– Молодец, комбат, – я в азарте повернулся к Петьке, – одним орудием пожертвовал, но дамбу закупорил и нам помог. Давай сюда пулемёт, сейчас пехоту причешем.

Немецкая цепь успела пробежать от дамбы метров сто и поравнялись с лежащим на боку, слегка дымившимся грузовиком. Поднялись было ободренные подмогой и нашим молчанием и залегшие мотоциклисты, но сразу же завалились на землю, как только я открыл огонь. Через минуту открыл огонь и помкомвзвода и немцы, не выдержав, стали откатываться к дамбе. Помог нам в этом и огонь противотанковой пушки. Поняв, что позиция раскрыта и пушка обречена, комбат открыл беглый огонь по немецкой цепи, а потом перенёс огонь на колонну, стараясь как можно больше нанести урона и внести переполоха в ряды немцев.

Первый натиск мы отбили и даже не стреляли по отступающим. Но теперь мы с беспокойством наблюдали, как десять немецких танков, заканчивая размещаться на достаточно ограниченном пространстве между дорогой и болотом, разворачивали башни в нашу сторону. За колонной, на поле между лесом и дорогой стояли приведённые к бою миномёты, куда миномётчики тащили ящики с минами.

– Ну, парни нам сейчас звиздец будет, – и звиздец не замедлил начаться. Танки почти одновременно открыли ураганный огонь по обнаруженной противотанковой пушке и по нашей позиции. Не знаю, что творилось у комбата, но мы полу оглушённые, заваленные землёй от близких и опасных разрывов, задохнувшиеся от дыма, пыли, гари, с кислым привкусом от сгоревшей взрывчатки во рту, валялись друг на друге, каждую секунду ожидая конца жизни. Танковый огонь, как внезапно начался, также резко и оборвался. Но передышка длилась лишь полминуты, за которые мы сумели лишь осознать – мы живы, нас не убили, мы ещё живём…

И тут нас накрыли с миномётов. Это было ещё страшнее. Я был самым опытным из лежащих на дне ямы и понимал, что танковый снаряд был не так опасным, как любая мина, которая по навесной траектории могла попасть прямо в выемку и от нас останется только мясной фарш. А вот мои подчинённые, впервые попавшие в такой переплёт, были деморализованы как танковым обстрелом, так и миномётным. Даже у бойкого Петьки сквозь грязь, копоть и чужую кровь, серым цветом светилось от страха лицо.

Последняя мина разорвалась почти на краю выемки и всё стихло. Сержанты и Петька потрясённо смотрели друг на друга и на меня, не веря тому, что они остались живыми, а я начал их тормошить, заставляя привести в порядок засыпанное землёй оружие и боеприпасы, понимая, что немцы после такой подготовки повторят попытку двигаться дальше. Меня тревожила судьба комбата и его расчёта, но в тоже время успокаивало, что остальные позиции противотанковых орудий немцами не были выявлены и ещё можно пободаться. Я глянул на солнце, которое неуклонно катилось к закату, а потом на часы.

– Блин, ещё долго до темноты… Удержаться бы до ночи, а там с утра….

Курт перестал крутиться в кузове и затих. Пришёл он в себя уже связанным и лежащим на дороге и видел всё: зверски убитых подчинённых, перевёрнутые, опрокинутые и разворошенные мотоциклы, откуда трое солдата под командованием пожилого русского фельдфебеля шустро выгребали оружие, боеприпасы и ранцы. Всё это закидывалось в кузов грузовика. Убитые русские и раненые лежали в ряд в тени деревьев, а вот убитые немецкие солдаты были просто побросаны в кювет как попало.

Зейдель никогда не испытывал чувства стыда, считая что он правильный немец, хороший офицер и он не совершал, как он считал, и не может совершить каких-либо ошибок или действий, за которые ему будет стыдно. Но сейчас чувство стыда жгуче жгло душу – душу правильного немецкого офицера. И каждый раз, когда взгляд Курта останавливался на неопрятной куче тел убитых подчинённых, его окатывал жар стыда.

…. Это из-за него они погибли…., это он подготовленный, обученный командир не смог предвидеть и уберечь доверявшихся ему солдат. Помимо того, что он погубил взвод, он не выполнил задание командира полка и не смог предупредить об опасности полк, который уверенно, рассчитывая на надёжного обер-лейтенанта Зейделя, ничего не подозревая, пёр в засаду, где погибнут ещё десятки немецких солдат. Зейдель даже взвыл от этой мысли и если бы руки были развязаны и рядом был пистолет, он не задумываясь застрелился. Но руки были связаны, а пустая кобура бессмысленно болталась на ремне.

Закончив свои дела, фельдфебель с солдатами подбежали к лежащему Курту и, пнув его в бок, грубо схватили за одежду и рывком закинули в кузов, что было достаточно болезненно. Туда же заскочили двое солдат и грузовик помчался в ту сторону, откуда приехала немецкая разведка.

Когда послышались пулемётные очереди и от бортов кузова полетели щепки, Курт сначала обрадовался, считая, что его сейчас тоже убьют и он избежит позорной встречи с однополчанами. Он почти с завистью смотрел на повисшего на борту убитого красноармейца и ждал своей пули, когда представил, как оберст Хофманн поглядев на связанный, с вывернутыми карманами, растрёпанный труп своего подчинённого, осуждающе покачает головой и скажет окружающим его офицерам: – А я ведь надеялся на него…. Считал его способным и надёжным офицером….

Теперь Зейдель страстно возжелал, чтобы русские отбили все атаки полка и его увезут в тыл русских, подальше от этого позора.

Обер-лейтенант счастливо избежав поражение от пулемётного огня, протянулся телом немного вперёд и приник к дырке в борту, где почти с удовлетворением наблюдал, как мотоциклисты, точно также самонадеянно, как и он, сам влетели под огонь противника. Теперь он хотел, чтобы русские нанесли как можно большее поражение его полку, чтобы хотя бы этим можно оправдать то унизительное положение, в котором оказался Курт.

Вскоре его внимание несколько отвлёк дым тянувшийся из под грузовика, но он через несколько минут утих и Зейдель не видел результатов танкового и миномётного огня, но услышав рёв танковых двигателей, вновь приник к дырке.

Увиденное, не придало ему оптимизма. Танки, энергично и точно обстреляв позиции русских, вдоль колонны двинулись к дамбе.

– Сейчас они сомнут их и найдётся какой-нибудь идиот, который из лихости обязательно переедет грузовик. Брррр… – смерть под гусеницами… Неееет…, – Курт лихорадочно завертелся по кузову, чтобы чем-нибудь, как-нибудь перерезать, перетереть верёвки на руках и ногах. Но в кузове валялись автоматы, подсумки, ранцы, лежало всё, но ничего такого, чтобы помогло освободится…