Сержант Ботари заметил внизу какой-то лишь ему ведомый ориентир и чуть повернул штурвал, заложив плавный вираж. Друшикко, сидевшая рядом с Корделией, напряглась, чтобы не придавить свою госпожу. Доктор Генри – он сидел впереди, рядом с сержантом – разглядывал окрестности почти с таким же интересом, как и Корделия. Неожиданно повернувшись к ней, он произнес:

– Я глубоко признателен вам за приглашение, миледи. Посещение поместья Форкосиганов – редкая честь.

– Правда? – удивилась Корделия. – Я знаю, что они мало кого приглашают, но приятели-лошадники графа Петера наезжают довольно часто. Это удивительные животные, – с чувством добавила она и на секунду задумалась, но потом решила, что доктор Генри и без подсказки поймет, что под «удивительными животными» она подразумевала лошадей, а не приятелей графа Петера. – Вы только намекните, что вас интересуют лошади, и граф Петер лично проведет вас по конюшне.

Похоже было, что доктор не слишком обрадован такой перспективой; во всяком случае, он начал нервно теребить воротник своего зеленого кителя. Врач-исследователь из императорского госпиталя привык общаться с достаточно высокопоставленными лицами, чтобы не трепетать перед титулом или званием; видимо, дело объяснялось героическим ореолом, теми давними подвигами, которые превратили Форкосигана-старшего в живую легенду.

Петер стал генералом в возрасте двадцати двух лет, сражаясь с цетагандийцами в яростной партизанской войне, кипевшей когда-то в Дендарийских горах, синие силуэты которых только что возникли на горизонте. Император Дорка Форбарра мог дать ему только звание – в тот отчаянный момент так необходимые подкрепления, припасы и деньги взять было неоткуда. Двадцать лет спустя генерал Петер еще раз изменил историю Барраяра, поддержав Эзара Форбарру в гражданской войне, которой закончилось правление императора Ури Безумного.

– С графом легко поладить, – успокоила доктора Корделия. – Вы только восхищайтесь его лошадьми и задайте несколько вопросов о войне – все остальное время можете просто слушать.

Доктор был человеком неглупым, но такое напутствие его озадачило. Он изумленно покосился на супругу лорда-регента, видимо, подозревая какой-то подвох. Корделия приветливо улыбнулась.

Она заметила, что Ботари то и дело посматривает на нее в зеркало заднего обзора. Вот опять… Похоже, сержанту сегодня не по себе, решила Корделия, об этом говорят и слишком резкие движения его рук, и напрягшиеся мышцы шеи. Но понять, что творится на душе у Ботари по взгляду его желтых, чересчур глубоко и чересчур близко посаженных глаз было заведомо безнадежным делом. Беспокоится из-за визита врача? Что ж, такая тревога вполне понятна.

Пологие холмы внизу постепенно перешли в каменистые кряжи. За ними поднимались горы, и Корделия уловила отблеск первого снега на самых высоких вершинах. Ботари провел флайер над тремя рядами скал и снова повернул, бросив машину вверх по узкой долине. Еще несколько минут, еще одна гряда, и они увидели длинное озеро. На мысу, увенчанном черной короной гигантского лабиринта выгоревших укреплений, приютилась деревня. Ботари посадил флайер в центре круга, нарисованного посреди самой широкой улицы.

Доктор Генри взял чемоданчик с инструментами.

– Осмотр займет всего несколько минут, – заверил он Корделию. – А потом можно лететь дальше.

Корделия чувствовала, что доктор немного побаивается Ботари. Даже сейчас он обращался к ней, а не к сержанту, словно она – переводчик, который сможет переложить его речь в слова, доступные Ботари. Сержант, конечно, способен испугать кого угодно, но ведь если делать вид, что его нет, он все равно никуда не исчезнет.

Они свернули в переулок, спускавшийся к самой воде, и Ботари постучал в дверь аккуратного двухэтажного домика. Им открыла улыбающаяся пожилая женщина.

– Доброе утро, сержант. Входите, все готово, миледи. – Она приветствовала Корделию неловким книксеном.

– Доброе утро, мистрис Хисопи. Как у вас приятно!

Внутри все сверкало чистотой: вдова военного, мистрис Хисопи прекрасно знала, что такое инспекторский смотр. Корделия понимала, что в обычные дни обстановка в доме нянюшки более непринужденная.

– Ваша малышка ведет себя прекрасно, – сообщила мистрис Хисопи, поворачиваясь к сержанту. – Утром она выпила всю бутылочку. И мы только что искупались. Вот сюда, доктор. Надеюсь, вы найдете, что все в порядке…

Она провела их наверх по узенькой лестнице. Одна из двух спален на втором этаже принадлежала ей, другая, выходившая окном на озеро, была превращена в детскую. В колыбельке ворковал темноволосый младенец с огромными карими глазами.

– Вот и умница, – улыбнулась мистрис Хисопи, беря девочку на руки. – Ну-ка, поздоровайся с папой! А, Элен? Лапочка моя.

Ботари остановился в дверях, опасливо глядя на малышку.

– У нее сильно выросла голова, – наконец выговорил он.

– Так обычно и бывает между двумя и тремя месяцами, – подтвердила мистрис Хисопи.

Доктор Генри разложил свои инструменты на пеленке, а мистрис Хисопи снова уложила девочку в колыбельку и начала ее раздевать. Они с доктором завели разговор о молочных смесях и младенческом пищеварении, а Ботари прошелся по тесной комнате, все рассматривая и ни до чего не дотрагиваясь. Здесь он выглядел вопиюще неуместным – огромная мрачная фигура в темном мундире. Голова сержанта коснулась наклонного потолка, и он осторожно попятился к двери.

Корделия с любопытством заглядывала через плечо доктора. Младенцы. Очень скоро и у нее будет такой. Словно в ответ ее живот затрепетал. Их сын, Петер Майлз, пока еще очень слабенький, но если он и дальше будет развиваться теми же темпами, то последнюю пару месяцев ей придется провести без сна. Она жалела, что не прошла в Колонии Бета курс подготовки родителей – пусть даже и не имея перспектив получить лицензию. Впрочем, на Барраяре все женщины как-то ухитряются рожать и без научно обоснованных методик. Мистрис Хисопи обучалась на собственном опыте – и вот сейчас у нее трое взрослых детей.