— Не думаю, что стоит омрачать это место моим появлением.

— Даже так? А скажи, господин неведомый благодетель, что сделаешь, если я откажусь тут находится?

Молчание длилось около минуты, потому голос со вздохом спросил:

— Неужели ты готова подставить друзей и покинуть это место?

— В смысле? — похолодела Лекси, уже зная, что услышит, но не желая поверить.

— Если не хочешь остаться здесь ради себя, то останься ради друзей. Иначе им придется…плохо.

— И это называется «не пленница»?

— Нет. Просто ради твоей безопасности я пойду на любые меры. Но надеюсь на твое благоразумие.

Лекси на свое благоразумие тоже очень надеялась. А еще на возможность договориться мирным путем.

— Ты понимаешь, что ограничивая меня — совершаешь большую ошибку?

— Я не ограничиваю, я всего лишь создаю для тебя идеальные условия.

— Но я для этих условий не идеальна. Верни меня обратно, в суровый реальный мир.

— Нет, ты останешься здесь.

Лекси сощурилась. Темперамент Фейнов поднял голову и раздраженно зашипел, словно разбуженная кобра.

— Незнакомый благодетель, ты, кажется, плохо меня знаешь. Я очень не люблю, когда кто-то пытается сделать мне что-то против моей же воли. Неужели, ты думаешь, что получил идеальную пленницу?

— Но ты не пленница! Ты — гостья! Которая может делать здесь все, что угодно.

— Все? — мягко спросила Лекси, оглядываясь. Взгляд остановился на дорогущей и явно антикварной вазе, что стояла на пузатом комоде, расписанном райскими птицами. Дойти до него было буквально пара шагов. Проведя кончиками пальцев по гладкому боку вазы, Лекси толкнула ее. И с явным удовольствием послушала, как рассыпаются по полу осколки.

— Когда я в бешенстве, то бью посуду. Ты же не против, да?

— Не против, — откликнулся голос, — все разбитое очень быстро заменят.

— Само гостеприимство, — буркнула Лекси, — а в туалете ты тоже за мной будешь бдить?

— Пройдись по дому, — послышалось в ответ, — изучи здесь все. Уверен — тебе понравится. Если будут вопросы: просто произноси их вслух.

— Уже есть вопрос, — Лекси потрогала хрупкую шкатулку из разноцветного стекла, но скидывать не стала, — Где мое платье? Я пришла на пляж в платье. А сейчас сижу голая.

— Видимо, осталось, где ты его сняла.

— Так это же Ха… — вырвалось у Лекси, но она вовремя остановилась, — ха! Погоди, так все подумают, что я утонула! Эй, человек! Человек! Я не хочу быть утопленницей! Слышишь? Сделай что-нибудь! У меня куча друзей, да там такое начнется!

— Не волнуйся. Не начнется.

— Ты просто не знаешь моих друзей!

— Ты просто не знаешь моих возможностей, — возразил голос, — Все будет хорошо. Никто ничего не подумает. И со временем ты с ними увидешься.

— … — выругалась Лекси, — Скажи мне хоть: нафига тебе это?! Кто ты?

— Хорошей прогулки, — пожелали ей в ответ, — Помни: все здесь для твоего комфорта.

Лекси все же скинула шкатулку на пол и громко, от души выругалась. У нее создалось впечатление, что это была игра в одни ворота. В ее.

Она огляделась, стараясь дышать спокойно, хотя бессильная злость буквально рвалась наружу. Требовала разнести здесь все. А смысл? Ей ясно дали понять: можно творить все, что душе угодно. Разбитые вещи заменят, порванные — тоже. А она лишь устанет от бессмысленной истерики.

«Хантер, — пронеслась мысль, — он ведь не дурак, правда? Он поймет, что я не утонула. Он меня найдет, он должен найти!»

Мысль эта, похожая на горячий бодрящий кофе, вдруг сменилась другой, резкой и не столь позитивной:

«Найдет, если захочет. Кто он тебе? Просто детектив, которого ты наняла. Нет клиента — нет дела».

Лекса почувствовала боль в ладонях, опустила глаза и увидела, как ногти буквально впились в кожу. Осторожно разжала пальцы. Да, надеяться на кого-то в такой ситуации — глупо. Надо и самой действовать.

Для начала привести себя в порядок, поесть и исследовать все вокруг. А потом придумать, как выбираться отсюда.

Может, стоит поплакать? Надавить на жалость? Лекси подошла к большому зеркало в углу комнаты. Просто огромному, в тяжелой бронзовой раме, всю в завитках. На нее взглянула лохматое изображение, кутавшееся в одеяло. Да, надо одеться. Лекси передернулась от мысли, что невидимый наблюдатель может видеть ее обнаженной.

Хотя, о чем она? Он наверняка уже видел. Кто-то же снял с нее купальник.