Мысль создаёт и видоизменяет материю, фантазия служит красоте молодости, а стяжательство обедняет искусство. С таким предписанием, в ожидании вступления ведущего, мы успели ознакомиться в либретто к сегодняшнему вечеру, представлявшее собой опалённые клочки бумаги, предлагаемые гостям угрюмым согбенным старцем, поддерживающим равновесие подвернувшейся под руку кочергой.

Первый тостующий всё не двигался с места ни шагом, ни словом, пребывая в молчаливом созерцании каких-то тайн, либо недосказанных, в свой короткий, но золотой век, истин. Увы любой толпе, какими бы блестящими качествами не обладали индивидуальности, невозможно пребывать в тягостном созерцании, нагнетаемым молчаливым ожиданием. Уровень этических совершенств обратно пропорционален увеличению людской массы… Как только теряется контроль, давление, управление мыслями и поступками толпы, настоятельно рекомендую уединяться, ибо велик риск возмущенной паники, хаоса, и, как следствие, поиска нового, пусть и безумного, лидера. Грабьте, унижайте, подчиняйте, но управляйте нашей свободой так, чтобы мы были сыты; знали, как, за сколько и на кого трудиться; не имели сил и времени на размышления «о высоком», а только лишь на плотские отдохновения; были умиротворены ясным порядком (вернее, распорядком) вещей и не терзались мыслями о свободе самовыражения… Один умник – это самодостаточная сила. Собери вместе несколько десятков способных голов, они тут же готовы будут подчиниться не самому одаренному человеку и, не дай Бог, гению, за самые примитивные и дешевые блага, но зато свободные от управления и построения коллективной жизни, выстраивания утопического общества, в виду разности взглядов, своенравности характеров и влиятельности настроений. Гораздо сытнее условная, договорная свобода своей профильной деятельности и безусловное прописное обеспечение своих нужд, в счастливой иллюзии, что по крайней мере за себя самого и своих близких, решения принимаются самовольно…

Вот, к слову сказать, яркий пример «неосторожного обращения с толпой», в виде моих нездорово бурлящих желчью размышлений, забродивших в неясном ожидании. По этим самым причинам или предосторожностям, и сей случай потребовал, если не «хлеба и зрелищ», то определенного развития обстановки происходящего, некоего лидерства и руководства своей праздности.

Если представить, что общая перемена настроения публики, из-за неясного обвинения, отстраненного созерцания и предпочтения собственных идеалов интересам масс, проделала стремительный путь от солнечного теплого доверительного веселья, до охлаждающего душу пасмурного возмущения, то общая атмосфера стала походить на исландскую Gluggavedur – «оконную погоду», философски воспринимаемую островитянами, и раздражительно влияющую на тех, в чьих жилах, по всей видимости, не течёт кровь Викингов.

Не знаю, обязан ли в своем наследии каким-либо варварам, наш примечательный ведущий, но, сколь неожиданным, столь и предсказуемым «гейзерным выбросом», он сумел в один миг обратить внимание и настроение страждущих «туристов», окатив нас тёплыми, слабо минерализованными брызгами интеллектуальных впечатлений:

«Чёрт догадал, Вас, Александр Сергеевич, родиться в России с душой и талантом!» – внушительным глубоким голосом, подавившим волнение, начал испытуемый. – «За что, сказать по правде, мы чувствуем и интуитивно угадываем, свою вину и неблагодарную причастность» – добавил он тихо и, словно, неожиданно для самого себя, начав исповедь. – «Но, явно, Бог внушил нам чтить и понимать оставленное Вами наследие!» – прочувственным, но уже мягким тембром, наконец, заключил свою мысль смелый ведущий.

Раздавшиеся рукоплескания и возбуждённые радостные восклицания, прокатившиеся по вкушающему амфитеатру, стали заслуженным, нервным напряжением и неудовлетворенным терзанием, экстазом. Все переживания, негативные ощущения и позитивные ожидания, неуёмные страсти и жажда их высвобождения, разом окупились и разродились театральной овацией. Атмосфера восторга и раскрепощения. Казалось, не было ничего проще, воспользовавшись экзальтированным состоянием публики, несколькими стеклянными доводами и чередой пенопластовых шуток, превратить «заброшенный склад» любовных исканий в современный «выставочный зал» мастеров флирта и финансистов романтики. А вместо чреватой игры с совестью «отдыхающих», стоило намекнуть всем нам о медицинской здравости пороков и житейской увлекательности страстей. Тогда, гармония кутежа, вмиг, и на весь оставшийся вечер, была бы обеспечена.

Но ведь недаром, мы не стали недооценивать любопытного церемониймейстера!? Любовь ли к диалектике, наивность ли и утопичность мечтательной натуры, неустанные поиски метафизических истин, искрящаяся ли энергия молодого ума – видимо, всё его естество не позволило сойти с незримого пьедестала, сменив полёт смелых рассуждений на хождение простых истин. Как бы там ни было, в предложенном монологе, прозвучало, наконец, первое неосторожное и настораживающее «Я»:

– «Для вас, Дорогие Друзья, не станет сюрпризом, тот факт, что по долгу службы, я встречаю и пытаюсь познать множество знаменитых и (чему вы свидетели, и яркий пример) единицы Великих людей…». Необходимо заметить, что взгляд демагога, его мимика и жесты, вся исходящая энергия, не просто сопутствовали спичу, а скорее выступали главными завоевателями спорных территорий в умах и сердцах гостей. Никто не внимал непосредственным словам сих изъяснений, но каждый, казалось, проникался и постигал предлагаемые сомнения. В целом, атмосфера энергетического единения и интеллектуальной свободы предвещала увлекательные игры разума и победу красоты мышления. Пусть и над здравым смыслом. Не только у природы нет плохой погоды, но и при первых признаках красноречия, не стоит прятаться в укрытие своего критического разума.

Конец ознакомительного фрагмента.