Не задерживаясь около Нэлки, Шатков проскочил к двери, проверил, заперта ли она, выдернул из замочной скважины ключ, сунул в карман.

Бросил Нэлке, совсем не уверенный, в том, что она слышит его:

– Так будет лучше.

Парень, которого он чуть не изуродовал стулом, по-прежнему лежал у стенки, с сипением втягивал сквозь сжатые зубы воздух. Оружия у него не было, это Шатков определил точно, а вот у первого, которому он расплющил лицо коленом, оружие было. Шатков сдернул с него одеяло. Кровяное пятно, расплывшееся на ткани пододеяльника, было внушительным, вызывало невольный озноб. Шатков откинул ногой одеяло в сторону. Лицо налетчика было превращено в фарш.

«Ничего, какая-нибудь другая Нэлка, не эта, мокрым полотенцем обработает физиономию, сотрет сопли, на недельку уложит в постель – все восстановится. Только нос кривым будет. В назидание… И за любовь к зелененьким».

Шатков, поморщившись, сунул ему за пазуху руку, вытащил новый, не потерявший еще синего вороненого блеска пистолет. Оттянул затвор – в стволе находился патрон, медный глазок капсюля недобро смотрел на Шаткова. «Как в Афганистане, на войне – „масленок“ загнан в дуло, – отметил Шатков, – для быстрой стрельбы. Видать, этот скот был в Афгане».

Шатков ощутил невольную досаду – он тоже был в Афганистане, а люди, побывавшие там, помечены особой печатью.

Отметил, что пистолет был засунут в подмышечную кобуру, сшитую из белой кожи, с белыми плечевыми ремешками, а такие кобуры носят в милиции.

«В кармане у него должна быть запасная обойма, – подумал Шатков. – Если он действительно афганец, то без запасной обоймы ни за что не выйдет на дело. Запасная обойма – это как отличительный знак, без запасных обойм афганцы даже на улицу не должны выходить, это уже сидит в крови». Шатков похлопал по джинсам – вначале по одному карману, потом по другому, перевернул парня разбитой физиономией вниз, услышал за спиной булькающий звук – похоже, второго парня, увидевшего, во что превратился его кореш, начало рвать, Шатков на бульканье даже не обернулся, – в заднем кармане джинсов налетчика нашел вторую обойму.

«Точно афганец! – подвел он итог. – И чего тебя, бедолага, в банду занесло? Сидел бы лучше где-нибудь в ассоциации воинов-интернационалистов на припечке, распределял бы гуманитарку… Ан нет!»

Не только этот парень, много других афганцев – десятки тысяч человек пошли в услужение разным богатым людям, занялись делами, за которые раньше били по лицу, а некоторые вообще продались – как этот вот толстозадый деятель… ни дна ему, ни покрышки!

Шатков сверил номер обоймы с номером пистолета – обойма была родная, номера сходились.

«Не реквизировал ли он этот штатный пистоль у какого-нибудь полоротого мусора? Вот страна зершлехтов! Есть страны зергутов, а наша же страна зершлехтов. Или, как говорит один шибко мудрый деятель от литературы, – страна непуганых идиотов и вечнозеленых помидоров. И не дай бог, если того полоротого мусорка шлепнули. Тогда толстозадому – вышка!»

Он сунул пистолет под ремень штанов сзади, – как носил оружие в Афганистане, сверху прикрыл рубашкой, ухватил афганца за воротник, отволок в прихожую. Вернулся, потыкал носком кроссовки во второго налетчика.

– Ну? Сам на ноги поднимешься или помочь?

Парень вяло пошевелил одной рукой, потом приподнял голову, но не удержал ее на весу.

– Ясно, – сказал Шатков, ухватил его за воротник, рывком поставил на ноги. – Я же тебе сказал, что твоего шефа знаю, можешь его не называть… Хотя мне было интересно проверить… Николаев?

– Николаев, – вяло шевельнул губами в ответ парень.

– А эта сучка барменша – главный ваш локатор? Все наводит и наводит, никак устать не может? ПВО местного значения… Верно?

Парень беспомощно шевельнул вялым чужим ртом, в глазах у него отразилась тоска, такая тоска, что Шаткову даже сделалось жаль его – впрочем, не сообрази Шатков вовремя и не поменяй чашки с кофеем, жалеть бы пришлось его самого.

– Верно? – повторил он вопрос.

– Верно, – с трудом ответил парень.

Это надо же было так повезти: с лету попал в десятку – сам того не ведая, наугад, с закрытыми глазами… Да это даже больше, чем попасть в десятку – это все равно, что вслепую пробить пулей мелкую монету, подброшенную в воздух.

– Уходи! – сказал он парню. – Сам, на своих двоих уходи… Пока я добрый.

– Пушку все-таки отдай, – попросил парень.

– Не отдам. Это моя добыча. Боевой трофей!

– Ты даже не представляешь, что тебе будет, если не отдашь пушку.

– Очень даже хорошо представляю. Также хорошо представляю, что будет с твоим напарником. Как вы его зовете? Афганец?

– Мулла.

– Правильно. Только у мулл бывают такие жирные бабьи задницы, больше ни у кого. Вот что будет с ним, я знаю хорошо. О такой книге, как Коран, он никогда больше не услышит.