Сипягин (перебивая). Прекрасно, прекрасно… Я смотрю на это дело как на решенное… а на вас – как на домочадца. (Поднялся со стула и вдруг весь повеселел и распустился, словно подарок получил. Во всех его движениях проявилась некоторая приятная фамильярность и даже шутливость. Продолжает развязным тоном.) Мы уезжаем на днях, я люблю встречать весну в деревне, хотя я, по роду своих занятий, прозаический человек и прикован к городу… А потому позвольте считать первый ваш месяц, начиная с нынешнего же дня. Жена моя с сыном теперь уже в Москве. Она отправилась вперед. Мы их найдем в деревне… на лоне природы. Мы с вами поедем вместе… холостяками… (Кокетливо и коротко смеётся в нос.) Хе, хе! А теперь… (Достаёт из кармана пальто серебряный с чернью портфельчик и вынимает оттуда карточку.) Вот мой здешний адрес. Зайдите – хоть завтра. Так… часов в двенадцать. Мы еще потолкуем. Я разовью вам кое-какие свои мысли насчет воспитания… Ну и день отъезда мы решим. (Взяв руку Нежданова, понизив голос и искоса поставив голову.) И знаете что? Если вы нуждаетесь в задатке… Пожалуйста, не церемоньтесь! Хоть месяц вперед!

Нежданов (в замешательстве). Я, если позволите, вам это завтра скажу.

Сипягин (выпустив руку Нежданова). Отлично! Итак – до свиданья! До завтра!

Нежданов. Позвольте вас спросить, вы вот сейчас сказали мне, что уже в театре узнали, как меня зовут. От кого вы это узнали?

Сипягин. От кого? Да от одного вашего хорошего знакомого и, кажется, родственника, князя… князя Г.

Нежданов. Флигель-адъютанта?

Сипягин. Да; от него.

Сипягин снова пожал руку Нежданову и, поклонившись, сперва ему, а потом Паклину, надел шляпу перед самой дверью и вышел.

Паклин (бросившись к Нежданову). Вот какого ты осетра залучил! (Хихикая и топоча ногами.) Ведь это ты знаешь ли кто? Известный Сипягин, камергер, в некотором роде общественный столп, будущий министр!

Нежданов (угрюмо). Мне он совершенно неизвестен.

Паклин (отчаянно взмахнув руками). В том-то и наша беда, Алексей Дмитрич, что мы никого не знаем! Хотим действовать, хотим целый мир кверху дном перевернуть, а живем в стороне от самого этого мира, водимся только с двумя-тремя приятелями, толчемся на месте, в узеньком кружке…

Нежданов (перебивая). Извини, это неправда. Мы только с врагами нашими знаться не хотим, а с людьми нашего пошиба, с народом, мы вступаем в постоянные сношения.

Паклин (перебивая). Стой, стой, стой, стой! Во-первых, что касается врагов, то позволь тебе припомнить стих Гете: Кто хочет понять поэта, должен побывать в его стране…

А я говорю: Кто хочет понять врага, должен побывать в его стране…

Чуждаться врагов своих, не знать их обычая и быта – нелепо! Не… ле… по!.. Да! да! Коли я хочу подстрелить волка в лесу – я должен знать все его лазы… Во-вторых, ты вот сейчас сказал: сближаться с народом… Душа моя! Поляки во время восстания в 1863 году уходили "до лясу" – в лес; и мы уходим теперь в тот же лес, сиречь в народ, который для нас глух и темен не хуже любого леса!

Голос Василия Николаевича (медлительный, глухой). Революционеры должны проникнуть всюду, во все слои, высшие и средние, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в третье отделение и даже в Зимний дворец.8

Нежданов. Так что ж, по-твоему, делать?

Паклин (мрачно). В Индии есть скульптурное изображение бога Вишну – называется оно Джаггернаут. Во время празднеств в честь Джаггернаута устраиваются шествия с его изображением на колеснице. Индийцы бросаются под колесницу Джаггернаута, она их давит, и они умирают – в блаженстве. У нас есть тоже свой Джаггернаут… Давить-то он нас давит, но блаженства не доставляет.

Нежданов (чуть не с криком). Так что ж, по-твоему, делать? Повести с "направлением" писать, что ли?

Паклин (расставив руки и наклонив голову к левому плечу). Повести – во всяком случае – писать ты бы мог, так как в тебе есть литературная жилка… Ну, не сердись, не буду! Я знаю, ты не любишь, чтобы на это намекали; но я с тобою согласен: сочинять этакие штучки с "начинкой", да еще с новомодными оборотами: "Ах! я вас люблю ! – подскочила она…", "Мне все равно! – почесался он" – дело куда невеселое! Оттого-то я и повторяю: сближайтесь со всеми сословиями, начиная с высшего! Не все же полагаться на одних Машариных! Честные они, хорошие люди – зато глупы! глупы!! Ты посмотри на неё. Ведь отчего она сейчас ушла отсюда? Она не хотела остаться в одной комнате, дышать одним воздухом с аристократом!

Нежданов. Если она не хочет остаться в одной комнате с аристократом, то я её хвалю за это; а главное: она собой пожертвовать сумеет, – и, если нужно, на смерть пойдет, чего мы с тобой никогда не сделаем!

Паклин (скорчил жалкую рожицу). Где же мне сражаться, друг мой, Алексей Дмитрич! Помилуй! Но в сторону все это… Повторяю: я душевно рад твоему сближению с господином Сипягиным и даже предвижу большую пользу от этого сближения – для нашего дела. Ты попадешь в высший круг! Увидишь этих львиц, этих женщин с бархатным телом на стальных пружинах; изучай их, брат, изучай! Если б ты был эпикурейцем, я бы даже боялся за тебя… право! Но ведь ты не с этой целью едешь!