— Да мне грех обижаться… Нас все страна ненавидит.

— И боится.

— А что мне в этом? Власть? Эта власть призрачна! Завтра же начальник напишет на меня рапорт или подчиненный — донос, и я отправлюсь вслед за нашими «клиентами»! Я пошел в это проклятое учреждение потому, что мне казалось, будто только служа в государственной безопасности, можно быть в безопасности от государства! Боже, боже, как я ошибался! Именно здесь опаснее всего! Но уйти я не могу, пытаться уйти…

— …значит расписаться в собственной нелояльности. Ты говорил это уже сотню раз.

Кройлес смолк, как-то весь съежился, отвернулся к окну. Затем сказал, не оборачиваясь:

— Мне не звони — могут прослушивать телефон. Завтра я сам позвоню тебе, спрошу, как насчет пикника. Если ты надумаешь, я назову тебе место встречи.

— Почему не сейчас?

— Ты извини, но мы тоже не можем безоговорочно верить тебе.

Ди собрался уходить.

— Подожди, — остановить я его, — насколько я понимаю, ты предложил мне это не просто из дружеских побуждений.

— Разумеется. Даже если бы я захотел принять тебя бескорыстно, другие не позволили бы мне. Ты должен будешь достать нам некоторые микросхемы.

— Я не имею никакого отношения к хронотехнике.

— Зато ты имеешь отношение к кибернетике. Ты бы удивился, узнав, сколько разработок твоей отрасли применяется в хронотехнике.

— Но ведь это разработки военного профиля! Ты знаешь, что будет, если меня поймают?

— Тебе еще не поздно отказаться. Подумай как следует и завтра дашь мне ответ. А теперь прощай.

Трудно описать, как я провел ту ночь. Мысль о возможности вырваться из лап полиции, госбезопасности, из тисков Проклятого Века не давала мне покоя. Но, с другой стороны, что ждало меня в случае провала? Арест, пытки, наркотики, психотропные средства… Восемь лет лагерей, это в лучшем случае. Если не припаяют расстрел за кражу микросхем, подведя это под шпионаж. Однако, чтобы избежать этого, просто отказаться от побега недостаточно. Я должен был немедленно позвонить по одному из работающих круглосуточно телефонов, которые в народе окрестили «телефонами доверия», и сообщить все о своем разговоре с Кройлесом. Этого я сделать не мог.

К утру я так и не решил, согласиться или отказаться. Я сидел перед телефоном, обмотав голову мокрым полотенцем, и ждал звонка. И звонок раздался. Я медленно поднес трубку к уху.

— Вы еще не приобрели часы нашей марки? — раздался в трубке мягкий женский голос. Я швырнул трубку на рычаг. Проклятая реклама! И тут телефон зазвонил вновь.

— Салют, Риллен! Ну что ты решил насчет пикника?

В моем сознании всплыл обрывок одной из речей Генерала-Президента. «Недоносительство, — вещал он, — есть большее преступление, чем простое соучастие. Соучастник скрывает правду от властей потому, что в случае раскрытия преступления будет наказан, то есть он прямо заинтересован в нераскрытии преступления. Недоноситель же знает, что в случае информирования властей его ждет не наказание, а награда, он прямо заинтересован в раскрытии преступления, но не способствует ему. Ясно, что так может поступать только сознательный враг государства. Соучастник может быть просто уголовником; недоноситель же всегда политический преступник.»

— Ты меня слышишь? Я спрашиваю насчет пикника!

— Я приму в нем участие, Кройлес.

— Тогда я жду тебя за углом третьего от твоего дома, налево.

Кройлес удачно выбрал место: даже если разговор прослушивался и вызвал чьи-либо подозрения, агенты не успели бы добраться до места раньше меня. Когда я свернул за угол, из переулка выехал Ди и распахнул дверцу автомобиля. Я сел внутрь, и машина на большой скорости выехала на магистраль.

— Прежде чем ты станешь членом кружка, — сказал мне Ди, — я должен познакомить тебя с некоторыми пунктами устава. Приняв мое предложение, ты автоматически согласился ему подчиняться.

— А если я откажусь?

— Я предложу тебе укол, после которого ты забудешь этот разговор и многое другое, но останешься психически нормальным. Если ты будешь сопротивляться, мне придется тебя убить.

Взглянув на Ди, я понял, что он совершенно серьезен.

— Пойми, я не могу поступить иначе. Итак, ты обязан выполнять решения собрания кружка и непосредственно руководителя, даже если это противоречит законам или твоим убеждениям.

Я медленно кивнул.

— Никого из членов кружка ты не будешь знать ни в лицо, ни по фамилии. Сам ты тоже выберешь себе псевдоним.

— Я оставлю себе свое имя. Мне кажется, это, как наименее вероятное, надежнее всего.

— Хорошо, ты будешь называться Рилленом. Если кружок безвозмездно потребует от тебя денег, ты дашь их.

— Хорошо.

— Если ты знаешь человека, надежного и полезного для организации, ты можешь рекомендовать его. До тех пор, пока он не согласится повиноваться уставу, он не должен ничего знать о кружке. За рекомендованного тобой ты отвечаешь жизнью.

— В данный момент ты рекомендуешь меня?