— Эй ты! — вмешался Фухе. — Бомбу осмотрели? Какая она?

— На полцентнера, господин комиссар, — сообщил офицер.

— Не о том спрашиваю, дурак! — прервал его Фухе. — С часовым механизмом?

— Да! Взрыв через четыре часа!

— А сколько лету до Парижа?

— Т-три часа…

— А там есть специалисты, которые бы эту дрянь обезвредили?

— К-конечно, господин комиссар, в Париже все есть!

— Гм… Тогда надо лететь и побыстрее, — решил Фухе.

— Вы, надеюсь, шутите? — побледнел страж безопасности.

— Ничуть, — ответил Фухе. — Эй, носильщик, грузи манатки!

— А что? — сказал Конг. — Это мысль. Летим! А ты, болван, — это относилось к офицеру, — звони в Париж, пусть шлют специалистов прямо в Орли. Грузись, ребята!

— Но с вами его превосходительство господин фельдмаршал! упорствовал офицер.

— Не волнуйтесь, молодой человек! — вступил в разговор Кальдер. — Я человек, хе-хе, привычный, не раз на бомбовозиках, хе-хе, рейсы делал. Пошли, мальчики!

Вскоре все трое заняли места. Соблазненные их примером, пассажиры вернулись в машину.

— Можно взлетать? — спросил командир корабля у Кальдера.

— Можно, сынок, можно, — добродушно разрешил старикашка. — Только беда — бомба полцентнера весит, лишний бензинчик, хе-хе, уйдет. Так ты уж, сынок, парашютик свой и товарищей своих оставь дома. Без этих, хе-хе, мешков полетим веселее. И соблазну меньше будет, когда ты в полете вдруг, хе-хе, о плохом подумаешь! А то что мы без тебя, хе-хе, делать будем?

Парашюты были оставлены, и вдохновленные этим пилоты уверенно подняли машину в небо.

— Слышь, шнурок, — обратился Конг к комиссару. — А ведь у нас уже однажды такое было. Помнишь, над Аппенинами?

— Это когда? — начал вспоминать Фухе. — В сорок четвертом?

— Идиот беспамятный! — возмутился Конг. — В сорок четвертом я был в Нарвике, а ты был в Нормандии. А это было в сорок третьем!

— Ну это ты врешь! — уверенно заявил Фухе. — Тогда мы с тобой ни разу в воздух не поднимались!

— Вот болван! Кретин безмозглый! Ну вспомни: мы летели к Бадольо, а в самолете была установлена мина, но взорвалась она лишь после посадки. У тебя тогда штаны сгорели.

— Это какие? — начал вспоминать комиссар. — Серые в полоску, которые я сшил в Лозанне в тридцать восьмом?

— Ну да! Вспомнил наконец?

— Постой постой… Я обвязался пледом и объяснял всем в аэропорту, что я шотландец…

— Точно!

— А итальянцы меня чуть не арестовали, поскольку с Англией они еще не заключили перемирие?

— Ну, слава Богу, вспомнил!

— Нет! — решительно заявил Фухе. — Не помню! Не было такого! И штанов я себе никаких не шил в тридцать восьмом!

— Мемуарами занялись, молодые люди? — хохотнул сидевший рядом Кальдер. — Давайте, хе-хе, давайте, потешьте свой склерозик прогрессирующий! Только вот что, хе-хе, нас в Орли писаки всякие встречать будут, так надо все-таки решить, что мы им рассказывать станем. Все-таки мы редкость — единственные ветераны войны в нашей, хе-хе, нейтральной, но великой державе. Объяснить надо, как это мы в войну-то влипли!

— А действительно… — задумался Конг. — Вдруг спросят?

— Ну, мы им и ответим! — бодро заявил Фухе.

— Что ответим, болван? Вот спросят тебя, с чего это все началось, что ты им скажешь?

— Как что? Я начну с того, что двадцать восьмого августа тридцать девятого года меня назначили младшим инспектором в отдел Дюмона…

— Кретин! — прервал его Конг. — И всегда был кретином, только с годами память потерял! Надо начать не с твоего Дюмона, а с операции «Поплавок»…

— Раз ты такой умный, — обиделся Фухе, — сам все репортерам и рассказывай! А я послушаю.

Их оживленную перепалку прервало появление стюардессы, пригласившей Конга в пилотскую кабину. Через пару минут бывший начальник контрразведки в сопровождении второго пилота резво проследовал в хвост «Боинга». Вскоре, однако, он вернулся к своим спутникам и плюхнулся в кресло.

— Вся беда — в некомпетентных кадрах, — бодро заявил он, весело поглядывая то на Фухе, то на Кальдера. — Стоило мне уйти, и в госбезопасность стали брать кого попало…

— И?… — чуть слышно спросил Фухе, чуя беду.