Я ждал. Элисон ерзала.

– Ну, это… как бы женщина… верхняя часть. Одетая, конечно! Не… – Неестественный смешок. – И написано: “Я коплю деньги, чтобы, когда исполнится восемнадцать, купить себе такую же!”

Наблюдательная, да. Качество, часто сопутствующее пугливости. Жертвы хищников опасаются каждого куста и потому всё подмечают.

– И все? Больше ничего нового?

– И все, – покачала головой Элисон.

Если она говорила правду, это возвращало нас к исходной мысли: Орла и Джемма ни при чем.

– Отлично, – сказал я. – Просто замечательно. Скажи, а сама ты когда-нибудь помещала там записки?

Глаза забегали.

– Это совершенно нормально, если ты пользовалась доской объявлений. Она ведь именно для такого и предназначена. Было бы странно, если бы доска пустовала.

Вновь слабая улыбка.

– Ну… да… Всего пару раз. Просто… когда меня что-то тревожило и я не могла об этом поговорить, я… Но это было давным-давно. Приходилось действовать очень осторожно, и потом я каждый раз так боялась, что кто-нибудь догадается, что это я, и разозлится, что я повесила записку, вместо того чтобы рассказать ей. И поэтому я перестала. И все свои записки сняла.

Кто-нибудь. Девица из ее компании, которой боится Элисон.

Она расслабилась практически максимально, как смогла. То есть не особенно.

– А это тоже одна из твоих записок? – осторожно спросил я.

Фотография. Элисон ахнула. Прижала свободную ладонь ко рту. Пронзительное верещание сквозь пальцы.

Страх, но не могу понять какой. Страх, что ее застукали, что где-то неподалеку бродит убийца, что кто-нибудь знает, кто это, а может, просто рефлекторная реакция на любое потрясение – поди разбери. Впадает в ступор от всего, чтоб ее, сказала Конвей. Элисон вся потускнела и стала какой-то непрозрачной и размытой, как ветровое стекло под дождем.

– Это ты повесила записку?

– Нет! Нет-нет-нет… не я. Честно!..

– Элисон, – мерно, убаюкивающе говорил я. Наклонился, чтобы забрать у нее фотографию, да так и остался. – Элисон, взгляни на меня. Если это сделала ты, в этом нет ничего страшного. Хорошо? Кто бы это ни сделал, он, то есть она поступила правильно, и мы ей очень признательны. Нам просто нужно с ней поговорить.

– Это не я. Не я. Я этого не делала. Пожалуйста…

И все, больше я ничего не добился. Дальнейшее давление ничем не помогло бы, разве что похерило мой следующий шанс, равно как и этот.

Конвей выступила из своего угла, все еще стараясь не попадаться на глаза. Прощупывала ситуацию.

– Элисон, – сказал я. – Я тебе верю. Мне просто нужно было спросить. Такой порядок. Вот и все. О’кей?

Наконец мне удалось поймать ее взгляд.

– Итак, это не ты. А как думаешь, кто бы мог это сделать? Кто-нибудь из девочек говорил о своих подозрениях насчет того, что случилось с Крисом?

Мотает головой.

– А это может быть кто-то из твоих подруг?

– Вряд ли. Не знаю. Нет. Спросите лучше у них.

Элисон соскальзывала обратно в панику.

– Ну вот и отлично. Это все, что я хотел знать. Ты большая молодчина. А скажи-ка нам вот что: ты ведь знакома с Холли Мэкки и ее подружками, верно?

– Да.

– Расскажи мне о них.

– Они просто чокнутые. Реально придурочные.

Плотно обхватила себя руками. Надо же: она боится компашки Холли.

– Это мы уже слышали, да. Но никто так и не смог объяснить, а в чем же их придурочность. Думаю, если кто и сумеет растолковать, так именно ты.

Затравленно смотрит на меня.

– Элисон, – ласково уговариваю я. Я сильный, я защитник, я вживаюсь в образ и становлюсь воплощением ее мечты. Не моргнув глазом. – Расскажи мне все, что знаешь. Никто никогда не узнает, что это ты. Ни одна душа. Клянусь.

И Элисон выдала – наклонившись вперед, прошептала едва слышно, чтобы не дошло до Хулихен:

– Они ведьмы.

Что-то новенькое.

Я услышал отчетливое “Какого хрена?”, прозвучавшее в голове Конвей.

– Вон оно что, – невозмутимо кивнул я. – Как ты это выяснила?

Краем глаза я заметил, как Хулихен уже наполовину сползла со стула, пытаясь подслушать. Слишком далеко. А ближе подойти нельзя. Едва попытается, ее тут же остановит Конвей.

Элисон задышала чаще, возбужденная собственным признанием.

– Раньше они были, ну, нормальные. А потом просто стали странными. Все это заметили.

– Да что ты? И когда?

– Ну, где-то с начала прошлого года или года полтора назад.