Времени на все, чего хочется, никогда не хватало. Однако, несмотря на принуждение и на то, что починка человеческого мозга никогда не значилась в числе первостепенных интересов Шри, переделку дополненной нервной системы Кэша Бейкера она с удовольствием обсуждала с корабельным хирургом — родственной душой и близким разумом — ис раздражением восприняла напоминание о предстоящем дипломатическом ужине, переданное генеральским адъютантом.

Тот проводил Шри в каюту старших офицеров, подождал, пока она примет душ, переоденется в форменный комбинезон и мягкие туфли, а затем провел в гостиную, где за длинным столом уже сидели старшие офицеры, штатские чиновники и гости из Тихоокеанского сообщества. Когда Шри уселась между капитаном корабля и атташе Тихоокеанского сообщества, Арвам Пейшоту сурово посмотрел на нее поверх роскошного букета из лилий и роз посреди стола, наверное, привезенных из сада на Дионе, возможно, того самого, где сейчас оказался Берри.

Шри обычно утомляли официальные сборища, где банальные разговоры и преувеличенная, крайне формальная вежливость почти не прикрывали грубейшую демонстрацию власти и влияния. Альфа–персоны вроде генерала кичились и хвастались, прочие подлизывались, старались упрочить свое положение в идиотской придворной иерархии, высматривали друг у друга просчеты и слабости. Обезьяньи повадки. Шри не могла играть в такие игры. Ей были совершенно чужды энергия, напор и бесцеремонность типичных альфа–самцов. Шри также не умела завязывать связи, влиять и давить на людей, собирать толпу верных последователей и держать их в узде умелой игрой в награду и наказание, что так типично для альфа–самок. Хотя репутация и придавала Шри определенный вес, официальные сборища всегда напоминали: она — чужая, играющая не по правилам, и ее терпят лишь до тех пор, пока она полезна. А чтобы оставаться полезной, надо работать, а не тратить время на бессмысленную болтовню.

Увы, общение с атташе Тихоокеанского сообщества — политическая необходимость. Меньше десятилетия назад сообщество едва не начало войну с Великой Бразилией за Гавайи. Войну удалось предотвратить, постепенно возобновились дипломатические отношения, но вражда и неприязнь остались. Тихоокеанское сообщество выступило вместе с Великой Бразилией и Евросоюзом в краткой войне против дальних, но выслало войска поздно и свело свое участие к минимуму. Чего хотело Тихоокеанское сообщество, оставалось тайной, и потому генерал отправил Шри разговаривать с атташе, надеясь выудить хоть какие–то клочки полезных сведений. Та любила подобные задания еще меньше, чем светское общение, но ради себя и сына приходилось подыгрывать и подчиняться.

К счастью, атташе, Томми Табаджи, оказался очень интеллигентным и остроумным и смог не без успеха развлекать собеседницу всю долгую, полную формальностей трапезу. Табаджи был длиннорук и длинноног, с кожей чернее угля, с прической из множества косичек, напомнившей Шри о горгоне Медузе. Он очень гордился своим происхождением от австралийских аборигенов и был фанатично увлечен идеей восстановления природы родного континента. Он с удовольствием рассказывал про то, что сам называл «скромным» вкладом в разрушение городов, в стирание всякого признака и следа индустриальной эпохи — великое дело, требующее столетий для завершения.

— Конечно, Земля не восстановится полностью, — говорил он. — Климат совсем испортился. Есть места, где дождь не шел уже сто лет. Но следует позволить Земле самой найти решение, вот что важно. И у нас уже есть успехи, пусть и небольшие. Перед тем как меня назначили сюда, я имел честь работать в Дарвине с командой, восстанавливающей участок Большого барьерного рифа, заменяющей искусственные кораллы живыми. Ну да, риф никогда не будет столь же великолепным, как раньше, — но если удастся хотя бы половина того, чем хвастает команда, — у них есть кое–какой потенциал.

Шри расспросила об искусственных кораллах, удивила Табаджи парой точных догадок и свежих идей. Вокруг ели, пили и болтали гости, морпехи в белых пиджаках приносили тарелки с едой и забирали пустые, наполняли бокалы. Томми Табаджи пил только воду, ел быстро и аккуратно, будто заполнял бак горючим, и говорил Шри, что люди вроде нее нужны на Земле. Очень жаль, что Шри зря теряет время здесь.

— Я бы не назвала исследование технологии дальних напрасной тратой времени, — возразила Шри. — Я каждый день узнаю что–нибудь новое и полезное.

Но Томми не клюнул на приманку и тут же рассказал, что сам узнал пару небесполезных вещей во время своего пребывания на лунах Сатурна.

— А удивительней и приятней всего для меня было узнать, что на лунах есть свои песенные тропы, — добавил он и пояснил, что в древности песенные тропы были ключом к выживанию в культуре его предков. — Давным–давно мои предки жили на земле, которая была сплошь пустыней либо сухой саванной, где мало дождей и они непредсказуемы. Потому предки были кочевниками и бродили от одного источника к другому. Понимаете, источники служили не только местом, где можно утолить голод и жажду, но и центрами, где собирались племена, чтобы провести церемонии и обменяться товарами — по сути, почти как на бирже, регулирующей экономику дальних городов и поселений перед войной. Так что для предков источники были неимоверно важными, а соединяли людей песенные тропы. Вот они и были главным товаром для обмена. Каждое племя имело свои циклы песен и обменивалось ими с соседями. Обмен вещами далеко уступал обмену песнями, ведь те, понимаете ли, определяли землю, по которой шли мои предки.

— Песни–карты, — заметила Шри.

Она подумала о сети стационарных линий, проложенных командой в черных зарослях вокруг купола с фенотипическим джунглями, которые Шри так и не сумела обследовать.

— Именно так, — подтвердил Томми Табаджи. — Человек мог пересечь сотни километров пустыни, по какой никогда раньше не ходил, если знал песни о ней. Но тогдашние люди не думали, что просто используют заключенное в песнях знание. Предки считали, что песня вызывает землю к существованию и потому эту песню нужно выучить в точности. Конечно, на лунах земля еще безжалостнее — никаких источников воды, никакой еды. Даже воздуха нет! Но дальние рассыпали по своим владениям купола и оазисы, и, по–моему, пути между ними можно назвать «песенными тропами». Могу с радостью заверить, что дальние на Япете именно так и относятся к своим маршрутам. Дальние отлично знают территорию и ориентируются по приметам, как и мои предки.