Шрифт:
– Знаю я магичку одну, она за лесом живет, она точно поможет, только вот дорога к ней через стоянку Пушинок идет, аккурат через тех, от которых ты и бежишь. Они не злые, не думай, просто мужиков у них нет, вот и отлавливают по одному, для продолжения рода, а так как все хотят, потому и в очередь к мужику выстраиваются, а какой мужик выдержать такое сможет. Ну, пойми, созревают они быстро, и живут долго, лет до трехсот, а рождаются только девки. И чем старше становятся, тем хвосты больше и длиннее отрастают, поэтому длиннохвостые Пушинки людям не показываются, а с потомством возятся. И жизнь у них тоже не сахар, охотятся на них Демоны, ну вроде тебя, безволосые, для утех своих отлавливают и в рабынь превращают.
Выпили, значит, мы еще из фляги. Мужик смотрит: меня развезло совсем, я не ел ничего целый день, а тут сразу пол фляги осушил, да потом еще прикладывался, и говорит мне:
– Давай-ка спать укладываться, завтра пойдем к магичке, до нее аккурат полтора дня ходу, и она тебя домой отправит.
Ну, я где сидел, там и повалился возле бревна, и накрыла меня темнота непроглядная, и заснул я, наверное, прямо в полете до землицы сырой.
Проснулся я от громкого стука, думаю, что же так противно стучит. И… мама дорогая, это ж я зубами стучу от холода, замерз совсем, а солнце только– только выползать начало. Ну, вскочил, значит, начал прыгать, бегать, разогреться же как-то надо. Тут мужик подходит, что-то мне протягивает и говорит:
– На-ка, примерь, а то так по лесу ходить совсем нехорошо, еще увидит кто, стыда не оберешься. Я на себя глянул, а ведь и правда, в одних трусах да по лесу – срамота.
Беру, значит, шмотки, а сам за ним наблюдаю. А он подходит к потухшему костру, что-то тихо проговорил, и костерок опять загорелся, причем сам собой. Он веток подкинул и мясо оставшееся подогревать начал, да руками его не трогает, тушка сама на костре поворачивается – странно все это. Ну, значит, натягиваю штаны мне даденые, а они коротки, мужик то ниже ростом, ну, думаю, не страшно, буду, как в бриджах ходить. Рубашка тоже мала, но делать нечего, зато тепло и не голый. Завязываю шнуровку на груди, подхожу, значит, к костру в таком развеселом виде. Вельвет смеется, встает и рукава у меня на рубашке отрывает, стало даже прикольно, а сам рукава оторванные, значит, в мешок прячет, говорит: «Магичке отдам. Она их назад пришьет». Ну, типа, не зря же она его полюбовная, ну, типа, связь у них, а я смотрю на него, а в глазах его аж туман появился, как о ней заговорил.
Так и пошли, мужик с ушами нормально одетый, и я в бриджах и в жилетке.
Идем долго, разговариваем о всяком, а мужик мне опять флягу тянет. Я то думал, она пустая со вчерашнего вечера, беру в руки, а она опять до краев. Смотрю на него, а он улыбнулся и отвечает мне на незаданный вопрос:
– Дак, она же не пустеет, магичка моя постаралась, только думала, что для воды, а я с дури туда первый раз наливку налил, так вот теперь наливка есть всегда.
Так потихоньку мы и подошли к той самой речке, в которую я сиганул с обрыва, и ведь обрыв то в метрах пятидесяти. Ну, думаю, опять водные процедуры, а мужик за руку меня тащит от воды подальше и шепчет так потихоньку, словно боится спящего разбудить:
– В воду не лезь, сожрут, в воду нельзя.
А я, как дурак, улыбаюсь и говорю:
– Да я вчера вон с того обрыва от ваших Пушинок сиганул и сюда переплыл. И ничего, не сожрали, только рыбки маленькие крутились вокруг меня.
А он посмотрел на меня, как на идиота и сказал:
– Вот они и сожрали бы, жуть, маленькие, а прожорливые.
И пошел, молча, прочь от обрыва, я за ним, так и прошли метров триста. И вдруг дед остановился и издал какой то горловой звук, похожий не то на рык, не то на вой, и… Из чащи леса с той стороны реки что-то просвистело, аккурат между нами, и я увидел – это была стрела с привязанной веревкой. Стрела воткнулась в дерево, и веревка сразу натянулась в струнку. Мужик не медля запрыгнул на веревку и пополз на ту сторону реки. Деваться некуда, дождавшись того, когда он спрыгнул на той стороне, я последовал за ним тем же способом. Хорошо хоть, река была в этом месте не сильно широкой, но к концу переползания по веревке, мои руки горели огнем. И вот, когда я спрыгнул на землю, я мгновенно оказался в крепких, но нежных объятиях одной из прекрасных Пушинок. Хотел вырваться, но подошедший Вельвет спокойно положил мне руку на плечо и проговорил:
– Не дергайся, это две милые сестренки, плохого они не сделают. Мы у них переночуем, за небольшую плату, только деньги им не нужны. Им мы нужны, и делиться они не любят…
И вот я прыгаю на лошади, сидя за спиной одной из Пушинок, той, которая помоложе, держусь за ее талию, а сам аж млею, у нее просто волшебное тело. И так мы ехали часов пять, никак не меньше. Уже начало смеркаться, когда мы остановились на маленькой полянке посередине леса, на которой были натянуты две палатки в рост человека. Я и моя спутница спрыгнули с коня. Я не удержался и повалился на землю, от острой боли в ляжках, было такое ощущение, что мои мышцы держали в натянутом состоянии все это время, а потом резко отпустили, и ноги подо мной просто подломились. Моя спутница улыбнулась и сказала:
– Это с непривычки, ты, небось, никогда на лошадях не ездил. Ничего, скоро отпустит, а завтра еще немного поболит и пройдет. Ползи к костру – погрейся.
Я осмотрелся вокруг, костра нигде нет, только пепелище по центру поляны между палатками.
– А костер то где?
И тут моя Пушинка рукой махнула, и вместо пепелища затрещал костер, отправляя в небо яркие языки пламени. Они тут, что все волшебники, подумалось в моей голове, а сам потихоньку подполз к огню, и так мне хорошо стало, только вот есть хотелось жутко.
Вельвет кинул мне флягу и скрылся за деревьями. Появился он минут через двадцать, неся в руках двух зайцев, но только зайцы странные какие-то, с длинными клыками на нижней челюсти. Вельвет их профессионально разделал, и только поднес к огню, как они стали уже готовы к употреблению, мгновенно покрылись золотистой корочкой и прожарились внутри. Мы с удовольствием накинулись на мясо, а во время поедания этих зайцев я заметил, как на меня посматривает моя спутница. Кстати, ее звали Селен, и она не просто так смотрела, а начинала ерзать своей прекрасной попкой по пенечку, на котором сидела.