— Чего ты хочешь, Джон? Для чего ты здесь? — она даже не спросила, как он вошел. Зачем? Она знала о его неприятной способности проникать сквозь запертые двери.

— Поговорить.

— Почему нельзя поговорить при свете дня?

Он угрожающе склонился над ней, опершись руками о столешницу.

— Мне больше нравится ночь. Недаром меня называют сатанинским отродьем. Разве ты этого не знала?

Откинувшись на спинку кресла, чтобы быть подальше от него, Фелиция негодующе перекрестилась.

— Это божья обитель. Не говори так!

Он дьявольски расхохотался, не сводя с нее горящих страстью глаз.

— Да, ты же у нас свет! Свет ты, и тьма я! — он протянул руку и сорвал накидку с ее головы. Золотые волосы рассыпались по плечам и засверкали в свете молний. — Как тебе удается оставаться все такой же молодой и такой же безнадежно красивой? — голос у него охрип и стал ниже. — Как?

— Просто я живу по законам божиим! Вот и все! — она не стала поправлять волосы, сочтя это ненужным кокетством. — О чем ты хотел со мной говорить?

Откинув полу плаща, он сел на краешек стола, откровенно любуясь ее красотой.

— Ты и в черной убогой рясе дивно хороша, а если тебя одеть в королевский пурпур?

Фелиция вздрогнула.

— Ты хочешь стать королем?

— Хочу! И хочу, чтобы ты была моей королевой! — напор в его голосе мог смести любые возражения.

Но Фелиция не дрогнула.

— Я монахиня, а монахини не становятся королевами.

— Значит, ты станешь первой!

Фелиция отрицательно покачала головой.

— Не хочешь? Стать виконтессой ты не захотела, королевой тоже не хочешь. Чего же ты тогда хочешь?

— Виконтессой не хотела меня видеть твоя мать, — тихо поправила она его. — А я сделала для этого все, что могла.

— Все, что могла? — зловеще переспросил граф, и глаза его опасно засверкали.

— Да! Думаешь, мне было легко уговорить отца и брата дать согласие на брак с одним из самых опасных для нас семейством королевства?

— Моя мать давно уже за все заплатила. И забудем о ней. — Фелиция с ужасом уставилась на него, но он спокойно продолжил: — Но когда я предложил тебе бежать, ты меня отвергла!

Фелиция с мрачной гордостью откинула голову назад и открыто посмотрела ему в лицо.

— Я отказалась стать твоей любовницей! Потому что ничего другого ты мне не предлагал!

Он замер, недоверчиво изучая ее лицо.

— Неправда! Я просил тебя стать моей женой.

— Но не тогда, когда примчался ко мне среди ночи в такую же грозу и приказал собираться!

— Я просил!

— Нет, приказал! О любви и венчании речи не шло.

— Я спешил, я боялся, что нас поймают.

— А я боялась позора.

— Ты никогда мне не доверяла!

— Да, я тебе не доверяла! — горестно подтвердила Фелиция. — Твоя семья всем известна своими предательствами. Разве не так же твой дядя поступил с Орландой Кросби? Он поклялся ей в любви, пообещал жениться, тайно увез ее из дома, обесчестил и бросил. Она умерла от стыда и позора в этом монастыре.

Граф потемнел и с трудом выговорил сквозь стиснутые зубы:

— Так это все из-за не сказанных тогда пары слов? Столько лет горя и мучений только потому, что я торопился и не успел их тебе сказать? Ты меня отвергла из-за такой ерунды? — он с ненавистью впился взглядом в ее бледное лицо.

— Не надо смотреть на меня с таким презрением, Джон, — тихо попросила его Фелиция, — ведь это ты не сказал того, что было нужно, а не я. Почему ты всегда ищешь виноватых?

Он спрыгнул со стола и принялся метаться по келье. Она с болью следила за его стремительными шагами.

— Может быть, потому, что так легче жить? Иначе бремя вины станет невыносимым? — потребовал он ответ у темноты, прекрасно его зная. Потом остановился у стола и прямо спросил у Фелиции: — Но если бы я сказал тогда такие нужные тебе слова, ты бы ушла со мной?

— Да, — она ответила прямо, не колеблясь. — Тогда я тебя любила.

— А сейчас не любишь?

Она прочла краткую молитву и обратила взор к алтарю.

— А теперь я божья невеста.

Граф взорвался.

— К черту этот монастырь! Я до сих пор неистово тебя люблю! И ты поедешь со мной! Хочешь ты этого или нет!

— Я с тобой не поеду! — это прозвучало не менее твердо и решительно.

— А что ты можешь сделать? — граф спросил это с веселым удивлением, не понимая, кто может ему воспрепятствовать. — И эту паршивку Агнесс я найду, не надейся ее спасти.