Гиппократ может по праву, хоть, конечно, и косвенно, считаться соавтором Дюма, подсказавшим писателю наиболее выраженные черты характера главных героев знаменитого романа [26] . Окидывая единым взглядом весь путь логических построений Гиппократа, отчетливо видишь, что медицина античности рождается из поисков гармонии человека и природы и, что особенно важно, из поисков физического и духовного совершенствования внутреннего мира homo sapiens. 26 Исхаков В. И. Медико-гигиенические системы античности: текст лекции. – Ташкент, 1988. – 20 с. Обращает на себя внимание простота построения учения о четырех соках: четыре основных элемента, четыре свойства, четыре сока. «Нетрудно с высоты современной физиологии, – писал Б. Д. Петров, – показать схематичность учения о соках. Гораздо важнее выяснить, как эта теория, эта рабочая гипотеза все же помогла систематизировать факты, объяснить ход физиологических и патологических процессов» [27] . VIII В истории науки нет ничего более уязвимого, чем научная теория. Мы предпочитаем драгоценный дар сомнения, ибо он, как справедливо утверждал Юнг, оставляет в неприкосновенности чистоту неизмеримого явления . Это было бы хорошо усвоить всем тем, кто из-за своего ограниченного восприятия мира отнимает у науки шанс расширения, движения в метапространство. 27 Петров Б. Д. Очерки истории отечественной медицины. – М., 1962, с. 182. Учение, которое тысячелетиями было становым хребтом медицины, позволяя видеть в природе нечто неуловимое, неподдающееся эмпирическому подходу, было предано анафеме, а затем просто забыто. Сегодня мы отчетливо видим, что это был реальный прорыв в будущее, где человека ждет мир нанотехнологий и подъем на новый уровень абстракций. Вся эта критика, возможно необходимая для поиска новых путей развития (что у нас вызывает большое сомнение), не более чем очередная мелкая бифуркация в истории медицины, стремление утвердиться, смело попирая авторитеты. У Галена для такого случая есть одно высказывание, которое от его имени можно адресовать ретивым критикам, так как еще при жизни он глубоко презирал «вздорные доказательства тех, кто меньше заботится об истине и больше беспокоится о том, чтобы защитить свои собственные взгляды, и кто не только не полагается на чувства и логическую последовательность, но не стыдится бороться с ними» [28] . 28 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 294. Гиппократ, Гален и Авиценна создали картину природы человека и окружающего его мира, «полагаясь на чувства», то есть интуицию и «логическую последовательность» обобщения фактов, как систему культурных символов. Это не просто теория медицины, это поразительная математическая идеализация, ставшая таким же культурным феноменом, как статуи Фидия, египетские пирамиды и полотна Леонардо да Винчи. Обсуждая преданное забвению учение о натурах, весьма уместно привести мнение Юнга о том, что «Культурные символы – важные составляющие нашего ментального устройства, и они же – жизненные силы в построении человеческого образа, а посему не могут быть устранены без значительных потерь. Там, где они подавляются либо игнорируются, – пишет Юнг, – их специфическая энергия исчезает в бессознательном с непредсказуемыми последствиями. Психическая энергия, кажущаяся утраченной, на самом деле служит оживлению и усилению всего, что лежит на верхнем уровне бессознательного, – тенденций, которые иначе бы не имели случая выразить себя или по крайней мере не имели бы возможности беспрепятственного существования в сознании» [29] . 29 Юнг К. Г. Архетип и символ. – М., 1991, с. 85. Когда человек постиндустриального мира будет мысленно углубляться в конструкцию времени, его там встретят не толпы узких специалистов и самодовольных критиков – нет, их там просто не будет, но Гиппократ, Гален и Авиценна будут всегда рады всем, кто захочет продолжить их Путь по созданию математических идеализаций человека и окружающего его мира. Гален говорил своим оппонентам: «…природа без шума и крика, одними своими делами доказывает свою справедливость» [30] . 30 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 254. В «Каноне врачебной науки» Авиценна, подводя итог своим размышлениям об особенностях натуры человека, уверенно скажет: «Вот тот порядок, который установил Гален» [31] . Порядок, который имел в виду Авиценна, была та самая медицина со всеми ее «логиями», которая существует сегодня как результат большой экспериментальной работы, но теоретические прозрения мыслителя, его абстракции – это то, что ждет нас с вами в недалеком будущем – на Пороге конца нашей истории. 31 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 18. IX Клавдий Гален родился около 130 года н. э. в одном из культурных центров Римской империи в Пергаме, библиотека которого соперничала своей полнотой с легендарной Александрийской библиотекой. Возвращаясь к идее Бродского о «библиотеке как прообразе государственного устройства», надо сказать, что магия книг, эманация начертанных на бумаге или пергаменте слов питают лучистыми энергиями пространство, наполняя его Духом творчества и созидания. Город Пергам – пространство детства и ученичества человека, чье имя станет символом экспериментальной медицины, а в будущем будет часто произноситься вместе с именем Авиценны, словно речь идет о соавторах. В 164 году Гален переезжает в Рим, где его жизненный путь пересекается с императором Марком Аврелием – одним из тех редких правителей, кто был заслуженно отмечен в истории как «мудрец на троне». Известно, что Марк Аврелий очень ценил Галена, считая его единственным в империи « знающим и честным врачом». Мудрость Вечного города порой проступала в ликах его правителей. «Наблюдай движение светил, – писал Марк Аврелий, – как принимающий участие в нем и постоянно размышляй о переходе элементов друг в друга. Ибо подобное представление очищает от грязи земной жизни». Гален плодотворно трудился в Риме. Римский патриций Боэций вместе с друзьями Галена настоял на открытии курса лекций по медицине, и Гален читал их в Храме Мира при обширной аудитории из просвещенных горожан и представителей медицинского искусства. Однако, уставая от интриг собратьев по медицинскому цеху, Гален время от времени покидал Рим. Известно его путешествие по Италии, когда он посещает город своего детства Пергам и Смирну, где живет его наставник Пелопос. Он возвращался иногда сам, иногда, как это было однажды, по просьбе императора Марка Аврелия. Он умел отстаивать свои взгляды, свою веру в Мастера, которым искренне восхищался. Гален был гражданином Римской империи, впитавшим Дух великих греков. Гиппократ был одним из его богов (он так и писал: из уст Гиппократа, как из уст бога). Мыслями и чувствами он постоянно пребывал в платоновской Академии, ведя воображаемые диалоги с Платоном и Аристотелем. Результатом этой титанической внутренней работы мысли стал мощный информационный скачок, новое понимание задач медицины: не патология (как у Гиппократа), а норма ставится основой медицинского мышления. Гален начинает огромную экспериментальную работу в области анатомии и физиологии, предварительно определив принципиально новый вектор действий: норма – его цель. Его лозунгом становятся слова Аристотеля: «Природа ничего не делает без цели». Цель медицины, согласно Галену, это изучение природы здорового человека. Понять законы здоровья становится для него равносильным разгадке главной тайны жизни. Его принцип: познай причины здоровья, познаешь причины болезней. Даже анатомия в его интерпретации, прежде всего, наука о здоровье, об органах человеческого тела, которые Мастер Демиург создал столь совершенными, что патология их кажется кощунством, следствием порочного образа жизни человека. Так в систему медицинского мышления была введена новая доминанта – домината здоровья, или доминанта биохакинга. X Путь галеновских идей и прозрений современной медицине еще суждено пройти. Речь идет о новом векторе развития знаний о природе человека. «Все задано» в движении информационных потоков в конструкции времени. Эти потоки – Гален и Авиценна. Но время для расширения застрявшей в паутине узких специализаций медицинской науки остается все меньше и меньше. Эманация идей Академии Платона была для Галена неиссякаемым источником широких философских обобщений, которые он, как экспериментатор, буквально собирал по крупицам из практического опыта. Совсем в духе логики Аристотеля он с необыкновенным умением сближал далеко отстоящие явления, подмечал то общее, что им присуще, и делал необходимые и глубокие выводы. При этом удивляясь, как порой были наивны его кумиры в вопросах медицины: «говорит Аристотель, не все органы чувств доходят до мозга. Что это за речи, о Аристотель!» Это был ум яркий, философский и обобщающий , – писал о Галене Кювье. В этой характеристике точно и кратко отражена сущность медицинских исканий Галена, его эклектизм или, как сказали бы сегодня, стремление применять системный подход везде, где предметом исследования являются сложные объекты. Гален столь значительная фигура в медицине античности, что было бы большим упрощением видеть в нем представителя какой-то одной медицинской школы. Однако именно эклектизм, стремление к обобщению, системности мышления ближе всего по духу великому мыслителю. Так, например, знаменитый эклектик Руф Эфесский в своей работе «Врачебные вопросы» дает глубокое историческое обобщение развития диагностики в медицине античности. Не случайно труды эклектиков ценились в арабо-мусульманской медицине. Авиценна, в частности, цитирует Руфа в своем «Каноне врачебной науки» [32] . 32 Там же, с. 267, 324. Искусный полемист, чей дар острой полемики унаследовал Авиценна (особенно в полемике с Бируни), Гален иногда небольшим замечанием, вопросом или мелким эпитетом дает уничтожающую характеристику своему противнику. Так, например, возмущаясь атеистическими утверждениями эпикурейцев, он писал: «…если бы я захотел тратить больше слов для таких скотов…, то рассудительные люди стали бы порицать меня за то, что я нарушаю святость моего произведения, которое я передаю как религиозный гимн в честь Творца» [33] . 33 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 39. XI Творец – Мастер – для Галена не предмет поклонения, а неисчерпаемый источник восхищения и вдохновения, позволяющий ему открывать для себя главное чудо природы – человека. Важно, что именно такое отношение к Богу он передал сквозь века Авиценне. И сколько бы не говорили об исмаилитских или иных корнях мировоззрения Авиценны, все это будет лишь «область желаемого», а действительное содержится в «Каноне врачебной науки», где безраздельным властителем дум Авиценны является Гален, а Творцом природы – Создатель, Мастер. И это была закономерность, присущая не только тандему (во времени) «Гален – Авиценна». Это была общая закономерность развития так называемой классической науки или, как хорошо сказал об этом Пригожин: «Классическая наука была порождена культурой, пронизанной идеей союза между человеком, находящемся на полпути между божественным порядком и естественным порядком, и Богом, рациональным и понятным законодателем, суверенным архитектором» [34] . Изучая натуру человеку в период детства и юности, когда происходит «его лепка», максимальная самоорганизация всех систем и прежде всего роста, Авиценна пишет: «Таково учение врачей и их доказательства. Что же касается Галена, то он возражает всем сразу. А именно, он считает, что теплота у детей и юношей в основе своей одинакова, но у детей теплота носит количественный характер, при этом ее качественные характеристики уступают по остроте воздействия на растущий организм. У юношей, напротив, происходит снижение количественных характеристик теплоты, но в то же время нарастает качество остроты обретения формы» [35] . 34 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1986, с. 97. 35 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 20. Идеи формообразования человека, его превращения в некий физический оптимум занимали Авиценну, как видно из его размышлений на страницах «Канона врачебной науки», не меньше, чем анатомические опыты. Далее, призывая в свидетели Галена, Авиценна пишет: «Доказательство этого, как говорит Гален, таково: надо себе представить, что некая теплота, совершенно одинаковая по количеству или, иначе говоря, тонкое горячее тело, одинаковое по качеству и количеству, иногда распространяется во влажной, обильной субстанции, как например, в воде, а иногда распространяется в сухой скудной субстанции, как например в камне» [36] . 36 Там же, с. 20. Творение человека в процессе его роста и формирования законченного облика – это один из ключевых разделов «Канона врачебной науки», посвященных спецификации натур. Но интересен он не только с точки зрения изучения теории медицины математических идеализаций, но как некий незримый симбиоз «Гален – Авиценна». Ведь это не просто цитаты из «Канона», но духовный, по своей сути глубоко алхимический процесс размышления об энергетике формообразования человеческого существа, в котором Авиценна как бы перемешивает свою мысль с галеновской. Он пишет: «Дети рождаются от семени жизни, которое изобилует энергией огня, и с этим огнем годами не происходит ничего, что могло бы дать ему угаснуть. Ведь ребенок непрерывно развивается, растет, и что, скажите мне, может повернуть его развитие вспять? Что же касается юноши, то нет таких причин в природе, которые бы увеличивали его теплоту, но и не существует также причин ее угасающих» [37] . Термодинамика роста и конструирования человека от грудного ребенка до юноши – вот тема, которая звучит в «Каноне» как идея, где соавторство Галена выглядит столь органично, словно он сидит в Академии Мамуна в Хорезме между Авиценной и аль-Масихи, рассуждая на любимые темы. Словно вдохновленный этой беседой Авиценна записывает: «Вот рассуждения о натуре ребенка и юноши в соответствии с тем, как его взялся изложить Гален, а мы объяснили суть вопроса с его слов» [38] . 37 Там же, с. 21. 38 Там же, с. 22. Гален действительно в реальности стал для Авиценны вторым учителем и другом, как аль-Масихи, завещавший Авиценне тезисы «Канона» в виде «Книги в ста главах» и высказавший надежду, что после его смерти их общение не прервется, а будет продолжаться в иных духовных сферах бытия. Гален настолько явственно присутствует в жизни Авиценны, что кажется закономерным восклицание Микеланджело «Лучше поддерживать Галена и Авиценну» или шепот Парацельса «Отрекаюсь Галена и Авиценны», словно речь идет об одном человеке. Они оба верили в Мастера и оба являлись по сути своей мастерами. Такими же бессмертными, как Он, только людьми. Собственно, границу между Богом и Человеком масштабов Галена можно различить только в мире вещей. В конструкции времени все по-другому. Гален полагал, что в мире вещей человек создан не столь совершенным, как звезды, как солнце. «Ведь дав Фидию глину, – писал он, – нельзя от него требовать статую из слоновой кости. Точно так же из крови никогда не получишь блестящего и прекрасного тела луны и солнца. Это божественные и небесные тела, а мы – только статуи из грязи. Искусство же Демиурга равно и здесь, и там» [39] . 39 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 156. Эту же особенность Творения пытался объяснить в XX веке И. И. Мечников в своей яркой фундаментальной работе «Этюды о природе человека», указав на существование проблемы дисгармонии в человеческом теле и поставив вопрос о его доработке (например, удалении большей части кишечника). Все же, думается, что Авиценна был ближе к истине, когда полагал возможным противостоять дисгармонии в человеке путем постоянной коррекции состояния здоровья, включения всех существующих (в его социуме) механизмов приспособления (адаптации). Да, всего предвидеть нельзя, и уязвим, слаб человек перед силами природы. Его преследует рок, губят страсти и гордыня. Но думается, что биохакинг, которому мы в будущем надеемся посвятить специальное исследование, даст ответы на все вопросы о возможных путях улучшения, «доработки» природы человека, объединяющей в себе подходы как Авиценны, так и Мечникова. Завершая эту тему, нельзя не вспомнить одну поучительную современную притчу о том, как после смерти Эйнштейн предстал перед Господом и тот обратился к нему с вопросом, чего он желает за великие труды свои, за жизнь без гордыни и суеты. Не стал просить Эйнштейн награды, но обратился с одной лишь просьбой – начертать ему формулу Человека. Исполнил Господь его просьбу и углубился Эйнштейн в изучение столь чудной математической идеализации. Однако спустя некоторое время он воскликнул в изумлении: «Господи, но здесь же есть явная ошибка!?» «Я знаю», – ответил Господь. XII Диалог Авиценны с природой берет свое начало в натурфилософии античности, находя свою завершенную форму в натурфизиологии и натурэкологии «Канона врачебной науки». Способность вопрошать природу красной нитью проходит через все творчество Авиценны, находя свою завершенную форму в его теории «натур» («мизаджей»), присущих человеку и всему, что его окружает. Создавая локальную картину мира на основе системных характеристик объекта «человек – природа», Авиценна выстраивал матрицу бытия из «числовых сочетаний», добытых путем эмпирического опыта и интуитивной метафизики. Согласно «Канону врачебной науки», идя путем сравнения, можно выделить семь типов равновесия , которое проявляется как: – равновесие между человеком и природой, его способность к достижению равновесия в мире постоянных перемен; – внутреннее равновесие человека; – равновесие натуры народа в ареале страны обитания; – равновесие натуры человека в рамках национального бытия; – неповторимость равновесия индивидуальной натуры человека; – равновесие в структуре внутренних органов человека; – равновесие функционирования внутренних органов человека. Авиценна в своем стремлении вопрошать природу исходит из принципа «от общего к частному», пытается услышать ответ в постоянно изменяющемся мире, найти точку опоры – равновесие для каждого мига бытия человека, который сам есть мир и чья природа также находится в состоянии постоянных перемен. Он ставит себе поистине грандиозную задачу – создать систему управления процессами достижения равновесия, чтобы цель всякого изменения, если оно сообразно природе вещей, состояла в том, чтобы реализовать в каждом организме идеал его рациональной сущности. Удалось ли это Авиценне? Ответ содержится в его трудах, прочтение которых требует сегодня не только большой филологической работы с применением методик интерпретации текстов, но и подхода с позиций «нового диалога с природой», происходящего в рамках расширенной науки. Эйнштейн говорил, что природа отвечает «нет» на большинство задаваемых ей вопросов и лишь изредка от нее можно услышать «может быть». Наша задача – заново осмыслить содержание потока по имени Авиценна прежде всего с точки зрения того, что Природа ответила ему, изрекая свое «может быть». Ведь в этом «диалоге», который состоялся более тысячи лет назад, «может быть» и для нас найдутся ответы, которые Природа приберегла впрок. «Всеобщей иллюзией является вера в то, – писал Карл-Густав Юнг, – что наше сегодняшнее знание – это все, что мы можем знать вообще» [40] . Двигаясь в будущее, человек просто обязан постоянно обращаться к опыту прошлого, находя там божественные искры – подсказки, куда держать Путь дальше, ибо, как показывает история науки, немало глухих тупиков уже было на этом Пути. Развивая учение о гуморальной патологии, Авиценна пытался прежде всего понять, как рождается порядок из первоначально недифференцированной среды. «Я утверждаю, – писал он в «Каноне», – что натура есть единство первооснов жизни, возникающее из взаимодействия противоположных качеств, когда они сталкиваются у некого предела». Далее он уточняет: «Эти качества формируются в предельно малых частицах первоэлементов, и когда качественное наполнение каждого первоэлемента переходит в определенное количество, происходит слияние первооснов жизни, несущее в себе первичные жизненные силы множества, ставшего единством – натурой» [41] . 40 Юнг К.-Г. Архетип и символ. – М., 1991, с. 84. 41 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 11. Натура тем самым конструируется так, словно каждый первоэлемент информирован о том, какую роль он должен сыграть, чтобы возникло единство. Все происходит, словно кто-то, сидя за компьютером, задает нужную программу, или как писал Дакаики: «Созидатель основал мастерскую четырех первичных стихий в обители акциденций и сущностей; он даровал времени возможность движения в промежутках пространства, завил локон черноты ночи на лице дня, вышил пепельный рисунок облака на шатре весны» [42] . 42 Дакаики. Услада душ, или Бахтияр-наме. – М., 1977, с. 5. Гейзенберг назвал Его «Наблюдатель», чей взгляд формирует реальность из единого квантового материала Вселенной, или, как сказал поэт, «пока существует взгляд – существует даль». Авиценна интуитивно понимал это, подчеркивая в своей «Книге Знания», что исходный материал жизни – «четыре элемента имеют разные формы, но их субстанции и материя одна» [43] . Но при этом он писал в «Каноне», что главное в процессе возникновения жизни – это та доля элементов по количеству и качеству, которой полагается быть в человеческой натуре. Иначе говоря, чтобы собрать человека из первоэлементов необходимо соблюсти некие никому неведомые пропорции. 43 Ибн Сина. Книга знания – В кн.: Избранные философские произведения. – М., 1980, с. 203. Вопрошая природу, Авиценна предупреждает, что слово «мутадил» – «равновесие», которое врачи употребляют в своих исследованиях, образовано не от слова «тадул», то есть «распределение веса поровну», а от «адл» – «справедливая доля» при распределении» [44] . Опираясь в размышлениях о «справедливой доли» на своих предшественников, Авиценна, говоря о «натурах», часто ссылается на Галена, который любил повторять: «Природа оказалась справедливой, как часто привык называть ее Гиппократ» [45] . 44 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 12. 45 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 276. Восхищаясь «справедливостью» природы, современник автора «Божественной комедии» Леонардо да Винчи пишет: «Нет изобретения более прекрасного, более легкого и более верного, чем изобретения Природы, ибо в ее изобретениях нет ничего недостаточного и ничего лишнего» [46] . В этих словах прежде всего признание идей узников (или гостей) Inferno. Это не повторение, а озарение человека, идущего по квантовой дороге времени, когда на издевательский окрик невежд «Ты что Гиппократ?» спокойно можно ответить: «Нет, я Леонардо да Винчи». Леонардо не был одинок. Авиценна – самый близкий к нему по времени – был его Ангелом-хранителем, не забывая при этом Микеланджело и Данте. 46 Шюре Э. Пророки Возрождения. – М., 2001, с. 126; Леонардо да Винчи. Избранные произведения. – М., 1935, с. 256.; Мысли Леонардо да Винчи, приведенные в исследовании Эдуарда Шюре, переведены с тщательностью, свойственной всем его трудам: Frammenti litterarie Filosoficitranceltidal Dr. Edmondo Solmi. – Florence (Barbera), 1900. XIII Римляне говорили «Ignismutatres» – «Огонь движет вещами». Согласно представлениям Авиценны, огонь является одним из главных источников формообразования натуры. В «Каноне» он пишет: «Огонь находится в природе вещей, давая им созреть подобно плодам, пронизывая их своим теплом, он лепит из них новые смеси и формы жизни. Огонь течет в вещах, проводя сквозь них энергию пневмы. Он правит жизнью, подавляя холод тяжелых первоэлементов, заставляя их уходить от состояния небытия к состоянию живой смеси» [47] . 47 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 10. В XVIII веке, начиная с концептуальной перестройки, вынудившей науку пересмотреть то, что ранее отвергалось ею во имя механистического мировоззрения, а именно такие понятия, как «необратимость» и «сложность», огонь стал частью экспериментальной науки [48] . Однако, как мы видим, задолго до этого Авиценна утверждал, что огонь преобразует материю, создавая жизнь. Процесс этот с точки зрения термодинамики отличается необычайной сложностью, ибо такова любая живая система. «Одни реакции в ней протекают в слабо неравновесных условиях, другие – в сильно неравновесных. И потом следует помнить, что не все в живой системе «живо». Проходящий через живую систему поток энергии несколько напоминает течение реки – то спокойной и плавной, то низвергающейся водопадом и высвобождающей часть накопленной в ней энергии» [49] . 48 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1986, с. 153. 49 Там же, с. 212. Энергетические реки Ильи Пригожина, наполняющие светом бытия «живую систему», замечательный символ высшей функции термодинамики – творить жизнь. В этой связи примечательно, что кровь в понимании Авиценны основа «ручейков жизни» текущих «по установлению Всеведующего Творца». Что несут эти ручейки? во-первых, «теплоту равновесия»; во-вторых, количественное равновесие периодически поступающей жизненной энергии «от пищи и питья»; в-третьих, достижение зрелости осеннего плода; в-четвертых, питание корней жизни. И все это кровь. Ее символический образ, в котором проявляется не только биологическое, но и термодинамическое начало. Участие гуморальных механизмов в регуляции ритма периодической деятельности организма в наши дни является твердо установленным фактом. В общей форме он уже давно подтвержден влиянием на ритм «сытой» или «голодной» крови. Гуморальный фон организма – «ручейки жизни» — является определяющим в деятельности органов внутренней секреции. Отмечено, что полностью децентрализованный желудок реагировал на гуморальные факторы сытости и голода более активно, чем в опытах in vivo [50] . 50 Лебедев Н. Н. Биоритмы пищеварительной системы. – М., 1987, с. 91 XIV Карл Поппер отмечал, что «научный метод применим лишь благодаря отдельным удивительным совпадениям между априорными теоретическими моделями и экспериментальными результатами» [51] . Теория «натур» представляет собой сумму таких удивительных совпадений и в то же время стройную математическую идеализацию: «четверка представляет минимум условий для суждения о целостности» [52] . Авиценна пишет: «Первичных жизненных сил в элементах сокрыто четыре – это тепло и холод, влажность и сухость. Просветленному уму ясно, что натуры в существующих и разрушающихся телах возникают только из этих сил и происходит это, если говорить обобщенно, сообразно требованиям рационального теоретического деления – двояким образом: 51 Поппер К. Логика и рост научного знания. – М., 1983, с. 439–557. 52 Юнг К. Г. Архетип и символ. – М., 1991, с. 254. • в первом случае натура находится в состоянии равновесия, ибо доли противоположных качеств в живой смеси равны и потенциально активны, так что натура проявляет себя как единство борьбы противоположностей, стремящееся реализовать в организме идеал его рациональной сущности; • второй случай – это когда натура не является абсолютно равновесной и доли противоположных качеств в живой смеси не равны, но склоняются в сторону одной из противоположностей, возникающих между теплом и холодом, между влажностью и сухостью, либо это между их сочетаниями» [53] . 53 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 11. Авиценна идет по пути абстрактного конструирования «натуры», которая хотя и является результатом его умозрительных экспериментов, но, несомненно, проистекает из эмпирической реальности и представляет собой модель, определившую развитие медицины в целом и динамику выживания по рецептам «Канона врачебной науки» в частности. Сегодня важно понять, что эти изящные конструкции бытия предназначены не для научных спекуляций; их цель – помочь нам реконструировать структурные элементы реальной действительности, которые не всегда могут быть непосредственно обнаружены. Потребность свести многообразие природы к хитросплетению иллюзий свойственна древнегреческому гению, который находил путь в пространстве «белого шума», превращая «иллюзии» в основу для информационной матрицы времени. Джоуль глубоко понимал определяющую суть «смешения», которое может быть иллюзией, создающей реальность. Он писал: «Явления природы, механические, химические или биологические, состоят почти полностью из непрерывного превращения тяготения на расстоянии живой силы в тепло и наоборот». Особо отмечая, что хотя «все кажется сложным и вовлеченным в хитросплетения почти неисчерпаемого многообразия причин, следствий, превращений и выстраивания их в определенной последовательности, тем не менее сохраняется идеальный порядок и все бытие послушно непререкаемой воле Бога» [54] . 54 Joule J. Matter, Living Force and Heat. – В: The Scientific Papers of James Prescott Joule. Vol. I. – L.: Taylor & Francis, 1884, p. 273. Создавая идеальную схему единства и борьбы противоположностей, Авиценна-философ мог бы поставить точку, однако он был врачом и свой «Канон врачебной науки» адресовал в первую очередь тем, «кто зарабатывает себе на жизнь врачебным искусством». Поэтому призывая во всем верить философам на слово, он, не боясь противоречий, тут же пишет: «Однако то, что считается во врачебной науке состоянием равновесия или его нарушением, нельзя отнести ни к первому, ни ко второму случаю… В природе идеальное равновесие не существует, и существовать не может в силу постоянно нарастающих перемен» [55] . 55 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 11. Почему однородное состояние теряет устойчивость – задавался вопросом Илья Пригожин. Является ли изменение не более чем иллюзией или, наоборот, проявлением неутихающей борьбы между противоположностями, образующими изменяющуюся вещь? Носит ли гармония мира математический характер? Являются ли числа ключом к природе? [56] Авиценна понимал, что изменения во внешнем мире не дают натуре человека сохранять равновесие сколько-нибудь продолжительное время. Поэтому, поставив на вооружение медицины символическую идеальную структуру, он тут же внес в нее то, что сегодня называют коррекцией. 56 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1986, с. 81. «Опыт подсказывает мне, – писал Юнг, – что правильное понимание врачом нацеленных на целостность символов обладает большим практическим значением» [57] . Главное – мыслить в духе теоремы Геделя «о неполноте», согласно которой не существует такой дедуктивной системы, которая была бы одновременно полна и непротиворечива . Уходя от идеальной схемы «натуры» как природного феномена, Авиценна переводит мышление в плоскость эмпирического подхода и практики реальной жизни. Применяя в «Каноне врачебной науки» эмпирический подход, он идет путем перебора всех следствий, вытекающих из лежащей в его основе теоретической схемы, всех ответов, которые могла бы дать природа. Врачу остается лишь выбрать из многообразия явлений природы те конкретные детали, в которых ясно и однозначно будут воплощены следствия из рассматриваемой теории «натур». 57 Юнг К.-Г. Ответ Иову. – М., 2001, с. 177. XV Авиценна утверждал, что натура как «типология баланса жизненных соков человека в сравнении с представителями животного мира есть нечто обладающее строго определенным диапазоном свойств, который не ограничен пределами ареала обитания и не зависит от случая. Вместе с тем избыток или недостаток, нарушающий равновесие, имеет четко очерченные границы, при выходе за которые «натура» теряет человеческие свойства». [58] Авиценна считает, что человек самой природой выделен из животного мира как существо с особым набором свойств. «Натура» делает из него властителя природы и судьбы. Однако утрата равновесия деформирует как физическое тело, так и личность. Человек становится рабом разрушения и жертвой внутреннего распада. Вряд ли Авиценна мог предположить, что человек может инэволюционировать как вид. Но сама мысль о том, что существуют биосоциальные границы, в которых мы существуем как люди, и за пределами которых мы просто часть животного мира, заслуживает нашего внимания на пороге фазового сдвига эпох. Ведь каким будет человек пост-индустриальной эпохи во многом зависит от того не будут ли нарушены «четко очерченные границы», за которыми Авиценна видел конец истории человечества как вида. 58 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 12. XVI Типология баланса натуры крайнего предела – это, согласно Авиценне, такое состояние, когда человек достигает абсолютного равновесия в своем развитии и времени жизни, хотя она (эта типология) и не является тем идеальным истинным равновесием, существование которого, как сказано выше, следует считать невозможным, природа пусть изредка, но допускает человека прикоснуться к совершенству. Отмечая далее, что: «Человек не достигает, но приближается к почти абсолютному равновесию не по прихоти случая, а вследствие наступления баланса работы организма. Это происходит, когда во времени его жизни наступает период и горячие органы, как например, сердце, холодные, например, как мозг, влажные, например, как печень и сухие, как например, кости, – всё вдруг становится под стать друг другу» [59] . 59 Там же, с. 12–13. Противоречит ли себе Авиценна, допуская такое состояние «натуры», когда в организме все работает так, как задумано Богом, то есть как четкий механизм, собранный и отлаженный рукой Мастера? Думаю, нет. Делая допущение, что в жизни человека наступает короткий период гармонии, Авиценна делится с нами своим опытом, утверждая, что самоорганизация не случайность, что в биологической системе по имени человек есть внутренние резервы, способные раскрыться в момент, когда «организм достигает некоего предела» и приближается к совершенству. И пусть дальше начинается неизбежное старение, и удерживать равновесие натуры все труднее и труднее, мы, полагает Авиценна, должны «научиться жить» так, чтобы все время приближаться к совершенству. Этому вопросу он посвящает основные разделы Первой книги «Канона врачебной науки», где излагает свои мысли о динамике выживания. Кстати говоря, именно эта книга преподавалась в университетах Западной Европы. Значит они тоже, вероятно интуитивно, предпочли в «Каноне» то, что предстоит еще освоить, расширяя границы мышления и обретая новое зрение. XVII Типология баланса « натуры народа имеет естественно меньший диапазон, чем типология человека как вида, но в отдельных случаях она охватывает огромные территории» . Авиценна указывал, что «Натура народа формируется особенностями природной среды, и в частности особенностями атмосферы. Так народам Индии присуща общая натура, которая определяет их здоровье, а у славян – совершенно другая натура, свойственная исключительно им одним, но также несущая в себе источник физического здоровья. Натура народа тем самым является проявлением равновесия в пределах одной нации и абсолютно не подходит людям из других государств. Если придать телу индийца натуру славянина, то индиец тяжело заболеет и в итоге погибнет; то же самое случится со славянином, если ему придать натуру индийца. Следовательно, каждому народу обитаемого мира присуща своя особая натура, соответствующая особенностям климата и атмосферы, свойственной данному краю» [60] . 60 Там же, с. 13. Важно отметить в рассуждениях Авиценны начатки идей об особенностях этногенеза, и в частности этносферы, которая определяет динамику выживания нации в конкретных природно-климатических условиях. Придавая людям не просто культурологические и отчасти антропологические черты, Авиценна видит в каждом народе некую этноситему: «человек – природа». В его понимании человека «лепит» атмосфера, вернее биосфера данной конкретной местности, а это и климат, и, что важнее, «кормящий ландшафт» (термин Л. Н. Гумилева). Натура народа в его интерпретации – это отражение системной адаптации, которая является как бы достоянием человека, принадлежащего к строго определенной этнической группе. Авиценна почему-то берет в качестве примера индусов и славян – два народа, живущих в XI веке за пределами Арабского халифата. Впрочем, пример получается весьма удачным, так как системная адаптация к окружающей среде славянина и индуса – это настолько различные системы выживания, что, действительно, в условиях морозов Киевской Руси и влажной жары джунглей Индии выживает тот, чья «натура» реально адаптирована. XVIII Типология баланса «натуры и окружающей природы, предусматривает широкий диапазон возможностей человеческого рода к приспособлению в определенных судьбой условиях жизни» [61] – пишет в «Каноне» Авиценна. Здесь человек рассматривается Авиценной как представитель человеческого рода на Земле. Он наделен особой натурой к адаптации в самых различных природных условиях планеты. Диапазон его проживания тем самым может рассматриваться от полюса и до полюса. Действительно, и это отмечал Авиценна, человека выделяет из животного мира то, что он обладает планетарным диапазоном натуры. Для него не существует, как для животных, ареала обитания. Он живет на планете, ибо создан как универсальный адаптационный биомеханизм. 61 Там же. XIX Далее Авиценна раскрывает суть типологии «баланса натуры человека, который должен жить и здравствовать в достаточно широком диапазоне возможностей как неповторимое смешение элементов». «Тебе должно знать, – пишет он, – что каждый отдельный человек в этом мире обретает только ему одному присущую натуру; редко бывает или совсем невозможно, чтобы кто-нибудь другой на земле имел с ним одинаковую натуру» [62] . До сих пор принято говорить «медицина и общество». Эта тенденция – планировать развитие здоровья и лечить, выбрав некие общие критерии для всех, – существует начиная со второй половины XX века. Конечно, задачи Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) по «достижению здоровья для всех» требуют именно такого масштабного подхода. Но всегда есть опасность довести унификацию до идеальной, а следовательно, нерабочей модели. 62 Там же, с. 14. В этой связи нельзя не отметить, что здравоохранение Авиценны – это прежде всего система корреляций, уточнений, типологий, но главное – ожидаемых метаморфоз. Авиценна утверждает, что каждый человек настолько индивидуален, что требует для себя и отдельной медицины, и отдельного здравоохранения, ибо он биологически неповторим. Современный специалист скажет, что индивидуальное здравоохранение (словно в пику «здоровью для всех») это утопия в духе Томаса Мора и вообще абсурдная мысль из мрачного Средневековья. И будет, конечно же, прав, но прав в рамках той медицины, которая существует и даже где-то процветает сегодня за счет новых технологий. Давайте посмотрим на проблему глазами Авиценны. Он подсказывает нам иное решение задачи, а именно создание теории, а затем и практики биохакинга. Это уже не совсем медицина или, точнее сказать, совсем не та медицина, к которой мы привыкли. Сегодня (и это нам подсказывает Авиценна) в связи с развитием нанотехнологий есть смысл искать новые пути как сохранения здоровья, так и лечения, основываясь на единственно верном критерии – «каждый человек неповторим как биотип». XX Для Авиценны не было секретом, что « влажность – материя роста». В последние столетия ее называли «бульоном, порождающим жизнь». Рассуждая о способности материи видоизменяться, принимая различные формы и даже наполняя эти формы различной сутью, Авиценна приходит к выводу, что происходит это «не само по себе, а при воздействии некой активной силы. В понимании, дарованном мне, – пишет он, – активной силой является, по соизволению осененного славой и величием Аллаха, душа или природа вещей, и действует эта скрытая сила при посредстве божественного орудия, а именно – прирожденной теплоты» [63] . Если мыслить как Авиценна, то следует признать, что теплопроводность – орудие души. 63 Там же, с. 21. В этой связи особой образностью и тонким философским смыслом отличается наставление Галена, где он упоминает важнейшие дары данные человеку Демиургом – структуру и функцию. Подобно тому, как Гомер воспевает самодвижущиеся творения Гефеста – кузнечные меха, которые по знаку владыки «пышут, разом дыша раздувающим пламень дыханьем», точно так же представь себе, говорит Гален, что в теле ни одна частичка не остается праздной и бездеятельной. «…Они все одарены по милости Демиурга не только соответственным строением, но также некой божественной силой» [64] . 64 Гален К. О назначении частей человеческого тела. – М., 1971, с. 167. Глава III Ангел Разума и теория биохакинга в дидактической поэзии Авиценны Для Авиценны душа – это прежде всего функция, «труженица тела», а само тело, как учил его Гален, «приспособлено к привычкам и способностям души» [65] . Следовательно, можно сделать вывод, что душа и тело – некий симбиоз, в котором душа – программа действий. В своей удивительной «Книге о душе» Авиценна пишет, что «очень сильная и благородная душа оказывает очень сильное воздействие на тело, предназначенное ей… Эта душа вылечивает болезни, и она сама по себе изменяет элементы» [66] . 65 Там же, с. 276. 66 Ибн Сина. Книга о душе. – В кн.: Избранные философские произведения. – М., 1980, с. 471 Для Авиценны человек, одаренный Творцом «очень сильной и благородной душой», – идеал истинного врача, способного лечить словом и прикосновением руки. «Искусный врач, который помогает больным, – писал Навои, – напоминает Иисуса Христа искусством своим» [67] . Авиценна практиковал «лечение рукой» как нечто само собой разумеющееся, ибо, как показывает и наша собственная практика, наложение рук на область лба, дает весьма неожиданные положительные результаты, что, видимо, связано с психосоматическим воздействием этой методики, значительно усиленной «эффектом ожидания». Иначе говоря, больной ждет исцеления, верит врачу, и биоэнергия рук буквально творит чудеса. 67 Низам ад-Дин Мир Али Шир Навои-Фани. Возлюбленный сердец. – В кн.: Суфии. – М., 2001, с. 367. Нам искренне жаль, что вопреки заветам великих умов, создававших основы медицины, в нашем мире по-прежнему широко практикуется массовая штамповка врачей, успешно сдающих экзамены по весьма примитивным тестам. И никто их не спрашивает, а какова ваша душа? Можно ли с мелкой убогой душонкой быть врачом? Сколько сегодня расплодилось успешных мерзавцев в белых халатах. В. И. Исхаков, вспоминая трагические события, связанные с последними днями жизни Б. Д. Петрова, писал: «Никогда себе не прощу, что не смог прилететь в Москву, когда учитель звал меня, предчувствуя трагическую развязку своей легендарной жизни. Его – создавшего научные основы современного здравоохранения, еще в 30-х годах проводившего в жизнь идеи охраны общественного здоровья (теперь так называется наш московский институт – Национальный НИИ общественного здоровья РАН) – в состоянии инсульта и частичной потери речи насмерть забили пьяные санитары в присутствии врача «скорой помощи». Авиценна может и был рядом, но по законам расслоения миров не мог помочь». Еще один вопрос, связанный с симбиозом души и тела, – это особенности натуры как суммы четырех темпераментов, но не в плане типологии характера, а в плоскости их системного осмысления как суммы подсознательных психических процессов, которыми можно управлять путем внушения. Как верно писал Юнг о темпераментах – в первую очередь это «суть проекции неких психических процессов, о которых никто, впрочем, не знает, чем они являются «в себе», то есть когда они существуют на бессознательном уровне в недоступной человеку сфере» [68] . 68 Юнг К. Г. Ответ Иову. – М., 2001, с. 166. Для Авиценны эти психические процессы были ключом к внушению, воздействию на подсознание больного. В «Книге о душе» он писал: «Вспомни о состоянии больного, который воображает, что уже выздоровел, и о здоровом, который воображает, что он болен. Ибо часто бывает так, что после того как форма утвердилась в его душе и воображении, его элемент-приемник претерпевает действие и он становится здоровым или больным. И это оказывается более действенным, нежели то, что делает врачеватель с помощью инструментов и лекарств» [69] . 69 Ибн Сина. Книга о душе. – В кн.: Избранные философские произведения. – М., 1980, с. 471 Психосоматический подход Авиценны к проблеме сохранения здоровья и лечения как никогда актуален сегодня, когда подавляющее большинство так называемых больных страдают психосоматическими расстройствами, поглощая тысячи тонн лекарств, в то время как в большинстве случаев вполне достаточно воспользоваться психологическим «эффектом ожидания». I У творчества Авиценны была одна особенность. Он пытался научить людей задумываться о природе жизни, вовлекая в свои размышления как можно больше участников. Он считал необходимым рассказать о природе человека и путях к совершенству бытия как можно большему числу читателей. Это была социальная потребность: он чувствовал себя обязанным рассказать, поведать, научить. Эта потребность – любовь и сострадание к миру. Думается, закономерно, что Навои указал врачам именно на образ Иисуса Христа, а Гомер мусульманского мира Абу-ль-Ала аль-Маарри, презрев все догматы эпохи, писал: Не помышлял для благочестья Бежать в обитель, Среди людей, как бедный странник, Ходил Спаситель. В своем «Трактате о любви» Авиценна указывает людям на то, что «бытие определяется врожденной любовью». Рассуждая об устройстве мира, Авиценна говорит, что в природе вещей «либо любовь является причиной их бытия, либо любовь и бытие в них тождественны» [70] . Авиценна искреннее верит в своего «Божественного Ангела, которого называют универсальным Разумом», и в то, что для людей, озаренных светом Господа, « бытие тождественно любви» . Отсюда его стремление рассказать людям о том, кто они есть на самом деле по своей физической сущности, вооружить знанием и культурой выживания. Он пишет поэму о природе человека, где говорит о задачах медицины и вопросах сохранения здоровья. 70 Абу Али Ибн Сина. Рисала фи-л-ишк. – В кн.: С. Б. Серебрякова. Трактат Ибн Сины (Авиценны) о любви. – Тбилиси, 1976, с. 49–50. II «Я одел ее в совершенное одеяние и радовался ей, облаченной в мантию красоты», – писал когда-то Авиценна в предисловии к своей дидактической «Поэме о медицине» [71] . В нашем исследовании, уже по традиции, мы используем перевод, сделанный Ибн Ильясом, который попытался, насколько это возможно, сохранить «мантию красоты», донеся не только изысканную форму поэмы Авиценны, но и достаточно точно реконструировав ее содержание. 71 Абу Али Ибн Сина. Поэма о медицине (Урджуза фи-т-тибб) – второе по значению после «Канона врачебной науки» медицинское произведение Авиценны. Урджузой в арабской и персидской поэзии называется всякое стихотворение, написанное размером «раджаз», то есть построенное по принципу долготы и кратности слогов. «Поэма о медицине» неоднократно переводилась на многие языки народов мира. Латинский перевод медицинской поэмы Авиценны появился в Европе почти одновременно с «Каноном» в XII веке. Имя автора, по одним данным (Д. Г. Вороновский, 1953; В. Н. Терновский, 1969), Герард Кремонский из Толедо – знаменитый переводчик «Канона», по другим (А. Э. Шлионский, 1969) – Арманго де Блез, издавший в 1284 году перевод «Поэмы о медицине» и комментарии к нему Аверроэса. В 1649 году в Гронингене (Нидерланды) вышло последнее латинское издание поэмы – «Кантикум» – в переводе Антониуса Дезингиуса. Перевод с арабского на узбекский язык, сделанный в 1973 году Ш. Шаисламовым, лег в основу историко-медицинского анализа и поэтической интерпретации фрагментов «Поэмы о медицине». Это был первый опыт трансляции дидактической поэзии Авиценны. Фрагменты были опубликованы в книге В. И. Исхакова «Этюды о здоровье: Ибн Сина и его античные предшественники» (Ташкент, 1987). В настоящем издании представлен перевод «Урджузы» из книги стихов Ибн Ильяса (В. И. Исхакова) «Персеиды». Итак, как писал Гален, «будем наставлять людей умных, любящих истину». Учение о четырех соках считается первой крупной теорией о медицине. В своем первоначальном виде это учение базировалось на признании основой четырех главных элементов – воздуха, воды, земли и огня или, как Авиценна наставлял своих современников: 23. Смесь из природных элементов, звездной пыли Нас как в гончарной мастерской слепили, 24. И Гиппократ – мудрейший врач-философ Назвал состав: вода, огонь, земля и воздух, 25. Куда мы держим путь в рай или в ад — На элементы ждет нас всех распад, 26. Ведь будь в природе элемент один Он и для смерти был бы господин. Этим четырем элементам, наставляет Авиценна современников, соответствуют четыре первичных свойства – сухость, влажность, холод и тепло. При этом он подчеркивает, что знать таинства натуры должен прежде всего врач, ибо это знание указывает ему короткий путь к исцелению: 28. И я сказал врачу: познай натуры суть, И качеств знатоком ее природы будь. 29. Горячий явит нрав, холодный или влажный, А может быть сухой, понять вначале важно 30. И лишь затем средь множества явлений Путь находить короткий к исцеленью. И, наконец, четырем элементам и первичным свойствам соответствуют четыре жизненных сока, содержащихся в человеческом теле, как в некоем таинственном сосуде: кровь (сангвис), слизь (флегма), желтая желчь (холе) и черная желчь (мелос холе) : 80. Четыре сока – наших тел основа. С любовью их смешай и вот Лейла готова. 81. И бледность флегмы, и румянец крови, И грусти золото от холе? – Мелос холе. О сущности гуморальной патологии говорили Алкмеон и Гиппократ, Гален и Цельс, ар-Рази и Али Аббас, но только Авиценне было дано Аллахом поведать о ней так, что каждый прочитавший знал, как появилась Лейла и почему нам недоступно бессмертие. III Характеризуя жизнь человека в целом как процесс, Авиценна писал: «Усыхание, которое происходит в нашем теле, – есть необходимость, обусловленная законом природы бытия. Ее, как и смерть нашего физического тела, нельзя избежать. С момента зачатия мы представляем собой крайнюю влажность, поэтому, возникает жизненная необходимость, чтобы наша природная теплота осилила влажное начало, иначе сила влаги поглотит теп-лоту, а вместе с ней и отпущенное нам время бытия. Поэтому теплота в силу жизненной необходимости ограничивает присутствие влаги в организме и постепенно в процессе жизни человека высушивает, тем самым отмеривая годы жизни» [72] . 72 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 295. Далее Авиценна описывает, как происходит процесс дегидратации тканей в увязке со временем, словно река жизни течет в пространство вечности, постепенно высыхая, превращаясь сначала в ручеек, потом в лужицу и, наконец, в каплю на лепестке судьбы… Он пишет: «Природная теплота сначала высушивает тело до степени умеренной сухости. Наступает равновесие, когда, достигнув степени умеренной сухости, наше тело существует в согласии со временем – теплота остается неизменной. В дальнейшем, когда равновесие нарушается, усыхание уже никогда не будет происходить как в начале жизни, определяя рост и здоровье тела, а будет становиться все быстрее, ибо чем меньше масса вещества, тем сильнее оно подвергается усыханию. Так, в процессе жизни сухость однажды выходит за пределы умеренности и продолжает расти до тех пор, пока влага жизни не исчезнет» [73] . 73 Там же. Его главный предшественник в этих вопросах Гален только упоминает, «что изменения изначальных свойств и преобладание холода и сухости является причиной возникновения всех остальных симптомов старости» [74] . В отличие от Галена Авиценна рассматривает «усыхание» не столько как процесс старения, сколько как процесс эволюции человеческого организма, который, подобно древесному листу, появляется из весенней почки, зеленеет и наконец – наступает золотая осень и ветер уносит его в даль забвения вместе с нашими мечтами о вечной жизни и вечной любви. 74 Грмек М. Д. Геронтология – учение о старости и долголетии. – М., 1964, с. 33. Поддержание водного баланса в организме, противостояние сгущению крови – первая динамики выживания. Главное не допустить преждевременной осени, оттянуть время, когда птицы устремятся к югу. Эти мысли, которым уже немногим больше тысячи лет, подтверждаются современными лабораторными исследованиями, с помощью которых доказано, что в процессе старения количество воды в живых тканях уменьшается. IV Авиценна утверждал, что: «Искусство сохранения здоровья не является искусством, предотвращающим смерть, или избавляющим физическое тело от бедствий внешнего мира, или обеспечивающим очень долгую жизнь, что свойственно желать человеку. Оно обеспечивает только предотвращение загнивания прирожденной влаги и предохранение влажного начала нашего бытия от преждевременного исчезновения [75] . 75 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 295–296. Знай, что в течение сравнительно долгого времени прирожденная влага может оставаться в силе, что зависит от поддержания равновесия и ее первоначальной природы. Это достигается путем включения в образ жизни режимов достижения равновесия: – установлением правильного режима питания для замены той влаги, что исчезает из тела под действием врожденной теплоты; – установлением режима, предотвращающего преобладание причин, ускоряющих и вызывающих усыхание влажного начала жизни; – установление режима, предохраняющего прирожденную влагу от воздействия процессов загнивания, что достигается путем защиты и охранения тела от преобладания чужеродной теплоты, как внешней, так и внутренней» [76] . В сущности, в сказанном Авиценной мы видим предпосылки к возникновению теории «накопления повреждений», с которыми связывают старение и, прежде всего, истощение механизмов репарации повреждений, вызванных вредными факторами: свободными радикалами, окислением, гликозилированием и т. д. 76 Там же, с. 296. V Натура как отражение типологии возраста – пожалуй, единственная наиболее предсказуемая комбинация соков. Изменения здесь заранее известны и носят необратимый характер. В «Урджузе» Авиценна пишет: 54. Я сказал: что все на свете не имеет постоянства — человек и время года: переменам все подвластно. 55. Жизнь зажжется как лампада, в ней огонь и влага масла, годы детства – игр и сказок нам дарованное царство. 56. Юность, от любви хмельная, склонность к сухости имеет, но лампада светит ярко, влагу жизни не жалея. 57. Зрелость – время желтых листьев, от лампады меньше света, больше дум о смысле жизни – близкой старости примета, 58. Как закружатся снежинки, время пить вино и славить мир, что нам пора оставить, потушив лампаду Света. Авиценна дифференцирует возрастные группы по характеру изменений в балансе формообразующих возрастные образы свойств, которые при всей их символичности отражают вполне реальные физиологические и метафизиологические процессы: раннее детство – влажность и горение; отрочество, юность и зрелость – промежуточное состояние между влажностью и сухостью, возраст, где сходятся «лед и пламень»; старость – сухость и зябкость. Говоря современным языком, понятие «горячее» и «холоднее» применительно к телу человека составляют две крайние противоположности функционального состояния обменных процессов – активности или угнетения – с промежуточными множественными проявлениями. Точно так же «влажное» и «сухое», как уже отмечалось, можно рассматривать, как состояние гидратации и дегидратации тканей. VI Колесо времени в мире Авиценны – это прежде всего времена года, которые, как и времена жизни, проходят, сменяя друг друга, только их роль иная. Внутренний круг – времена жизни – один оборот, а времена года могут совершать на протяжении жизни человека более ста оборотов. Времена года имеют согласно неповторимой натуре свой неповторимый нрав, свой, если хотите, особый характер, воздействуя на организм человека как живая своенравная система. В «Урджузе» Авиценна пишет: 44. Я сказал: что природа изменчива как облака, что у каждого времени года натура и нрав персиянки. 45. Впрочем, будет зима, флегма станет в цене чеснока, а весна переполнит нас кровью, любовью и звуками чанга. 46. Желтой желчи избыток от летней жары – вот напасть, а у осени черная желчь и печали чарующей власть. При всей приблизительности подобных аналогий совершенно очевидно, что «непростая» натура осени и тот парадокс, о котором Сухбат Афлатуни вопрошал: «Как в осенней любви сочеталось плодородие с увяданием?» – есть факт нашей глубокой причастности к природе, всегда переменчивой и всегда удивительно прекрасной. VII Воздействие времен года никогда не рассматривалась Авиценной как некая идеальная модель четко заданных параметров. Климат и ландшафт были не менее важными факторами внешнего воздействия. Сам характер времен года, их яркие или размытые контуры, диктовал прежде всего климатический пояс, а затем уже ландшафт. По-этому жизнь в согласии с природой с незапамятных времен Авесты считалась особым искусством. Зависимость здоровья человека от ландшафта и климата являлась предметом исследования практически во всех цивилизациях Древнего мира. Но как уже было отмечено, одним из первых, кто выделил в тесном пространстве медицины обширную область познания «человек – природа», был Гиппократ. В его трактате «О воздухах, водах и местностях» дается сравнительное описание степени адаптации народов Азии, Европы и Африки, в частности говорится о склонности к тем ли иным заболеваниям в результате воздействия на организм человека различных специфических условий ландшафта и климата. Серьезные практические выводы из инновационных (для того времени) идей Гиппократа были сделаны Абу Бакром ар-Рази, который считал, что влияние среды может быть различным даже в пределах одного города. Известно, что при выборе места для постройки госпиталя в Багдаде ар-Рази в разных местах столицы оставил кусочки мяса и другие органические вещества, и через некоторое время после повторных опытов выбрал то место, где гниение органических веществ происходило медленнее всего. Авиценна, учитывая практический опыт ар-Рази, развивал и конкретизировал идеи Гиппократа о взаимодействии человеческого организма и природы в разрезе вопросов динамики выживания. Он считал, что развитие природных данных, склонность к разным заболеваниям и т. д. имеются у людей не только различных рас, но и у людей одной расы, испытывающих неодинаковое влияние «среды». «Я сказал, – пишет Авиценна, – что место жительства имеет различное воздействие на состояние здоровья человека, что прежде всего обусловлено тем, на возвышенности построен дом или в низине». Далее он пишет: «Кроме того, имеет большое значение характер местности в целом: если рядом холмы или, напротив, низины, находятся ли в достаточной близости горы, какая почва преобладает – глинистая, болотные торфяники, илистые наслоения или, может, в ней имеется минеральная сила. Действие местожительства зависит также и от обилия или недостатка воды, от того, что находится по соседству: деревья, рудники, кладбища, свалка мусора и тому подобное» [77] . Авиценна конкретно указывал возможные варианты воздействия среды на организм человека. С этих позиций он классифицировал физические явления в природе в связи с выбором места жительства, выделяя в «Каноне» следующие основные разделы: 77 Там же, с. 175–176. • о поселениях, расположенных в жарком климате; • о поселениях, расположенных в местностях, где преобладает холод; • о поселениях, расположенных во влажном сыром климате; • о поселениях, расположенных в климате, где преобладает сухость и мало влаги; • о поселениях, расположенных высоко на холмах; • о поселениях, расположенных низко в расщелинах; • о поселениях, построенных на каменистых открытых местах; • о поселениях, построенных на снежных горах; • о приморских поселениях. В соответствии с таким делением Авиценна прослеживает зависимость состояния здоровья и продолжительности жизни как от отдельных физических явлений природы, так и от климата в целом. Глава IV Социальная философия биохакинга Авиценны Утверждение «Свободный дух в здоровом теле» – ядро динамики выживания в «Каноне врачебной науки», выжимка всего, что дала эпоха Восточного Ренессанса. Сюда – в эту поразительную по своей интеллектуальной емкости сентенцию – умещаются и гигиена, и здоровый образ жизни, и «медицина, лечащая образом жизни». Античность дала нам замечательный тезис «В здоровом теле – здоровый дух». Авиценна уходит неизмеримо дальше в понимании сущности этой удивительной незримой связи физики и метафизики человека, утверждая, что только внутренняя свобода дает нам то хрупкое состояние физического счастья, которое принято называть здоровьем. В своей философско-поэтической аллегории «Птицы» Авиценна говорит о духовной свободе, уподобляя души людей птицам, которые томятся по воле в клетке бытия. Но вот случилось чудо и некоторые птицы обрели свободу. Они устремились к тому, кто правит миром, с просьбой разрушить клетку и даровать свободу всем на свете душам. И внял их мольбам тот, кто правит. И велел Он разрушить клетку и освободить людей от оков. И пришел исполнять Высшую волю Азраил – Архангел смерти. Авиценна понимал, что внутреннюю свободу не обрести мольбами. Это не дар небес, а результат внутренней духовной и творческой работы самого человека, ибо «Бог, будучи центром колеса времени и пространства, позволяет периферии катиться по своему усмотрению» [78] . Отсюда его динамика выживания – система действий, в которых доминирует идея адаптации в предельно широком осмыслении этого современного термина. I Эпоха Восточного Ренессанса несла в себе тончайшие энергии приспособления к природе, расширяя духовные горизонты мировосприятия до масштабов, которые трудно представить даже сегодня. Здоровье тела – освобождение духа от потребительского отношения к природе – идея, которая буквально витала в воздухе Ренессанса. Так Абу-ль-Ала аль-Маарри писал: 78 Ренан Э. Аверроэс и аверроизм. – Киев, 1903, с. 63. Ты болен разумом и верой Приди за словом, И тело снова станет сильным И дух здоровым. Не убивай того, кто в море Нашел жилище, Четвероногих плоть живую Не делай пищей. Красавиц молоком животных Поить не надо: Чем обворованное вымя Утешит чадо? Не нападай врасплох на птицу, Не грабь крылатой: Насилье – тяжкий грех, который Грозит расплатой. Пчелиного не трогай меда: Из дола в долы За ним к цветам благоуханным Летали пчелы, И не затем деянья утра Слагали в соты, Чтобы мы благодарили сборщиц За их щедроты. Ты разгадал ли современник, Мой брат случайный, Оберегаемые мною Простые тайны? (Пер. Ар. Тарковского) Авиценна шел своим путем достижения внутренней свободы. Он пытался методично работать там, где лишь витали прекрасные мечты. Вторгаясь в метафизические сферы бытия, он упорно искал конкретные пути исцеления человека от внутреннего рабства, страхов, всего того, что каждодневно засоряет душу. В этой связи уместно вспомнить замечательный вывод Д. И. Писарева: «Если возможна гигиена тела, то возможна гигиена ума и характера». Чистота помыслов людей эпохи Восточного Ренессанса рассматривалась как особая внутренняя духовная гигиена. Ар-Рази создает целое самостоятельное направление – «духовную медицину», цель которой – исправление порочных нравов души и совершенствование духовных качеств. Духовное совершенство как постоянная потребность в нравственности приобретает в трактовке ар-Рази черты гигиены «образа мыслей». Отсутствие такой гигиены души не могла возместить никакая самая тщательная гигиена тела. Выдающийся мастер слова XI века аль-Харири справедливо полагал, что не избавит бритье головы от зла, которое содеяли вы, а стрижка волос не очистит надолго того, кто нечист в исполнении долга. II Импровизированные уроки нравственности составляли важную часть творчества Авиценны. Однако, в отличие от ар-Рази, он больше внимания уделяет социальному «образу личности», поступкам человека, его отношению к жизненным ценностям. По сути, это уроки житейской мудрости, простые и понятные всем, кто прочтет его трактат «Фирузнома». Спросил: Что лучше всего делать в молодости, а что – под старость? Сказал: В молодости приобретать знания, а в старости их применять. Спросил: Что унижает человека перед людьми? Сказал: Рассказ о своих способностях. Спросил: От чего зависит успех в делах – от упорства нашего или предопределения судьбы? Сказал: Упорство наше – есть причина предопределения. Спросил: Кто самый щедрый? Сказал: Тот, кто, одарив кого-то, радуется. Спросил: Может ли добродетель превратиться в порок? Сказал: Когда, совершив добро, упрекают. Спросил: Что украшает знания? Сказал: Правдивость. Спросил: Какой порок самый вредный? Сказал: Тот, что скрыт. Спросил: Какое время в жизни считается потерянным? Сказал: То, когда человек мог совершить добро, но не совершил его. Спросил: Какое повеление нельзя оставить без внимания? Сказал: Повеление сердца, мудрецов и родителей. Спросил: Что это за такие семена, которые сеешь в одном месте, а собираешь в других местах? Сказал: Это добро, которое делаешь добрым и разумным людям. Спросил: Кто в этом мире самый несчастный? Сказал: Нищий духом. Спросил: Что следует делать, чтобы избежать помощи врача? Сказал: Мало есть и меньше говорить, спать в меру и не общаться с каждым. Спросил: Кто самый мудрый среди людей? Сказал: Тот, кто много знает и мало говорит. Спросил: С чем связана неудача? Сказал: С поспешностью. Спросил: Что губит благородство? Сказал: Жадность. Спросил: Что лучше всего в этом мире? Сказал: Скромность без унижения, великодушие не из-за награды. Спросил: Что составляет основу скромности? Сказал: Чистосердечность, уступить место людям моложе себя и ровесникам и отказаться от лицемерия. Спросил: От каких недостатков нельзя избавиться, хотя вначале они кажутся незначительными? Сказал: Шутовство, сквернословие и безалаберное отношение к делам. Спросил: Что дает добрую жизнь? Сказал: Три вещи – воздержанность, терпение и непритязательность. Спросил: Кто в этом мире самый чуждый? Сказал: Невежда. Спросил: Отчего возникает раскаянье у мудрецов? Сказал: От поспешности в работе. Спросил: Есть ли такая вещь, которую мы никогда сполна не сможем обрести? Сказал: Их четыре – здоровье, правда, счастье и искренний друг [79] . Логика воспитания из раздела об уходе за ребенком трансформируется в творчестве Авиценны в своеобразную логику развития личности, внутренняя свобода которой должна находить продолжение в общественной жизни и справедливом устройстве государства. И это не очередная утопия, а всего лишь эскиз, набросок темы о неразрывной связи задач профилактической медицины и разумной организации общественного устройства. 79 Ибн Сина Абу Али. Фирузнома. – В кн.: Нуралиев Ю. Медицинские трактаты Авиценны. – Душанбе, 1982, с. 172–177. Тема эта выходила за рамки платоновских схем разумного государственного устройства, включая в себя новые понятия, новые категории мышления, навеянные исламской глобализацией и социально-религиозным посылом «Аллах верховный собственник». Авиценна, как первый системный биохакер, искренне верит, что «люди в идеальном государстве под влиянием порядков в обществе и надлежащего воспитания изменят свою нравственную природу и станут долгожителями; ныне человек зол потому, что есть нужда и богатство, и люди противодействуют друг другу; в идеальном же государстве люди будут всем обеспечены и поэтому перестанут противодействовать друг другу, возлюбят жизнерадостные песни и мелодии и долго не будут стареть» [80] . 80 Болтаев М. Н. Абу Али Ибн Сина – великий мыслитель, ученый-энциклопедист. – Ташкент, 1980, с. 148. В миропонимании Авиценны люди должны быть свободны, подобно птицам, петь жизнерадостные песни, наслаждаться музыкой и любить друг друга. Было когда-то верно замечено, что лишь ворота мечты открывают нам путь в реальность. И что из того, что окружавшая его реальность была полна одиночества? Он верил в свой идеальный мир, даже когда писал: «Пусто кругом. Одиноко и пусто. Зачем, для кого я писал свои многотомные книги? Кто читает их? Несчастная сотня грамотных людей в городе. А потом приходит правитель, повелитель алчных воинов, и сажает этих ученых в ямы, выгоняет из дому. И книги горят, исчезают. Так много все рассуждают о силе познания, о торжестве разума. А сила, вот она, в жестокости. И торжествует не разум, а невежество, злое, тупое невежество… Да будет ли когда-нибудь время, когда ученые станут необходимыми людьми? Когда правители будут советоваться со знаниями, а не со своей дикой волей. И весь мир будет объединен в единое, общее, справедливое государство. Без войн, захватов и убийств. Но, несмотря на все отчаяние и боль, надо все-таки подниматься… Ведь завтра сюда придут ученики. И надо будет говорить им что-то о пользе знаний…» Итак, подытоживая все вышесказанное, следует отметить, что в динамике выживания импульс к свободе, к сохранению национальной культуры и особенно языка, несомненно можно рассматривать как один из адаптационных механизмов. Однако, говоря о сущности инновационных прорывов Авиценны, все же следует перенести внимание на более существенную компоненту его «социального проекта» на пути обретения внутренней свободы: логику воспитания души человека от рождения до глубокой старости. Глава V Практика биохакинга в трудах Авиценны: Колесо времени В «Каноне врачебной науки» идеи биохакинга переплелись в одну стройную систему эйдосов, из которых состоит теоретический каркас его системной медицины и эмпирических регуляторов культуры выживания. Важно подчеркнуть, что динамика становится стержнем всей конструкции и если в современном диалоге с природой доминирует стрела времени, то в конструкции Авиценны присутствует, скорее, колесо времени, цикличность процессов бытия как в социуме, так и в космосе. I Практика биохакинга в основе своей – это коррекция действий в рамках «медицины, лечащей образом жизни». Это направление можно назвать первым социальным проектом Авиценны, но в отличие от «Трактата о домоводстве» его трактат «Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме» – сугубо практическое руководство для людей того «несовершенного мира», в котором Авиценна жил. По сути, это был ответ Авиценны на социальный заказ одного из его доброжелателей и покровителей в Академии Мамуна визиря хорезмшаха ас-Сахли. Надо сказать, что тогда еще совсем молодой Авиценна (в период работы над трактатом ему была немногим более 20 лет) с радостью принялся за работу, стараясь не разочаровать человека, которого уважал как одного из самых просвещенных людей, употреблявших свою власть при дворе хорезмшаха Мамуна на высокие цели развития науки. Важно и другое: что ас-Сахли обратил внимание на талантливого юношу и возможно увидел в нем черты избранного, чье имя останется в анналах истории. В предисловии к трактату Авиценна, ссылаясь на ас-Сахли, обосновывает новизну своего проекта, который действительно был необычным с точки зрения заявленных в нем целей, которые сводились к комплексной коррекции состояния здоровья тех, кто сознательно, в угоду своим порочным желаниям, разрушает равновесие сил в организме, ведет порочный и недостойный образ жизни. «Шейх Абу-л-Хасан Ахмад ибн Мухаммад ас-Сахли, который известен своим великодушием, благородным происхождением, любовью к истинным знаниям и полной осведомленностью в них, оказал мне милость, присоединив меня к числу своих приближенных. В одном из своих мудрых распоряжений поручил мне сочинить книгу об устранении всех повреждений человеческого тела. Внимательно просмотрев все известные медицинские сочинения, он обнаружил, что в них основное внимание уделено предостережению людей от вредных вещей и имеется полный пробел относительно мер, предназначенных для тех, кто из-за своей невоздержанности не соблюдает предписаний врачей и делает противоположенное, и в результате подвергается различным недугам. Я принял его высокое поручение, повинуясь его мудрому решению, и по мере своих сил и в надежде, что мой скромный труд принесет мне успех в том, в чем я испытываю недостаток» [81] . 81 Ибн Сина. Трактат по гигиене. – Ташкент, 1982, с. 11. По сути это социальный заказ, который звучит столь современно, что кажется сделан буквально вчера. Политические элиты меняются, но не меняется их суть. И, видимо, не случайно трактат «Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме» был довольно популярен как в мусульманском, так и в христианском мире. Достаточно сказать, что на сегодняшний день известно более двадцати его рукописей на арабском, персидском и латинском языках. Любопытно, что арабский оригинал трактата опубликован в Каире в 1888 году на полях книги Абу Бакра ар-Рази «О полезностях пищи». Специфика трактата Авиценны во многом способствовала появлению персидского перевода. Именно такой трактат оказался нужен вельможам Хорасана, и по повелению одного из хорасанских эмиров Джамаля ад-Даула ад-Дин Хусайна Тархана в 1310 году появился персидский перевод трактата под новым заглавием «Краткое изложение великой пользы». Кстати, на мой взгляд, более удачное название для лаконичных рецептов о том, что надо делать, чтобы избавиться от последствий сознательной невоздержанности Примечательно, что переводчиком трактата на русский язык был не кто иной, как муфтий Зияуддинхан ибн Ишан Бабахан, о котором В. И. Исхаков писал, что он был «человек, сочетавший в себе мудрость традиционной мусульманской культуры и хорошее европейское образование. Его неподдельный интерес к моей работе в Москве по созданию научных основ авиценноведения, моральная и, наверное, духовная поддержка остались со мной как добрая память. И хотя мы не были знакомы лично, нужно сказать, что в каждой стране нужны такие люди, которые не декларируют идею Бога, а несут Его Свет в своем сердце». II Важно отметить, что трактат Авиценны «Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме» стал не просто востребованным лечебником для завсегдатаев пиров и маскарадов, но явился в значительной степени программой его будущих исследований сущности динамики выживания, нашедшей свое полное осмысление на страницах «Канона врачебной науки». В своих рекомендациях «людям, нарушившим режим» и находящимся как бы в состоянии предболезни, Авиценна удачно сочетает гигиенические и терапевтические приемы восстановления здоровья, причем предпочтение отдается первым. Авиценна по просьбе ас-Сахли создал таким образом своеобразный лечебник, раскрыв терапевтические возможности гигиены, диететики, всего того, что «лечит с помощью образа жизни». Его советы просты и чем-то напоминают таинства народной медицины. Он врачует пороки нашего мира, пытаясь предотвратить вредные последствия переедания, неумеренности в употреблении вина и излишеств в любовных утехах. Последствия частого переедания Авиценна рекомендует исцелять с помощью продуктов питания, приготовленных в виде отваров в основном из свеклы, чечевицы и капусты. По сути, получается легкий свекольник, с помощью которого достигается очищение желудка и кишечника. Такая свекольная диета назначается на весьма длительный срок. Кроме этого рекомендуется употреблять воду, настоянную на лепестках роз, и предельно усилить двигательную активность [82] . 82 Там же, с. 52. В случае когда человек не просто переедает, а отдает предпочтение «горячей по натуре» грубой пище, в частности конине, верблюжьему мясу, соленой рыбе, жареным баклажанам и чесноку, следует употреблять сиканджубин, приготовленный из уксуса и меда или из семян повилики, а также неразбавленное белое вино. Если состояние не улучшается, рекомендуется сделать кровопускание и принять слабительное из повилики. Особое место в разделе о переедании принадлежит «рецепту» для тех, кто предпочитает в изобилии жирную пищу. Спастись от последствий помогает уже упоминавшаяся смесь уксуса и меда и айва, так как они оказывают выраженное вяжущее действие. После чего необходимо очищение желудка и кишечника с помощью медовой воды и сиканджубина из семян повилики, а также употребление незрелого винограда вместе с айвой [83] . 83 Там же, с. 54–60. Авиценна добросовестно и во всех деталях расписывает, как противостоять страсти к перееданию. Позднее в «Каноне врачебной науки» он будет настаивать на умеренности в еде, сводя основной прием пищи к одному разу в день. Но здесь он лишь рекомендует конкретные целебные средства от последствий неумеренности, полагая, что исправлять натуру тех, кто сознательно делает себя рабом своих прихотей, не имеет смысла. Ведь как тонко заметил Джалаладдин Руми: Всяк тот, чей путь не озарен Кораном, Жрет словно нищий, даже став султаном. Под Кораном Руми имеет в виду многочисленные советы соблюдать умеренность во всем, и особенно в пище и питье, сформулированные на основе заповедей, переданных архангелом Джабраилом Пророку Мухаммаду, упоминаемые также в различных Хадисах. Примечательно, что именно в среде священнослужителей чаще всего нарушается заповедь об умеренности в питании, и даже сегодня среди них немало людей с избыточным весом. Увы, что тут скажешь – слаб человек. III Авиценна был человеком своей эпохи. Его идеализированный образ, созданный многочисленными биографами в XX веке, увел многих исследователей от главного – от Авиценны-человека, с его слабостями и страстями. Тем, кто злоупотреблял вином, он советовал делать почаще кровопускания и использовать фруктовые соки как легкие слабительные, в частности гранатовый сок, который считал настоящим противоядием от ядовитых свойств даров лозы. Были в арсенале Авиценны и адсорбенты, такие как ячменное толокно, которое, впитывая вино, ослабляет его отрицательное воздействие на организм. Интересен также своеобразный коктейль из гранатового сока и фиалкового напитка, а также ячменная вода. В тяжелых случаях он советует промывать желудок теплой водой смешанной с сиканджубином, делать кровопускания, после которых следует изведать блюдо из сливы, после чего полезно делать холодные примочки на лоб из семян подорожника [84] . 84 Там же с.82–86. У рекомендаций Авиценны по нейтрализации последствий злоупотребления вином выраженная токсикологическая направленность. Не менее злободневно звучат сегодня его рекомендации о вреде излишнего усердия в любовных утехах, которые, увы, также в большинстве случаев связаны с принятием изрядной доли алкогольных напитков. IV В одном из рассказов Танухи («Китаб нишвар»), относящихся к X веку, описывается, как было принято проводить время в кругу друзей. Вначале, как и положено, «было подано кушанье, а два безбородых раба растирали гостям ноги. Затем хозяин дома повел нас в шатер, расположенный в прекрасном саду, и они начали пить вино. Хлопнув рукой по занавесу, за которым сидели наложницы, хозяин крикнул: «Пойте!» После чего хозяин раздвинул занавес и к нам вышли девушки, такие красивые, нежные и изящные, каких мы до этого не видывали. Одна из них играла на лютне, другая на флейте, третья на лире, далее была танцовщица и последняя с кастаньетами – все в роскошных одеждах, с дорогими украшениями. Когда мы все уже сильно опьянели от вина и музыки, настало время любовных утех» [85] . 85 Мец А. Мусульманский Ренессанс – М., 1978, с. 323. Этот рассказ интересен тем, что именно так предпочитал проводить свободное от науки время сам автор трактата «Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме». В «Трактате о любви» Авиценны есть специальный раздел «О любви тех, кто отличается изяществом и молодостью, к красивым образам». Французский исследователь истории происхождения куртуазной рыцарской любви Деноми отмечал, что «моральность любви для Авиценны заключается исключительно в свободном действии разумной души, и не зависит от религиозных и иных законов» [86] . И это не просто философская сентенция, демонстрация внутренней свободы от ханжеских норм общественной морали. Авиценна так жил, и даже близкая смерть не могла вырвать его из объятий красавиц. Его ученик и биограф Джузджани свидетельствует, что из всех страстей, обуревавших учителя, «любовная страсть была наиболее сильной и преобладающей, и он часто предавался ей, что сильно повлияло на его здоровье». 86 Denomi A. J. Fin’Amors: The Pure Love of the Troubadours. – Its Amorality and Possible Source. Mediaeval Studies, Vol. VII, 1945, p. 705. В последние дни своей жизни «он был так слаб, что не мог подниматься с постели», практически забросил все свои дела при дворе Ала-уд-Давлы, но, как свидетельствует Джузджани, «несмотря на все это, он не остерегался и продолжал предаваться любовным утехам» [87] . Понятно, что не только юные красавицы, но и вино, без которого Авиценна не мог ни творить, ни тем более предаваться любви, привело его «могучий организм» к разрушению. Да, он был таким: вечно влюбленным, с фиалом, полным вина. Ему подражал сам Омар Хайям! И он не боялся, что подобно Фирдоуси не будет похоронен на мусульманском кладбище как еретик. Думаю, ему было все равно, как Сократу, у которого перед казнью преданный ученик Критон спросил: « Как Вас похоронить, учитель, какие почести воздать? » Сократ с усмешкой ответил: « Похороните, если догоните », ибо знал, что его духовная сущность уже будет далеко, когда осудившие его на смерть «добрые афиняне» придут проводить в последний путь отравленное ядом цикуты (или человеческой глупостью) тело философа. 87 Ибн Сина. Жизнеописание. – В кн.: Избранные философские произведения. – М., 1980, с. 57. V Авиценна видел в вине яд и одновременно противоядие. О яде будет подробнее сказано ниже, а вот противоядием вино в понимании Авиценны становится тогда, когда уже больше нет сил терпеть глупость окружающих, нелепость государственного устройства, ханжество святош и оправдывать нежелание Бога прислушиваться к тем, кто создает идеальные модели общественного устройства. В одной из своих философских сентенций он писал: Вино для тех, в ком зреет боль, Как будто в рану сыплют соль. Тоска по Истине, гнет власти, Потребность в хлебе и участье Мудрец, шах и бродяга – вот, Те, кто вино как воду пьет! Но если не из их числа, Вино не пей – слетишь с седла. Я все сказал, налей вина Душа моя с утра больна [88] . 88 Исхаков В. И., Исхакова Т. Н. Древо мудрости и здоровья. Алхимия питания в эпоху Восточного Ренессанса. – Ташкент, 2013, с. 117. О чем болела душа Авиценны, сегодня можно только догадываться. Известный историк литературы Дж. Дармстетер отмечал, что « застольные песни Европы – песни пьяниц. В мире ислама это бунт «против подавления природы и разума религиозным законом». Авиценна жил так, что его «еле скрытое богохульство не могло ускользнуть от взора инквизитора» и «обвинения в нечестии сыпались» на мыслителя как из рога изобилия [89] . Во всем прав Дармстетер, кроме одного – Авиценна не был богохульником, а, напротив, как он сам писал, был ближе к Богу, чем кто бы то ни было в этом мире вещей [90] . А жил он так, как считал верным – любил вино и компанию юных дев – пусть это и шокировало общественное мнение, как, впрочем, шокирует и сейчас. «Не судите, да не судимы будете», – сказал Господь. 89 Дармстетер Д. Происхождение персидской поэзии. – 1924, с. 34. 90 В одном из своих откровений в стихах, Авиценна писал: За безбожье свое пред собой один я в ответе. Крепче веры моей не бывало на белом свете. VI Однако, возвращаясь к предмету наших размышлений – трактату для ас-Сахли, еще раз отметим важность терапевтического характера действий, направленных на сохранение здоровья. Благодаря такому подходу гигиена становится «наступательной», расширяет границы своих владений, решая задачи динамики выживания в условиях, когда «благородный человек», особенно при дворе, жрет, словно нищий и пьет до потери человеческого облика. И потом, важно, что трактат написан молодым Авиценной, еще не испытавшим заточения, горечи от того, что «добрые мусульмане» сожгли его дом со всеми бесценными рукописями. Тогда в Академии Мамуна он был еще молод и полон сил, душа его была полна надежд завоевать сердца хорезмийских красавиц, которым даже сама Зухра [91] « проиграла бы в нарды любви ». 91 Венера – в астрономии мусульманского мира – Зухра. Главное, считал молодой ученый, избегать предаваться любовной страсти по самопринуждению, без душевного порыва обладать женщиной. После такой имитации любви человека, как правило, «посещает сердечная тоска, тревожит сердцебиение, все чувства притупляются и наступает упадок сил» [92] . Чтобы устранить столь серьезные последствия самопринуждения в любовных играх, Авиценна рекомендуют начать с употребления ароматного вина и бульона из рубленого мяса, сваренного на медленном огне до того состояния, что мясо утрачивает свой характерный вкус. Затем в бульон следует добавить яичный желток и приправить корицей, гвоздикой и семенами моркови. Хорошо помогает также гороховый отвар, который следует смешать с вином. При этом хорошо умастить тело смесью ромашкового масла и масла из лепестков роз. После чего немного поспать, стирая в душе ненужные впечатления. 92 Ибн Сина. Трактат по гигиене. – Ташкент, 1982, с. 92. Предаваться любовной страсти Авиценна советует, испив немного ароматного вина и поев фруктов. Но, ни в коем случае, не на голодный желудок, а тем более основательно закусив. Тот, кто бросился в омут страстей после кровопускания и почувствовал неизбежную в таких случаях слабость, должен испить яичный желток с вином и небольшим количеством мускуса, затем обязательно поесть бульон с касторовым маслом и блюдо, приготовленное из яблок с мелко нарезанным мясом. После трапезы следует принять теплую ванну и смазать голову миртовым маслом и маслом из лепестков роз [93] . 93 Там же, с. 92–96. Эпоха Восточного Ренессанса – мир противоречий, в котором, как писал Омар Хайям, «несовместимых мы всегда полны желаний ». Авиценна принадлежал своему миру вещей и нес в душе те противоречия, которые наполняли парадоксами его жизнь на земле. VII Мир ислама в VII–XII веках был наполнен одновременно поразительной творческой активностью и воинствующим религиозным фанатизмом. Однажды один из выдающихся теоретиков ислама аль-Газали зашел в Исфаганскую обсерваторию, где трудился Омар Хайям. Увлеченный астрономией Хайям начал подробно рассказывать о чудесах звездного неба. Но вдруг аль-Газали резко прервал его – где-то вдали раздался призыв муэдзина к молитве. «Ну вот, – сказал аль-Газали, – пришла Истина и ушла нелепость» [94] . Вот так и не иначе воспринималось научное знание даже такими выдающимися мыслителями, каким, несомненно, был аль-Газали. Есть ли смысл говорить об оппонентах Авиценны? 94 Суфии: Собрание притч и афоризмов. – М., 2001, с. 11. Однако, несмотря на религиозную ограниченность, в этот период наряду с медициной наблюдался невиданный доселе расцвет химии или, правильнее сказать, алхимии. Именно в алхимических лабораториях мусульманского мира было создано то, что современники Авиценны назовут «самое изысканное» – аль-кеголь. Открытие это не повлияло на рост пьянства в Халифате, но стало предметом тщательного изучения с точки зрения воздействия аль-кеголя, в частности содержавшегося в вине, на организм человека. Авиценна никогда не был ханжой и об этом уже сказано достаточно, но с юных лет свое личное понимание достойного – весьма раскрепощенного – образа жизни выносил как бы за скобки, в которых умещалась его научная картина мира. Авиценна – исследователь и Авиценна – «влюбленный в жизнь» никогда не пересекались на страницах его научных трудов. Уделяя достаточно большое внимание вопросам «токсикологии вина», Авиценна с поразительной деликатностью делится с современниками знаниями об альтернативных вариантах поведения и связанных с ними последствиях, как бы предлагая людям самим сделать выбор и при этом подготавливая их к его последствиям. VIII Здесь уместно вспомнить замечательную цитату из Парацельса, утверждавшего, что «все есть яд и ничего не лишено ядовитости и только доза делает яд лекарством». Неоспоримый факт, что до сих пор мы все едим из одинаковых тарелок и одинаково много. В вопросах потребления пищи индивидуальной дозы просто не существует. Впрочем, были попытки дозировать прием пищи, отталкиваясь от некоего абстрактного минимума. Так Саади очень точно формулирует задачу для тех, кто хочет отказаться от обычных порций, придуманных неизвестно когда и неизвестно кем: – Сколько пищи надо принимать в день? – Весом в сто дирхемов! – А сколько силы получишь от этого? – Такое количество пищи будет носить тебя, а все, что ты добавишь к этому, ты сам будешь носить. Как отмечал В. И. Исхаков: « Здоровье здоровых Авиценна связывал не просто с деятельностью желудка, но с последствиями негативными пищеварения, тем эндогенным ядом, который остается после того, как процесс всасывания завершен и то, что остается после него, несет прямую угрозу не только здоровью, но и укорачивает жизнь. Речь идет о шлаках, которые имеют одну важную особенность – вызывают хроническую интоксикацию. Отсюда логика действий Авиценны, который в «Каноне врачебной науки» первое место в вопросах сохранения здоровья отдает физическим упражнениям – ключевому комплексу действий в медицине, «лечащей образом жизни». IX Физические упражнения как средство эвакуации излишков пищи Авиценна рассматривает как самое сильнодействующее средство в арсенале «медицины, лечащей образом жизни». Не слабительные и рвотные средства, а веселые спортивные игры являются, по его мнению, силой, нейтрализующей разрушительное действие шлаков. По сути, это одна из самых сильных методик его биохакинга. Целенаправленно использовать целебную силу «гимнастики» первыми стали древние греки, они ввели ее в медицину как средство эвакуации излишков пищи из организма, хотя располагали широким арсеналом лекарственных слабительных средств. Авиценна, изучив опыт греков, в разделе «Канона», посвященного целительной пользе физических упражнений, отмечал, что: «Эти лекарственные средства наряду с их безусловной пользой в очищении организма от излишков сильно истощают естество человека, ибо, как верно сказал Гиппократ, лекарство и очищает, и раздражает. Лекарство, добавим мы, также отнимает у тела человека добрую часть превосходных жизненных соков, прирожденной влаги и пневмы, представляющей собой высшую субстанцию жизни» [95] . 95 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 314. Авиценна был абсолютно убежден, что «умеренно и своевременно занимающийся физическими упражнениями человек не нуждается ни в каком лечении» , при этом, конечно, « он должен соблюдать и другие режимы, направленные на сохранение здоровья ». Классифицируя физические упражнения «по степени двигательной активности», Авиценна выделяет четыре критерия: • уровень нагрузки (малый, значительный); • скорость исполнения (быстрые или медленные); • резкость исполнения; • плавность и неторопливость движений. Кроме крайних проявлений двигательной активности, согласно Авиценне, имеются промежуточные режимы, когда сам человек или совместно с врачом подбирает индивидуальный двигательный режим. Гиппократ считал, что невозможно рассчитать меру потребления пищи и степени физической нагрузки. Опыт спортивной медицины наших дней позволяет не согласиться с Гиппократом и, напротив, подтвердить рекомендации Авиценны индивидуализировать физические нагрузки. Выделяя основные виды физических упражнений Авиценна прежде всего рекомендует наиболее распространенные и полюбившиеся народу игры и состязания: – перетягивание каната; – кулачный бой; – стрельба из лука; – быстрая ходьба наперегонки; – метание копья; – прыжки в высоту к натянутому канату (бревну, ветке дерева), чтобы ухватиться за него и повиснуть; – подпрыгивание на одной ноге; – фехтование мечом и копьем; – верховая езда. В играх Авиценна видел не только законы детства, но радость бытия и в юности, и в зрелые годы. Физические упражнения в виде игр – очень важная составляющая динамики выживания. В этой связи нельзя не вспомнить, что Олимпийские игры в Древней Греции играли важнейшую системообразующую роль в формировании цивилизационного поля, формировали Дух народа. Думается, Гиппократ поддержал бы Авиценну создавшего классификацию спортивных игр. Это в духе эллинов, для которых способность коллективного мышления в игре и бою были проявлением внутренней свободы. Той самой свободы, которую так ценил Авиценна. Достаточно вспомнить, как триста спартанцев сдерживали несколько дней многотысячное войско Ксеркса, чтобы оценить мощь коллективного мышления в бою, способность сражаться как один организм. Но главное – вера, что нет почетнее судьбы чем, отдать свою жизнь, сражаясь во имя свободы. И при этом ни на минуту не пожалеть о том, что просто не способен сдаться, повернуться к врагу спиной, стать рабом. Мечтаю поехать с сыном и внуком в Грецию и возложить вместе с ними цветы на братскую могилу тех, кто предпочел смерть в бою жизни без свободы. И как же важно, что этот спартанский дух стал ключевой идеей духовного и физического развития в «Каноне» Авиценны, утверждавшего «Свободный дух в здоровом теле» . Нельзя не сказать, что сами греки дошли лишь до сентенции «В здоровом теле – здоровый дух». На этом уровне понимания проблемы соотношения духа и тела остался и Гален, достаточно долгое время работавший врачом гладиаторов и рассматривавший борьбу как кровавое представление для толпы. Нравы римлян были, увы, далеки от идей свободного духа. Порабощая, нельзя быть свободным. В «Урджузе» Авиценна, обращаясь к современникам, писал: 857. Абу Али сказал: спрячь в ножны меч — в бою не суетись. Остерегись стать пленником покоя, усердия — в стократ остерегись. 858. И помни, что в борьбе залог здоровья, ходьба и бег нам продлевают жизнь. Учись дышать в движенье и покое, но пуще побеждать себя учись. 859. Не забывай, что только силой воли очистишься в движенье от всего, Что есть зола горенья твоего. (Пер. Ибн Ильяса) X В «Каноне» Авиценна отмечает, что «Борьба имеет различные виды. Один из видов такой: каждый из двух борцов руками хватает за пояс другого и притягивает его к себе, при этом каждый из них стремится освободиться от своего противника, а тот не отпускает его. Другой вид: один из двух борцов обхватывает обеими руками другого, пропуская свою правую руку под правую руку противника, а левую под левую руку. Затем он прижимает его к себе и переворачивает, при этом он то сгибается, то выпрямляется. К излюбленным приемам борьбы относится также столкновение грудью, или удушающий захват шеи другого борца и притягивание его к земле, или обхватывание друг друга ногами, подножка и многие подобные приемы, применяемые борцами» 95 . Как видно из сказанного борьба в эпоху Авиценны мало чем отличалась от популярных сегодня видов единоборств. В частности, в перечисленных ученым приемах угадываются элементы греко-римской борьбы, узбекской борьбы «кураш» и вольной борьбы. В эпоху Восточного Ренессанса борьба была настолько популярным и, главное, народным видом физического развития, что в самом центре халифата в Багдаде для состязаний борцов был создан специальный ипподром, в центре которого было посажено дерево, на его ветвях висели дорогие ткани, а у подножья лежали кошельки, щедро наполненные дирхемами. Рядом с ареной сидели музыканты с литаврами и флейтами. Всем жителям Багдада разрешалось бороться за призы. Авиценна глубоко продумывал каждую свою рекомендацию, касающуюся физических упражнений. Особую роль он отводил разминке, разогреву мышц перед выполнением физических упражнений или состязанием, требующим большой физической нагрузки. В качестве разминки Авиценна предлагает делать «взмахи обеими руками, когда человек поднимается на носках и вытягивает обе руки вперед и тут же назад, делая это резко и быстро. Число повторов зависит от привычки к нагрузкам такого рода» [96] . 96 Там же, с. 315. Далее можно переходить «к безусловно сильным упражнениям» – «бой с собственной тенью, быстрые удары ладонями противника, удары острием копья, игру в чоуган с большим и малым шаром, игра в мяч, все виды борьбы, поднятие разной тяжести камней» [97] . XI Особое место в этом перечне принадлежит игре в чоуган, которая до сих пор считается самым благородным видом спортивных состязаний. Согласно древним и средневековым источникам, игра в чоуган или, как ее сегодня называют, поло (polo) является одной из древнейших командных спортивных игр в истории человечества. В летописях указывается, что первое соревнование было проведено около 2500 лет назад в Персидской империи. Надо сказать, что изначально игра в чоуган была разработано как тактика для ведения войны с племенами в Средней Азии и служила методикой обучения для элитной кавалерии короля. Первые соревнования походили на военные столкновения двух команд, состоящих из сотен участников. Постепенно практически во всех странах Востока чоуган перевели в категорию самых благородных развлечений и времяпрепровождения и стали называть «игрой королей». 97 Там же. В Джильджите (Пакистан) вблизи полей поло нашли каменную табличку с известными стихами, прекрасно отражающими чувства игроков: «Пусть Они играют в другие игры. Королем игр до сих пор является Игра королей». В средневековье поло «применялось» в целях обучения кавалерии на очень обширной территории – от Византии до Японии. В Самарканде до сих пор можно увидеть поля для игры в поло, принадлежавшие Тамерлану. Во время игры надо было уметь осадить лошадь, не поранив других участников, и не забивать мяч на крышу, «даже в том случае, если полдюжины мячей стоили всего один дирхем». Игра проходила на поле не менее 60 локтей (около 25 метров) в поперечнике и требовала от игроков особой выносливости, силы и ловкости. Вот как игру эту описывает Дакаики: луноликие, благоуханные, словно розы, и пленительные юноши, краса которых, казалось, выносила смертный приговор присутствующим, играли в мяч, похищали кончиком копья колечки и показывали во владении оружием чудеса белой руки. Искусство игры в чоуган Дакаики сравнивает с искусством творить чудеса, что было даровано Пророку Моисею (в Коране Муса), чья «белая рука» считалась в исламе символом чудодейственной силы (Коран, сура 7, стихи 104–108). XII В биохакинге Авиценны большое место занимали рекомендации по двигательной активности людей, «продвинутых в годах», – пожилых. Согласно «Канону», это в первую очередь «ходьба – длинные пешие прогулки на свежем воздухе, верховая езда и катание на бричке». Ходьбу Авиценна выделяет особо среди физических упражнений для пожилых людей. Согласно предписаниям «Канона», ходить надо через некоторое время после сна, а при появлении чувства слабости рекомендуется «езда в повозках» [98] . 98 Ибн Сина Абу Али. Канон врачебной науки. – Кн. I. – Ташкент, 1981, с. 351. Такой режим физической активности особенно приветствовался в Риме. Цельс в своем произведении «О медицине» пишет целую главу «О прогулках», где советует использовать их не только как средство профилактики застойных явлений в организме, но и как лечебные процедуры для выздоравливающих. Асклепиад, чье мнение Цельс не разделяет, вообще видел в прогулках средство лечения многих болезней, справедливо полагая, что свежий воздух и небольшая нагрузка могут заменить постельный режим [99] . 99 Цельс Авл Корнелий. О медицине (в восьми книгах). – М., 1959, с. 74 Авиценна, как это отмечалось, рассматривал движение как основный вид профилактики практически всех заболеваний, и очень важно, что для людей, «продвинутых в годах», он находит единственное верное решение предупреждения преждевременного старения – прогулки на свежем воздухе. Важно подчеркнуть, что эта рекомендация целиком отвечает его философско-этической концепции старости, несущей в себе главную функцию времени – опыт и мудрость. Как тонко заметил Жан-Жак Руссо, ходьба и движение способствуют игре мозга и работе мысли. Так, размышляя о вечном, мы уходим из мира вещей, и что может быть лучше последней прогулки… XIII Восстановительному массажу Авиценна придавал особое значение, поскольку считал, что «по сути своей он является завершающей частью физических упражнений». В его арсенале были различные приемы и способы, которые делали восстановительный массаж комплексной лечебно-оздоровительной процедурой. Авиценна рекомендовал «начинать с массажа сильного воздействия, предварительно умастив тело целебными маслами, затем перейти к умеренному массажу, завершая легким растиранием». Умащение тела целебными маслами, среди которых Авиценна предпочитал оливковое и фруктовые масла, являлось важной составляющей процедуры восстановительного массажа. Надо вообще отметить большое внимание к процессу умащения тела в «Каноне» не только в связи с проведением процедур восстановительного массажа, но и как целенаправленной стратегии оздоровления в духе Асклепиада. Хотя, справедливости ради надо сказать, что больше всех использовали сочетание массаж – умащение в средневековой тибетской медицине. Так, например, в знаменитой медицинской книге Тибета «Чжуд-ши» массаж вообще не рассматривается как отдельная процедура, а является частью процедуры «растирания» и «втирания», которые «удлиняют жизнь и дают ясность органам чувств». Авиценна советует, закончив процедуру с умащением, снять общее напряжение с помощью легкого воздействия на плазменное тело (его уже давно фотографируют по методу Кирлиана), обостряя тактильную чувствительность физического тела. Это как последние аккорды на лютне, когда пальцы едва касаются струн. Авиценна предлагает следующую технику таких «последних аккордов»: «лоскутом шелковой ткани провести по всем частям тела», вызывая физическую расслабленность одновременно с ощущением легкой тактильной реакции, во время которой пациент должен «несколько раз сделать глубокий вдох, не напрягая при этом мышц живота». Примечательно, что современное понимание регуляции плазменного тела восходит к традициям древнеиндийской медицины, в которой оно известно как «праническое тело», питающееся в основном дыханием человека. XIV Проводимые нами параллели между рекомендациями Авиценны и опытом медицинских систем древних цивилизаций Юго-Восточной Азии лишний раз подтверждают, что в отличие от Гиппократа и Галена, а также большинства врачей Арабского халифата Авиценна не знал четко очерченных культурно-исторических границ познания, имея непосредственный доступ к единому информационному полю Земли – «Хроникам Акаши». Однако было бы неправильно думать, что массаж в биохакинге динамики выживания, разработанной в «Каноне», играет только вспомогательную роль, стабилизируя организм после физических нагрузок. В практике Авиценны массаж имеет весьма широкий оздоровительный спектр действий.

Конец ознакомительного фрагмента.