Самые интересные из всех Барри – ирландцы, как я и говорил вам в те времена, когда вы соглашались меня слушать. Я только что получил от лорда Бэрримора, главы нашей ирландской ветви, письмо с объяснениями нашего родства: «Мы, нижеподписавшиеся, подтверждаем знание традиций, которые сохранились в нашей семье, и заявляем, что в начале XV века во Францию прибыл Жан Дюбарри из семейства милорда Бэрримора и обосновался в Сен-Поле, неподалеку от Тулузы, где и основал ветвь нашего рода под фамилией Барри-Сер, и т. д.».

С этим, великолепная Юнона, вы можете сбросить розовые ленты и котильоны Жанетты ради олимпийской, славной и чистой наготы Королевы Небес, поскольку эти одеяния, несомненно, подходят вам лучше всего.

Был и остаюсь преданным слугой моей очаровательной вдовушки и свояченицы.

Из Версаля, 18 января 1769 года

(от Шон, Дюбарри)

Беарн поднял ставки еще выше, чем Монморанси: она просит сто тысяч ливров и продвижение по службе для ее сыновей, которые, как говорят, являются офицерами кавалерии или что-то на военных кораблях Короля.

Д’Эгильон придерживается мнения, что надо соглашаться и заключать сделку как можно скорее, поскольку Шуазель начинает обходной маневр со стороны мамаши Гурдан. Эта дама обещала нам молчать, но нет уверенности, что она устоит перед мешками золота семейства Шуазель.

Все дело было в том, чтобы «представить» Королю его же любовницу Жанну. Став, благодаря замужеству, настоящей графиней Дюбарри, войдя в дом, чья родословная восходит, как мы только что видели, «ко временам пророков», Жанна могла совершенно официально быть при Дворе и входить в число приближенных Короля, ей предоставлялось право принимать участие в ужинах в малых Кабинетах. «Представление» было не простой формальностью, а одним из основных протокольных правил «этой страны». Однако для того, чтобы быть принятой при Дворе, Жанне недостаточно было просто предъявить доказательства своего новенького дворянства. Ей также нужна была крестная мать, которая взяла бы на себя «ответственность» за приобщение к сонму святых. Хорошая репутация крестной матери была достаточным залогом, а «плохая» репутация дебютантки могла пагубным образом сказаться на престиже и чести ее посредницы. Именно этим объяснялись трудности «отыскания» редкой птицы, поэтому надо было заплатить за исполнение почетной обязанности крестной матери. А поскольку в данном случае речь шла о самом Короле и его удовольствиях, тарифы резко взлетели вверх. Ришелье и его племянник д’Эгильон упорно вели довольно постыдные переговоры с возможными крестными матерями, такими же продажными, как девки в «Опере» или в борделе мамаши Бриссо. А в это время клан Шуазелей, заклятых врагов Ришелье и Жанны, а значит, и официального представления, делал этим дамам весьма высокого происхождения и низкой морали заманчивые контрпредложения, что поднимало ставки еще выше. Однако в конце января удалось заключить соглашение с графиней де Беарн. Церемония была назначена на 25-е число того же месяца. С этого дня Жанна могла наконец официально «числиться» при Дворе, и зеркала Большой Галереи должны были согласиться отражать в своей бездне ее красоту. Жанна становилась официальной любовницей Короля и могла, если бы захотела, пойти по стопам Помпадур. Она уже занимала в этом дворце покои, которые стали свободными после смерти Лебеля.

Версаль, 25 января 1769 года

(от герцога д'Эгильона, маршалу де Ришелье)

Если только слух о несчастье не распространился быстрее, чем бегает носитель сего письма, знайте, что Беарн только что подвернула лодыжку, поднимаясь со скамеечки для молений. Она рухнула на пол всем своим телом и весом, который мы неосторожно утяжелили сотней тысяч ливров. Теперь она не может ходить. Опасаясь, что об этом ужасном случае не станет известно, она так кричала, что с ума можно было сойти. Ее отнесли в покои и приставили трех хирургов, которые стали держать совет: накладывать гипс, делать примочки или отрезать ногу, чтобы избежать гангрены? Могу поспорить, эти господа будут менее глупы, чем обычно бывают врачи, и предпочтут ничего не делать и дать Беарн возможность в одиночестве переносить предполагаемую боль.

Версаль, 25 января 1769 года

(от Ришелье, д’Эгильону)

Крики вызвали стенания, которыми наша графиня огласила малые Кабинеты, они могли разорвать самое крепкое сердце. Никогда в Версале не слышали такого плача, за исключением дня, когда скончался великий Король, потому что стоны обеих наших дам, молодой и старой, нимфы и Горгоны, были вызваны горячими и искренними переживаниями.

Король думает вылечить Беарн длительным отдыхом в ее владениях, находящихся по меньшей мере в двухстах лье от Двора. Если эта мартышка в бриллиантах, по выражению Принца, считает лечение слишком радикальным и очень удаленным от салонов, где она может потерять свои сто тысяч ливров от Фараона, Король предложит ей сменить очаровательную мансарду во дворце на гнусные покои в башне Венсенского замка.

Париж, 25 января 1769 года

(от Шон, Жанне)

Моя бедная Жанна,

Я только что узнала об этом досадном происшествии. Несколько строк, которые я царапаю в моей комнате, где укладывается сундук, ты получишь за час или два до моего приезда. Жан-Батист намерен сопровождать меня в Версаль, несмотря на запрет там появляться. Он полагает, что сможет быть полезным.

Мы знаем, что церемония представления несколько раз откладывалась из-за простого невезения, а также из-за большого нежелания и хитрости графини Беарнской. Вынужденная оправиться от вывиха по специальному приказу Короля, изложенному в запечатанном письме, та встала с постели и начала совершать прогулки в портшезе, опасаясь, что никто не поверит в ее вывих. И вот она уже готова появиться при Дворе. Это произошло 4 февраля.

Именно в тот самый день Король в свою очередь неудачно упал с лошади во время охоты в лесу Сен-Жермен. Все опасались, что он сломал руку. В стане Шуазеля с удовольствием заговорили, что, без сомнения, Беарн вывихнула лодыжку из-за слишком подобострастного исполнения своих придворных обязанностей и развитого чувства предвидения. Однако рана Короля осложнилась. Боли стали еже более острыми, почти нестерпимыми. Рука продолжала опухать.

Беспокойство по поводу его здоровья утихло только через три недели. Потом еще две недели ушли на то, чтобы Король с рукой на перевязи смог вернуться к активной жизни. Наступил март. График проведения различных церемоний был расписан на полтора месяца вперед, включая, в частности, свадьбу герцога Шартрского [97] . 21 апреля наконец, когда все уже решили, что эта церемония так никогда не состоится и звезда мадам Дюбарри сильно поблекла, а все враги уже предвкушали ее неизбежное и скорое изгнание, Король объявил: представление состоится утром следующего дня.

23 апреля 1769 года

(от графа де Мерси-Аржанто, посла Австрии, императрице Марии Терезии)

Ваше Величество,

Большое несчастье видеть, как великий Король вынужден в течение целого часа ждать ту, ради кого собрались министры и послы. Придет ли она? Или больше никогда не появится? Этого не мог сказать никто. Увы, трудно было удержаться от смеха при виде ходившего взад-вперед с опущенной головой молчаливого Короля.