Шрифт:
Их тащили лошади, уныло шагая по «пляжу», заваленному конскими яблоками, а те судёнышки, что уже достигли пункта назначения, причалив к гулким пристаням, неспешно разгружались чумазыми поденщиками. Пышнотелые торговки расхаживали тут же, голося:
— Гу-уся! Кому гу-уся!
— Маслице свеженькое! Отдам по десять су за фунт! Молочко парное!
— Капуста, редиска! Лучок! Огу-урчики! Две дюжины огурцов всего за один ливр и три су!
— Пирожки-и! Пирожки горячие!
— Яички! Яички кому! По четырнадцать денье!
Мужики виду мятого чуть ли не в окна кареты заглядывали, сипло выкрикивая:
— Крыс травим! Мышей и крыс!
— Трубы чистим!
— А вот шкуры овечьи! Шкуры овечьи!
— Уголька кому, дровишек!
— Сеном торгуем, сеном! Травинка к травинке, соломинка к соломинке!
Впечатлённый Виктор их как будто не замечал — он глаз оторвать не мог от двуглавого собора на острове.
— Нотр Дам де Пари… — бормотал Акимов.
Угрюмоватый собор Парижской Богоматери величаво возносил свои башни к пасмурному небу, обещавшему дождь. В том Париже, где над крышами рэкетирует шпиль Эйфелевой башни, Нотр-Дам смотрелся несколько чужеродным телом, никак не связанным с автомобильной каруселью. Но здесь собор был на своем месте, плоть от плоти города, послед древних трудов и помышлений.
Олег приоткрыл дверцу, отмахиваясь от назойливых торгашей, и крикнул Быкову:
— Яр! Сейчас будет мост Нотр-Дам — дуй мимо, к Новому! А то заплутаем!
— Понял!
Упряжка лошадей вынесла карету к Новому мосту, соединившему берега Сены с островом Сите. «Попаданцам» из будущего мост казался самым обычным, но современниками он воспринимался как потрясение основ. Во-первых, на Новом мосту запрещено было строить дома, чтобы не загораживать вид на реку, во-вторых, на нём установили конную статую Генриха IV, да ещё и насосную станцию, прозванную Самаритянкой, [43] а в-третьих, по бокам моста проложили тротуары. Здесь, вознесённые над тёмными, холодными волнами, вели свой изысканный торг книгоноши, а под сырыми сводами моста принимали иные заказы — прирезать кого или обокрасть.
43
Установленная на ней скульптурная группа изображала Иисуса и самаритянку у колодца Иакова.
А на левом берегу Сены карета лорда Монтегю попала в настоящую пробку — множество повозок скучилось на перекрёстке, и ржание коней, скрип, стук, треск, щёлканье бичей и грубая брань кучеров повисали почти зримой чернотой.
Выкатившись на улицу Вожирар, экипаж проехал прямо к Люксембургскому дворцу. Знаменитый сад с тем же названием не был ещё толком разбит, так что аллеи, фонтаны и прочие статуи отсутствовали, зато имелся большой неопрятный пустырь, где паслись козы. Ряды первых деревьев, высаженных лет десять назад по приказу королевы-матери, примыкали к самому зданию дворца. В их зыбкой тени шастали гвардейцы кардинала, щеголяя в красных плащах с серебряными крестами.
Карета подкатила к парадному входу, и Сухов тут же внутренне собрался, предощущая знакомую по прошлым встречам оторопь — сейчас он узрит живого Армана Жана дю Плесси де Ришелье.
Довольно тошнотворное чувство — ждать встречи с человеком, чьи кости давным-давно истлели. Умом Олег понимал, что пересёкся с кардиналом не только в пространстве, но и во времени, и нынче «Красный герцог» жив и здоров, ему всего сорок два. Но душа восставала против немыслимости такой ситуации и попрания основ здравого смысла.
Сухов усмехнулся: не будь его нервы хорошо закалены, вполне мог бы двинуться рассудком. Но переживания оставим на потом…
У входа в Малый Люксембургский дворец прохаживались мушкетёры в красном. [44] Завидев карету, трое или четверо из них тут же направились к ней, дабы узнать, кто осмелился потревожить монсеньора. Впереди гвардейцев шагал совсем ещё молоденький парень, весь в бледно-голубом атласе и серебристой парче, в белой фетровой шляпе с лазурными перьями.
44
После третьего по счёту покушения на Ришелье в 1629 году король передал ему пятьдесят конных аркебузиров для охраны. До той поры особу кардинала оберегали тридцать мушкетёров-гвардейцев, которых он нанял сам и платил им из собственного кармана. Их отличал красный плащ с белыми крестами.
Изящно поклонившись Олегу, покидавшему насиженное место, он церемонно спросил:
— Не соблаговолите ли объяснить, милостивый государь, с какой целью вы наносите визит? И кому именно? [45]
— Соблаговолю, — улыбнулся Сухов и, в свою очередь, осведомился: — С кем имею честь?
Парень в белом вздёрнул подбородок и отчеканил:
— Шарль-Сезар де Рошфор, паж его высокопреосвященства!
— Олегар де Монтиньи, виконт д’Арси, — скромно отрекомендовался Сухов и добавил металлу в голос: — Мною был задержан лорд Монтегю, шпион герцога Бэкингема, и с ним вся его секретная почта. Я обещал шевалье де Бурбону передать как письма, так и самого курьера монсеньору, и мне хотелось бы сдержать данное слово.
45
В Малом Люксембургском дворце, вместе с Ришелье, проживала герцогиня д’Эгильон, племянница кардинала (а может, и не только племянница…).
Во взгляде де Рошфора, гордо прямившего спину, так и светилось: «Вы что же, мне не доверяете, сударь?!» — но громадным усилием воли паж поборол себя.
— Следуйте за мной! — сказал он резко и направился во дворец.
Олег последовал за ним, опережая Уолтера Монтегю, взятого под белы рученьки дюжими гвардейцами, а Быков кряхтел за спиною Сухова, волоча дорожный сундук, полный тайной переписки.
За дверьми кардинальского кабинета было тихо и сумрачно — тяжёлые шторы наглухо закрывали окна. Нервный звук шагов по паркету разносился чётко и гулко.