– Зарко-цыган у нашего бургомистра лошадь свел! – не удержался-таки конюшонок, за что схлопотал еще одну оплеуху.

– Фиска, закрой пасть! – рыкнул конюх. Потирая ладошку, завистливо протянул: – Вы теперь богач, господин рыцарь.

– Посмотрим, – кивнул я, открывая дверь в конюшню.

Конюшня была рассчитана на дюжину лошадей, но было занято лишь четыре денника. Две лошаденки, вероятно хозяйские, да Гневко с Кургузым (ишь ты, приклеилось).

Первым делом я посмотрел на гнедого, но тот стриганул ушами, показывая, что у него все в порядке и все, что сдано ему под надзор, на своем месте. Так оно и было. Мешков не убавилось, а вот живности в деннике прибавилось – в углу скрючился человек в синих штанах и ярко-красном жилете на голое тело. Конокрад тихонько поскуливал и баюкал правую руку.

– Как это ты его? – поинтересовался я у гнедого.

– Го-го-го! – отозвался Гневко. Топнув копытом, тряхнул гривой: – То-то!

Все понятно. Господин конокрад применил старую уловку – ухватил жеребца за ноздри и попытался вывести его из денника. От боли лошадь покорно идет за своим мучителем и не может подать голос. Вот только с гнедым такой трюк не прошел – жеребец воевал с тех самых пор, как перестал быть жеребенком, и подпускал к себе немногих: меня и тех, кому доверял. А мы с гнедым не привыкли доверять никому. Я-то еще могу дать промах, а вот жеребец – никогда. И правильно делает. Иначе скакал бы сейчас Зарко-цыган на моем жеребце, а не валялся на грязном полу.

– Говори, – кивнул я конюху.

Тот, снова сдергивая шапку, доложил:

– Мы шум услыхали, ржание, а потом крики. Бежим, а этот паскуда уже на пузе лежит, а жеребец ваш его копытами обхаживает. Хотели отбить, да страшно стало. За Зарко-цыгана награда хоть за живого, хоть за мертвого – все едино, а нам еще пожить охота. У вас не конь, господин рыцарь, а целый дракон!

– Драконище! – уважительно подтвердил мальчишка и опасливо посмотрел на старшего – не огреет ли снова? Но тому было не до воспитания младших.

– Вы, господин рыцарь, сами его в ратушу сдадите или помощь нужна? – робко поинтересовался конюх. – Ежели надо, мы поспособствуем. Да и поделиться бы можно… Ну, хоть по пфеннигу. А лучше – мне четыре монеты, а Фиске один. И хозяину надо бы пфеннига три отвалить. Все-таки его конюшня.

– Как интересно! Жеребец конокрада поймал, пока вы ворон считали, а делиться-то с какой стати? – усмехнулся я. Махнул рукой: – Тащите сами. Про гнедого можно ничего не рассказывать, он не обидится. Скажете, что сами поймали.

– А как же награда? – захлопал глазами конюх. – Ведь это же целых пять талеров! Это… Приданое для моей девки, да и на свадьбу останется.

Я отмахнулся:

– Некогда мне с конокрадами возиться. Забирайте и утаскивайте куда хотите.

– Ну, господин рыцарь, век за вас буду Бога молить! Я ж теперь свою младшую замуж смогу выдать! – завопил конюх. – Щас мы его… Фиска, болван, веревку неси. Только, господин рыцарь, вы уж гнедого попридержите, сделайте милость. Черепушка у меня одна, а без нее и приданое дочери не в радость будет.

Всегда приятно, если кто-то может порадоваться. Я кивнул гнедому – подвинься. Тот недовольно помотал мордой, но спорить не стал. Конюх боязливо глянул на Гневко и осторожно, бочком-бочком стал протискиваться в денник. Зарко-цыган тем временем приоткрыл один глаз, умоляюще посмотрел на меня, а я, улыбнувшись воришке краешком губ, отвернулся, делая вид, что не знаю, что сейчас произойдет.

Конокрад напрягся, как арбалетная тетива, и резко сорвался с места, сбивая с ног конюха.

До мужика не сразу дошло, что приданое улетело на волю, но, когда сообразил, принялся кататься по земле и яростно выть, проклиная судьбу и поминая несчастную дочь, которой суждено теперь умереть в старых девах.

Мне стало жаль бедолагу. Может, и впрямь перестарок. Наклонившись, спросил:

– Девке-то сколько лет?

– Восемь годков, – всхлипывая, отозвался конюх.

– Восемь?! Так какая свадьба? – оторопел я, а потом разозлился. Ухватив конюха за шиворот, резко оторвал от земли. Приподняв до уровня глаз, встряхнул: – Ей же еще в куклы играть!

– Так п-пока в к-куклы и-играет, – прохрипел конюх. – А д-деньги-то щас надобно копить…

Я разжал руку. Смотрел, как откашливается смертельно перепуганный конюх, и мне стало стыдно! И что это на меня нашло? Почему же сразу о плохом?

– Говоришь, деньги на приданое нужны… Хм…

Я зашел в денник, развязал один из мешков, вытащил пригоршню серебра. Считать не стал, просто высыпал монеты к ногам конюха. Один талер кинул мальчишке:

– Хватит? Откуда деньги взяли – никому ни слова. Уяснили?

Старый конюх что-то прохрипел, а молодой, похоже, лишился дара речи. А с другой-то стороны – какая разница, пусть болтают. Талеры и золотые я сегодня же отвезу Мантизу, и пусть теперь у ростовщика об этом голова болит.