Он стоял на самой верхней ступени чуть согнув ноги и не падал вниз только потому, что раскинул руки в стороны и прижался к корпусу, обвиснув как брошенный в стену кусок теста. Дверь зарычала свое, и Ахмул потерся щекой о металл и осторожно и нежно погладил его растопыренными ладонями. Джексон повернул голову, прислушиваясь. Сквозь рычание он разобрал еле слышное:

– Я люблю тебя.

– Спускайся вниз, Ахмул, – крикнул Первый. – Итак, ты все видел, – сказал он, обращаясь к Джексону, – дверь принимает его за твой тип живого существа и поэтому не убивает. Нужно признаться, что Ахмул глуп и надежды на то, что когда-нибудь он сумеет открыть дверь, нет. Но с другой стороны, если вдуматься, это тебе на руку, потому что, если бы Ахмул не был глупым, то ты бы нам уже не понадобился. Так или иначе, но как только ты откроешь дверь, Ахмул войдет в нее следом за тобой. И он знает достаточно, чтобы ударить тебя, как только ты попытаешься взять в руки оружие. Ему объясняли это уже много раз в прошлом. А если что-то повторять ему много раз, то в конце концов он это поймет. И тогда уже не забудет никогда – внутри он как клей.

Ахмул спустился с лестницы и снова приблизился к Первому. Они еще раз обменялись взаимными ласками.

– Я люблю тебя, – оба повторили одновременно.

Джексон смотрел на них, прикидывая свои шансы.

– Способ, для того чтобы заставить Ахмула спуститься с лестницы и ждать внизу, пока ты будешь возиться с дверью, а если ты откроешь ее – войти туда без него, имеется, и только один. Тебе нужно прямо сейчас убить Ахмула. Или покалечить его. Ты мне все еще нужен, а замены Ахмулу у меня нет. За это тебе ничего не будет и твои шансы поживиться тем, что окажется внутри Предмета, увеличатся. Поэтому я категорически настаиваю на том, чтобы ты попытал свое счастье сейчас же.

Джексон согласно кивнул и подошел к Ахмулу. Заглянув в узенькие глазки существа, он погладил рукой его мясистую щеку.

– Я люблю тебя.

Но Ахмул не ответил ему взаимностью. Он моментально перехватил кисть Джексона чем-то, напоминающим стальные клещи, завернутые в пару одеял.

– Плохой, – сказал он, помяв немного руку Джексона, прежде чем оттолкнуть ее от себя. – Мягкий.

Ахмул сидел на лестнице двумя ступеньками ниже Джексона и довольно гудел себе под нос. Джексону было очень жарко. Он еще раз ощупал дверную щель по окружности и еще раз убедился в том, что в этой двери нет никаких отличий от других известных ему дверей, за исключением того, что на ней отсутствовала ручка и она умела разговаривать. Примерно на уровне лица Джексона и немного ниже вдоль щели поверхность Предмета покрывали многочисленные царапины, дело рук тех, кто бился здесь раньше до него. Две или три царапины были заметнее других – с человеческий ноготь глубиной. Первый рассказал ему, что все без исключения пленники раньше или позже кончали тем, что сосредотачивали свои усилия на имеющихся уже царапинах, пытаясь в лоб протереть металл насквозь. По мнению Первого над самыми глубокими царапинами уже потрудилось человек двенадцать, причем каждый недели по две. И царапины получились вот такими – в ноготь глубиной. Двери в Шипе были толщиной в две руки. Но могло ведь оказаться и так, думал Джексон (через неделю или через десять дней это наверняка приходило в головы всем), что эта дверь тоньше – может быть только в палец толщиной. И возможно, что те два или три последних дня, пока у него еще будут силы висеть на верхней ступени лестницы, он увериться в том, что стенка двери протрется с минуты на минуту.

На этой двери было легко свихнуться. Овальная щель в стене и ничего больше. Разумный человек уже через час скажет вам, что это и не дверь вовсе – так, трещинка в металле, видимость одна. А потом спустится с лестницы и никогда больше сюда не захочет подняться. Джексон не смог найти даже места, откуда у двери шел голос. Впервые в жизни он столкнулся с чем-то, что могло говорить, но у чего не было рта.

Джексон приложил ухо к боку Предмета, чтобы послушать биение его сердца, которое он все время различал кончиками пальцев, но в этот момент снова зарычал голос, и он уже не слышал ничего больше кроме него. Тогда он отклонился от металла насколько было возможно и посмотрел вверх, а потом вниз, и все это наверно уже в десятый раз, а потом сказал Ахмулу:

– Все, Ахмул, спускаемся вниз.

– Вниз?

– Да, вниз. Спускайся.

– Ты глупый, – сказал Ахмул, но послушно начал спускаться, все время оставаясь от Джексона на расстоянии двух ступеней. Тощий ученый амрс, который все время не спускал с вершины лестницы глаз, бросился к ним навстречу.

– Что случилось?

Ахмул улыбнулся и ткнул рукой в Джексона.

– Он спустился вниз. Он глупый.

– Там наверху я узнал уже все что можно, – сказал Джексон.

– А где ты собираешься узнавать остальное?

– Вот в этом-то основная закавыка и заключается. Но там, наверху, я узнал уже все, что можно, – ответил ему Джексон, повернулся и зашагал к Шипу.

– Не бросай меня! – заплакал Ахмул, пытаясь поймать его здоровую руку.

– Ахмул, дорогой, все в порядке, – торопливо принялся успокаивать урода тощий. – Ты будешь ждать здесь – а я приведу его назад. Я буду за ним следить.

– Ладно. Но ты приведешь его назад, – с сожалением согласился Ахмул.

– Куда ты идешь? – спросил ученый амрс Джексона. Еле поспевая за ним, он шуршал крыльями по стенам, и глаза его сверкали лихорадочным любопытством.

– Изучать двери, – ответил Джексон. – Здесь, – он ткнул пальцем в пол, – их полно.

Весь день он стоял и лежал в дверных проемах, прижимаясь то грудью, то спиной к овальным косякам, пытаясь наконец понять, что чувствуешь, когда ты такой вот толщины, такой высоты и такой плоский. Он заставлял себя с неохотой рычать на проходящих сквозь него различных амрсов, задевающих его крыльями и нижними конечностями. Он открывался и плоско прижимался к стенам и подолгу так стоял, прикасаясь пальцами одной руки и мыском одной ноги к косяку двери – это были его петли. К концу дня он уже очень хорошо знал, что дверь думает и как она себя ведет и как она смотрит на людей. Но, к сожалению, только лишь обычная дверь, с ручкой в серединке.