У Серёги всё ниже отвисала челюсть.

– Господи, Герыч, она же тебя убьёт! Как ты с ней спишь?

– А никак. Просто живём вместе, хозяйство общее, то, сё…

– Ну да! Четыре месяца они "просто живут"! А то я тебя не знаю!

– Да говорю тебе! – я просто упивался его реакцией.

– Да брось! Ты что, совсем больной?

– Ты ещё не слышал главного. – я понизил голос. – У меня с ней жуткая разница в возрасте.

– Жуткая насколько?

– Жуткая до жути. Нереальная. Но в целом, ничего. Зато с характером, не глупая, образованная, я бы сказал – старой закалки.

– Старой закалки?! – замер Серёга. – Какая у вас разница-то?

– Ты упадёшь, Серенький. Лет восемьдесят. – Серёга подавился пивом. – Но! Неплохо сохранилась, вот что я скажу, камрад. Весьма, знаешь ли, неплохо, да. И хозяйственная – просто офигеть.

Некоторое время мы пялились друг на друга, а потом как по команде начали хохотать. Над чем смеялся Серый, я не знал, но догадывался. Лично я – над его лицом.

– Во придурок, а! Почти развёл. А я тут сижу, уши развесил.

– Поверил, а? – хохотал я.

– Поверишь с тобой! Восемьдесят лет! Я как представил! Герыч, ну а если серьёзно? Что за дела, а? Странный ты стал какой-то, вот что.

– Серый, я чуть не загнулся! Болею как последний дрыщ, а ты мне – странный!

– Ну а всё-таки?

Мне стало невесело. Я только что высказался, как тот глупый цирюльник, что шептал в земляную ямку: «У царя Мидаса ослиные уши». Цирюльнику, может, и полегчало. Мне – нет.

– Да… ничё особенного. Приходит тут одна из деревни. Чисто время провести.

– Фу, Герыч. Хоть красивая?

Я равнодушно пожал плечами.

– Сойдёт.

Никто не жаждет провести со мной время. Никто не ждёт меня дома, окромя Герасима да мамы. Я прикрыл наливающиеся болезненной тяжестью веки и на миг увидел сверкающий снег, запятые мышиных следов, упавшую красную ягоду, стремительную белку, серую шапку…

– Ладно, Серый, я поеду, пожалуй. Полежать охота.

– А, ну конечно. Поехали, провожу.

– Не, тебе потом добираться. Привет всем.

– До Нового года на ноги вставай, на базу поедем.

Вот только Нового года мне до полного счастья не хватало! Я вышел на улицу, распрощался с Серёгой и неторопливо побрёл мимо офисов, магазинов и кафе. В жёлтом свете фонарей кружились снежинки. На душе было тоскливо, как никогда. Пусто.

Я вздохнул и остановился. Я сделал это неосознанно, повинуясь сиюминутной потребности. Но люди спешили в одном потоке со мной, и я невольно нарушил недолговечный закон их вечернего перемещения. Парень, идущий за мной, со всей дури врезался мне в спину, женщина вскрикнула, пожилой мужчина что-то проворчал, засмеялись две лёгкие маленькие подружки. Прямо событие, блин.

Я нехотя потащился в людском потоке, и всё думал о том, как можно быть окружённым людьми и одновременно ощущать бесконечное болезненное одиночество, от которого хочется сесть прямо на дорогу, сжаться в комок и заскулить, как потерявшийся голодный пёс.

Как и все приличные люди, я решила начать жизнь с понедельника. Правильнее было бы – с понедельника нового года, но ждать ещё неделю было просто глупо. Да и потом, что-то мне подсказывало, что в преддверии праздников люди станут сговорчивее.

Рано утром я встала, привела себя в порядок и направилась на свой мост. Герман сказал бы про него – «место силы».

Стояла совершенно непраздничная погода. Морозцы прошли, и на землю опустился тёплый, тяжёлый и сырой воздушный пласт, именуемый южным циклоном. Никогда особо не увлекалась географией, но сейчас вдруг стало интересно – почему это многие явления действуют совершенно непредсказуемо и безо всякой системы. Ведь есть же постоянное течение Западных ветров и периодически рождающийся Эль-Ниньо. Так нет! Время от времени появляется какие-то заковыристые циклоны и ураганы, засухи и неурожаи, и так и норовят внести хаос в привычное расположение окружающего мира.

Под ногами хлюпал мокрый снег. Я дошла до моста и встала посредине, держась за шаткие перила. Пахло весной. Деревья намокли и сразу приободрились. Я посмотрела на старую иву и представила, как через пару дней она покроется ледяной коркой, а её ветки будут звонко отламываться на ветру и падать на зернистый наст.

Я стояла без варежек, ладони лежали на почерневшем дереве перил – чуть шероховатом и шелковистом, словно человеческая кожа. Впереди, за деревьями простиралось серое снежное поле, уходящее за горизонт, и там, где оно касалось мутного неба, в воздухе лежала белая полоса, как будто по небу медленно протекала молочная река.