– Прошу простить, Сергей Борисович, но разве гроб… – Женщина колебалась, у нее был мягкий приятный голос.

– О нет, что вы, – улыбнулся Якушин, – в этом гробу с застекленным оконцем усопшего доставили из Пекина в Новосибирск. А это кожух для защиты гроба от механических повреждений.

– Простите за ассоциации, Сергей Борисович. – Женщина смастерила виноватую улыбку. – Вспомнился Аттила, похороненный в трех гробах… Кажется, об этом гласит популярная легенда?

– Это не легенда, Алла Михайловна. Предводитель гуннов был действительно похоронен в трех гробах. Участвовал во многих битвах, получил прозвище Бич Божий – и при этом ни разу не был ранен. А смерть к нему пришла после бурной трапезы по случаю собственного бракосочетания с бургундской принцессой. Сердце не выдержало. Говоря поэзией, растаяло от любви, оказавшись в непривычной ситуации. До любовных утех так и не дошло, гм… Похоронили варвара с размахом. Три гроба – внутренний золотой, потом серебряный, снаружи железный… Легенда, конечно, приукрашивает – обычные гробы, просто обиты золотыми, железными и серебряными пластинами. Железо символизировало наши суровые реалии, серебро – это мир, куда попадает после смерти душа; золото – бессмертный дух, обретающийся во всякой тленной оболочке. Примерно так… Раз уж мы зашли сюда, Алла Михайловна, то не могу отделаться молчанием. Похороны в Израиле – не такие, как в других странах. Дело даже не в государстве, не в канонах иудаизма. Там нет частных похоронных контор. Есть монополист – коммерческая служба ритуальных услуг «Хевра Кадиша». Она берет на себя всю организацию похорон, общается с родными, готовит покойного к погребению. Выполнение обрядов и их хронология – обязательны. Например, надрыв одежды. Очень много запретов. Тело умершего считается священным, заслуживает почитания и бережного обращения. Все делают достойно, но без показухи и суеты. Покойника не бальзамируют, не применяют грим – это оскорбительно. Стараются избегать аутопсии. Использование органов и тканей для донорских целей – под запретом. С телом визуально не прощаются, спешат завернуть в белую материю и уложить в обычный деревянный гроб. Иногда возле тела сидит специальный человек, охраняет покойного и читает псалмы. Кстати, у иудеев тоже принято бросать горсть земли в могилу – ты совершаешь благодеяние для умершего. Не скажу, что все евреи следуют ритуалам – там много православных, католиков, атеистов, – но традиции иудаизма тем не менее таковы…

– Да, я что-то слышала про бюро «Хевра Кадиша», – кивнула женщина. – Служба работает неплохо, но люди жалуются на цены. А других вариантов нет…

– Ну, что поделать, – развел руками Якушин, – мир не идеален. Человеческая жадность – явление повсеместное. А в условиях монополизма – чего же вы хотите?

– Ой, я была недавно в Германии, – вспомнила женщина, – изучала схожий материал. Знаете, люди тоже жалуются: внешне все пристойно, торжественно, но цинизм ритуальных контор не ведает границ, а цены – преград. Даже для Европы очень дорого. Нормальные похороны – от семи тысяч евро. Бюджетные – как минимум три. А какая бюрократия! Бумаги оформляются неделями, крючкотворство – нашим и не снилось. Бывает, что два месяца проходит со дня смерти до церемонии погребения, разве это нормально? Мучают живых, мучают мертвых… А еще место на кладбище – две с половиной тысячи. А еще ежегодно нужно вносить плату за благоустройство кладбищенской территории. Думаете, почему кладбища на Западе такие чистые и ухоженные? Немцы – не самые бедные люди в Европе, но даже для них эта ноша тяжела…

– Вы правы, – кивнул Якушин, – человек умер – уже тяжелое бремя. А похоронные конторы и бюрократы только усугубляют его. Мы стараемся в нашей организации бороться с подобными проявлениями… Кстати, именно по причине дороговизны ритуальных услуг европейцы еще при жизни открывают похоронные счета, чтобы в трудный час вопросы финансов не беспокоили родных. Если нет похоронного счета, а у родни мало денег, заказывают кремацию – она дешевле. Если совсем плохо с финансами, а это в основном эмигранты – то подписывают договор со специальными службами, и тела увозят на кремацию в Чехию, где процедура дешевле… Пойдемте дальше, Алла Михайловна. Перед нами – католический раздел, плюс кусочек знаменитого Мавзолея – основной, скажем так, кусочек…

– Потрясающе, Сергей Борисович, – восхищенно пробормотала женщина, – ваш охват похоронной темы просто впечатляет. Затруднюсь даже сказать, чего здесь нет…

– Шкаф Дэйви Джонса еще не подвезли, – проворчал я, прикусил язык, но дело уже было сделано.

– Ой, – сказала женщина, резко повернулась и, кажется, тоже прикусила язык.

– Не утерпели, Никита Андреевич, – усмехнулся Якушин. – Давно осязаю ваше присутствие на заднем плане.

– Прошу прощения, – смиренно сказал я.

– Все в порядке, я же сам вас вызвал. Присоединяйтесь к нашей компании. Познакомьтесь – это Алла Михайловна Незнанская, сотрудница Института этнологии и антропологии имени Н. Миклухо-Маклая. Является ведущим сотрудником Центра этносоциологии; направление работы, если не ошибаюсь – этнические культуры и социальные структуры.

– Все верно, Сергей Борисович, – улыбнулась женщина. – Институт находится в Москве на Ленинском проспекте, я работаю в нем почти шесть лет. Собираю материал для кандидатской диссертации по теме «Ритуальные обряды XIX века в Сибири, на Урале и на Дальнем Востоке». Я поражена, – не пожалела она крупицу лести, – возможно, в вашем музее есть не все, что мне нужно для работы, но очень многое…

– Алла Михайловна уже четыре дня в нашем городе, – сообщил Якушин, – остановилась в гостинице «Ривер-Парк» и еще неделю будет ездить в наш музей, как на работу. Расстояния, конечно, большие…

– Я арендовала машину, – сообщила Незнанская, – маршрут сообщает навигатор, а ваши пробки ничем не лучше, да, собственно, и не хуже столичных. Надеюсь, мое присутствие не помешает вашей работе?

– Ну, что вы, мы всегда рады помочь коллегам. Я хорошо знаю вашего директора, который и попросил о содействии… А это частный детектив Никита Андреевич Ветров, сотрудничает с нашей организацией на договорной основе и уже распутал несколько сложных дел, связанных с артефактами.

В глазах Сергея Борисовича заблестели лукавые огоньки. Мне вспомнилось последнее дело, связанное с гробницей некоего древнего товарища, и в горле застрял ком. Пришлось откашляться.

– Очень приятно, Никита Андреевич. – Женщина протянула руку.

– Мне тоже очень приятно, Алла Михайловна… – у нее была располагающая внешность, и все какое-то круглое. Круглые ладошки, круглое лицо, и даже имя с отчеством были круглыми – язык перекатывался, когда приходилось их произносить. Она поступала правильно, выбирая темные цвета в одежде. Но доля «утолщенности» не мешала ей выглядеть изящно и с шармом.

– Прошу прощения, – вдруг нахмурилась Алла Михайловна, – а что там со шкафом Дэйви Джонса, который еще не подвезли?

– Никита Андреевич шутит, – поморщился Якушин, – «Шкафчик Дэйви Джонса», «сундук Дэйви Джонса» – сленг английских, а потом и американских моряков. Упомянутый товарищ – злой дух, живущий в море. Умерших от болезней или погибших в бою моряков заворачивали в саван, утяжеляли грузом и сбрасывали в море, где они и покоились на дне. Традиция получила название «залечь в шкафу Дэйви Джонса». Сейчас она практически забыта – поскольку не нравится родственникам умерших моряков. Вы замерзли, Никита Андреевич? – подметил Якушин.