— Закон гласит, тэйалия не может отказать урмыту после обряда Единения. В другие дни и ночи сколько угодно. Но не в день Обряда. Обряд потеряет свою силу, если тэйалия и урмыт не станут единым целым, — произнёс он спокойно.

— Значит, вернёшься к званию хэцо! — поднялась с ложа и топнула ногой. — Я не собираюсь подчиняться вашим дурацким законам! Не я себя сюда притащила! Не мне это нужно! Цени, я оказываю тебе услугу, урмыт! Кто-то говорил о том, что я физически не привлекательна. Тебе даже не придётся совершать над собой усилие!

— В Совете сразу поймут, что Обряд не доведён до конца, — как жаль, что нельзя было увидеть выражения лица этого урода, маска скрывала так интересующую меня сейчас мимику.

— Придумай что-нибудь, — убийственно спокойно ответила, решив взять себя в руки и больше не кричать. — Ты же маг? Притом сильный. Не зря же на тебя так зол весь Совет. Не зря ты так много умеешь и говоришь как человек, имевший когда-то власть. Только не говори, что возможностей нет. Всегда есть способы обойти законы. Всегда! Вот и будешь, вместо ночи Единения, разрабатывать план того, как обмануть Совет. Считай, что это мой приказ. Я тебя не хочу! Так что, отвращение друг к другу взаимно, урмыт! И насиловать себя я не хочу, в угоду вашим законам! Может, тебе и в удовольствие единяться с женщиной, которая лежит бревном и просто тебя терпит… Но для меня в этом никакой радости, поверь, нет.

— Я услышал тебя, Светляшчок, — назвал меня по имени, снова его исковеркав, голос мужчины при этом звучал мёртво и холодно.

— Светлячок! Не путай, будь любезен! — не собиралась уступать более ни пяди. — Если ты впредь составляешь какие-либо комбинации, в которых мне отводится главная роль… Предупреди! Иначе и ты, и я можем оказаться в идиотском положении. У женщины тоже могут быть мозги и желания, долбанный шовинист… — проворчала устало и отвернулась от проштрафившегося мужчины.

— Что такое шовинист? — вежливо спросил Морок.

Самообладания ему не занимать. Или ему действительно всё равно, что я там о нём думаю, или он очень хорошо владеет собой.

— Мужчина, считающий, что все женщины идиотки, не способные думать и чувствовать, — просветила его не менее светским тоном. — Надо было назвать тебя так. Это имя тебе бы подошло идеально. И почему мне раньше в голову не пришло?

— Последний вопрос, прежде чем я помогу тебе разоблачиться, — непробиваемый какой. — Моё имя. Оно что-то значит?

— Да. Но я предпочитаю значение оставить при себе, — мой голос, надеюсь, сочился ядом. — И я сама разденусь. Буду рада, если и ты разоблачишься сам, где-нибудь подальше отсюда.

— Только тэйалия может снять с меня наряд, — елейным тоном отозвался мужчина.

— Не строй из себя идиота, — фыркнула, не удержалась. — Ты прекрасно понимаешь, что я не собираюсь соблюдать эти обычаи. И тебе не советую, если не хочешь ходить не переодевшись ни разу несколько следующих лет, — надеюсь, до него дошёл намёк, что ему доступ к моему телу точно не грозит. — Поэтому, будь любезен, выметайся. Только мебель обозначь, чтобы я её видела и свободен!

Никогда ни с кем не разговаривала так, как с ним. Никогда не позволяла себе подобного пренебрежения к людям… Но слишком зла была на этого красавчика, слишком хотела увидеть снова без одежды, слишком хотела, чтобы он смотрел на меня хотя бы с вожделением… Но это опять же слишком нереальные запросы. Потому… Поищу себе другого урмыта, более вменяемого и не шовиниста. Надеюсь, тут такие водятся.

— Тогда мне и придётся так ходить эти годы, — мне кажется, или в голосе мужчины слышна насмешка? — Это не оборот речи. Одежда не снимется, если этого не сделаете вы. И не снимется с вас, если попробуете это сделать сами. Магия Обряда Единения.

— Только сегодня так или всегда? — спросила, похолодев.

— Всегда, — добил он меня окончательно.

Кто бы знал, что когда-нибудь так сильно, так неистово буду скучать по своему любимому фарфоровому сервизу. Он мне пригодился бы сегодня. С каким удовольствием разбила бы все свои любимые красивенькие тарелочки о голову непрошибаемого урмыта. С каким наслаждением кинула бы ему в лицо супник! Сколько восторга получила бы, пошвырявшись в него чашками и блюдцами! Нет в жизни счастья. В этой комнате кидаться нечем.

— Хорошо, — процедила сквозь зубы. — Ты разденешь меня, я раздену тебя… И ничего больше! Дальше ты разрабатываешь партийное задание, а я спокойно отдыхаю без тебя.

— Партийное задание? — переспросил мужчина, передвинувшись явно как-то слишком близко ко мне.

— План по обману Совета, — спокойно ответила, чувствуя, что напряжение в помещении нарастает.

Потянулась рукой к маске, решив всё-таки, для начала проверить заявление ушлого урмыта. Маска и правда сниматься не хотела, как и перчатки, за которые взялась следом. Не соврал, гадёныш. Не в этот раз. Надо же, какой честный стал… Когда ему выгодно, он про ложь и не вспоминает, гад. Когда Морок сделал ещё шаг ко мне, остановила его жестом, задумавшись как лучше. Голой раздевать его, или ему голым раздевать меня? По мне, ни так, ни этак… Но выбора нет. Придётся что-то решать.

— Я первая тебя раздеваю, — поведала ему нежнейшим голоском.

По крайней мере, буду видеть и выражение лица, и реакцию на мои действия. А так же по взгляду попытаюсь понять, как на него процесс моего разоблачения подействует.

— Что-то взамен этой одежды надеть можно будет? — задала ещё один вопрос.

— Домашнее одеяние, — ответил мужчина тихо, не став со мной спорить по поводу очерёдности.

— И где оно? Для тебя и для меня. И если это такое же прозрачное нечто, что ты мне уже демонстрировал, то по нескольку штук и того, и другого, — наученная горьким опытом, решила обговорить все условия заранее.