В своей деятельности исследователь изначально ограничен соответствующими нормами. Это означает, что работа по сбору, анализу и обобщению фактического материала определяется той или иной научной установкой автора, которая, в свою очередь, принимает форму его исходной теоретической позиции и базируется на некоторой аксиоматике, принимаемой автором без (формально-логического) доказательства. Лишь потом вступает в свои права логика, которая нужна нам, чтобы доказать другим важность и правильность («логичность») нашей исходной идеи.

Таким образом, и в научном, и в обыденном сознании находит свое проявление общий механизм порождения знаний. Уверовав в идеальную форму, в дальнейшем мы при помощи формально-логического аппарата производим сложноопосредованную понятийную систему. Вместе с тем, наша индивидуальная система знаний остается индивидуально-личностным, уникальным образованием. Она функционирует по правилам субъективной вероятности, которая представляет собой феноменологическое (Левин, 2001) понятие, обозначающее проявления нашему сознанию каузально-динамических закономерностей веры. В свою очередь, вера человека своим основанием имеет сложную систему аксиоматических построений, к изучению порождения и развития которых психология до сих пор не приступила.

Мы все продолжаем упорно верить, что так называемые объективные факты составляют источник и основу развития научной теории. Вместе с тем, ни один исследователь не может приступить к анализу и обобщению фактов, не учитывая уровень развития современной ему науки и общественного сознания в целом. Исследователь не является «чистой доской» и не производит обобщение «чистых» фактов по типу «коллективных фотографий» Ф.Гальтона. Уровень развития науки и соответствующая ему научная картина мира определяют те границы, за пределы которых не может выйти в своей деятельности ни один исследователь. [8]

Но если это так, если в своей деятельности исследователь изначально ограничен соответствующими нормами, то это означает, что работа по сбору, анализу и обобщению фактического материала опосредуется той или иной научной установкой автора, которая, в свою очередь, принимает форму его исходной теоретической позиции. И действительно, в методологической литературе все шире распространяется точка зрения, которая была сформулирована следующим образом: «В сознании исследователей укореняется понимание того факта, что получение значимого результата самым непосредственным образом зависит от исходной теоретической позиции, точнее, от принципиального подхода к постановке проблемы и определению общих путей движения исследовательской мысли» (Блауберг, Садовский и Юдин, 1970, с. 7).

Принимая в качестве отправного момента своей научной деятельности определенную «объективную» картину мира, исследователь преобразует эту картину (или, вернее, часть ее), придавая ей свою индивидуальную окраску (степень индивидуальности которой, разумеется, может быть самой разной). «Исходные картины мира задают лишь основания познавательной деятельности, ее отправные контуры; сама же выработка нового знания является конструктивной деятельностью, предполагающей творческие усилия субъектов. В знании как результате познавательной деятельности нет ничего, что не проходило бы через горнило субъективности, что было бы простым усвоением, фиксацией данного» (Швырев, 1984, с. 93). [9] Поэтому единая реальность, которая исследуется разными школами, направлениями, исследователями, позволяет выделять множество различных предметов исследования. Но даже если в этой реальности разными исследователями выделяется, на первый взгляд, один и тот же предмет, на самом деле это не так, поскольку исследователь вкладывает в содержание предмета свою индивидуальную интерпретацию, свой смысл, носителем которого является выделенная им единица психологического анализа.

Отдельная теория не может не входить в структуру научного знания, а ее предмет не может не иметь субъектной (пристрастной) авторской интерпретации. Это означает, что единицы психологического анализа присутствуют в любой теории, независимо от того, эксплицировал автор такую единицу или нет. Поэтому можно определить единицу психологического анализа как понятие, моделирующее предмет исследования, обозначающее индивидуальную (авторскую) интерпретацию (смысл) предмета и позволяющее определить место отдельной теории в структуре научного знания.

Данное определение соответствует концепции М.Г.Ярошевского (1974), с точки зрения которого в научной теории существуют ключевые категории, отражающие основное содержание теории. Единица психологического анализа не может быть названа категорией, поскольку выражает содержание лишь конкретной теории, а не направления или школы в науке, но функция единиц применительно к уровню конкретных теорий (концепций) аналогична функции ключевых категорий.

Проведенное в исследованиях науковедов выделение различных уровней в строении научной области позволяет осуществить не только формальную, но и содержательную дифференциацию понятий «единица психологического анализа» и «предмет исследования». Конкретный исследователь включается в каждое из научных сообществ, образующих иерархию. При всей неповторимости и индивидуальности его научной деятельности, он работает в контексте того или иного научного направления, научной школы, научной группы, в пределах определенной «концептуальной схемы» [10] . Каждое из таких научных сообществ работает со своим особым предметом исследования. Однако, употребляемые исследователем категории и понятия, общие для всего направления, школы, группы, получают в его научной деятельности особую специфику, индивидуализируются, т. е. приобретают особый смысловой оттенок… Поэтому понятие предмета исследования, позволяющее отграничить, скажем, житейскую психологию от научной [11] или одно психологическое направление (школу) от другого, теряет свою дифференцирующую силу при переходе на уровень отдельных психологических теорий.

В этой связи можно привести слова М.Г.Ярошевского: «То, что на категориальном языке обозначается как образ, в различных психологических концепциях выступает под именами „ощущения“, „восприятия“, „значения“, „представления“, „идеи“, „информации“ и др. То, что в категориальном плане трактуется как „мотивация“, охватывает феномены, которые выражаются через понятия „стремление“, „влечение“, „волевой импульс“, „потребность“, „инстинкт“, „аффект“ и др. С каждым из этих терминов соединяется как инвариантное (категориальное), так и вариативное содержание» (Ярошевский, 1974, с. 43–44). Аналогичным образом можно сказать: то, что в плане предмета исследования трактуется как сознание, психика, поведение, деятельность и т. д., в плане единиц психологического анализа выражается через понятия «рефлекс», «значение», «действие», «установка» и т. п. Другими словами, то, что на уровне научного направления или школы обозначается категориально, поскольку выражает «инвариантное в научном мышлении» (там же, с. 42), в конкретной теории приобретает форму единицы анализа, соединяющей в себе инвариантное и вариативное (индивидуальное, субъектное) содержание.