Русский флот тотчас получил свободный проход через пролив, а в октябре была подписана конвенция, согласно которой турки обязались выделить крупную сумму на содержание эскадры. Наконец, 3 января 1799 г. (23 декабря 1798 г. по старому стилю) был подписан союзный договор между Россией и Турцией. Почти в это же время был подписан союзный договор с Неаполитанским королевством, которое в свою очередь подписало договор с англичанами. 28 декабря 1798 г. был подписан русско-английский договор. Англичане должны были оказать финансовую помощь России для ведения войны. Со своей стороны Российская империя должна была выставить войска для действий в Северной Италии и для вторжения в Голландию. Мальта после взятия ее союзниками должна была быть временно занята русско-англо-неаполитанским гарнизоном до того времени, пока рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского не смогут вернуться на остров в достаточном количестве для его защиты.

Дольше всего колебалось австрийское правительство, тем более что австрийские уполномоченные в это время продолжали переговоры с французами и имперскими князьями в Раштадте по окончательному мирному урегулированию германских вопросов. Впрочем, сомнения австрийцев помогли рассеять сами французы. Получив известие о том, что против Франции уже сложилась новая коалиция, что русские войска движутся в Германию, что рано или поздно Австрия вступит в эту коалицию, Директория дала приказ о наступлении. 1 марта 1799 г. так называемая Дунайская армия форсировала Рейн у Келя и четырьмя колоннами двинулась навстречу австрийцам. Война началась и вскоре снова запылала по всей Европе.

Интересно, что главным детонатором этого взрыва было решение русского императора. Без его решительных и недвусмысленных односторонних действий неизвестно как повели бы себя Оттоманская империя, Неаполь и Австрия. Разумеется, что причин этого разворота русской политики было предостаточно: стремительное расширение французского влияния в Германии и Италии, перспектива появления французов на Балканах, опасения по поводу попыток восстановления Польши, активная деятельность английской дипломатии и французских эмигрантов при русском дворе и т. д., тем не менее трудно переоценить значение мальтийского эпизода в этом вопросе. Именно занятие Мальты окончательно утвердило Павла в его решении начать войну с республикой. Причем интересно, что императора беспокоил не столько захват французами стратегически выгодного пункта в Средиземноморье, сколько разгром древнейшего рыцарского ордена. Известный американский исследователь очень точно подметил этот факт: «Британцы недооценивали идеологический фактор и считали, что Павел принял титул [великого магистра. – Примеч. авт.], чтобы утвердить русское военное присутствие в Средиземноморье, получив стратегически важную морскую базу… Бонапарт также недооценивал то, чем для Павла была Мальта. Но царь выступал прежде всего в защиту не острова, а ордена, который Бонапарт мало ценил» [48] .

Одним из важнейших пунктов в договоре с англичанами было то, что державы коалиции обязались не удерживать за собой острова, которые будут отбиты у французов, а общая цель союза была определена следующим образом: «действенными мерами положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие» [49] .

Обратим внимание, что здесь не говорится даже о реставрации монархии во Франции, хотя, конечно, такая реставрация рассматривается как положительная перспектива. Главная же цель союза – крестовый поход во имя справедливости, восстановление прежних границ и законных властей.

На этот раз соотношение сил на фронтах было явно не в пользу французов. Во Франции угас революционный энтузиазм. Бонапарт это точно подметил, вспомним его фразу: «Война, которая еще недавно была национальной и народной… стала войной, безразличной народу, войной лишь правительств». Но французское правительство – Директория – было насквозь коррумпировано, могло дать пример не самопожертвования, а лишь стяжательства и грязных махинаций. Экономика страны, снабжение армии – все было в полном развале. Хаос царил внутри страны, бандиты хозяйничали на дорогах. Такое правительство «могло тиранить, но не могло править». Нетрудно догадаться, что армия в этих условиях не могла быть ни многочисленной, ни хорошо обеспеченной. Повальное дезертирство охватило ее ряды. Если же учесть, что одновременно войска несли потери, нетрудно догадаться, что их численность резко сократилась.

Если в августе 1794 г., по рапорту военного министра Петие, в строю было 732 474 человека, то к августу 1795 г. осталось 484 363 человека, а к концу 1796 г. – 396 016 человек. Реально к началу кампании 1799 г. французы могли выставить для войны с коалицией на всех европейских фронтах всего лишь около 200 тыс. солдат [50] !

Правда, здесь нужно сделать одно очень важное добавление. Если процесс развала и гниения охватил правящую верхушку, в армии наблюдались иные тенденции. В военной среде все больше зрело раздражение действиями властей и даже просто открытая вражда по отношению к правительству. В войсках, несмотря ни на что, продолжали жить остатки республиканских идеалов, но одновременно солдаты и офицеры слишком явственно видели пороки и ущербное бессилие Директории.

Мысль о том, что «отечество коррумпировано», что республика продается с молотка, стала распространяться в армии. На биваках говорили, что аристократы готовятся уничтожить завоевания Революции, что им помогает «аристократия богатства». Солдаты и офицеры, вернувшиеся из краткого отпуска, рассказывали, что в городах властвуют «мюскадены» [51] , что золотая молодежь избивает и убивает «патриотов» и особенно тех, кто носит военную форму.

Еще недавно рассматриваемые как «лучшие граждане», герои республики, солдаты и офицеры превратились в отверженных, презираемых нуворишами. «Едва вы покидаете военный лагерь, чтобы отдохнуть на квартирах, или, победив в одном месте, вы направляетесь в другой конец страны, как вместо уважения со стороны граждан вы испытываете только унижение и даже оскорбление, – писал лейтенант французской армии эпохи Директории. – Можно все вытерпеть, но не общественное презрение» [52] .

Отныне все более и более солдаты и офицеры республиканской армии стали рассматривать гражданское общество как противостоящую им силу, а армию – как единственную хранительницу республиканских идеалов.

Отношение солдат и офицеров к властям в период Директории ярко проявилось во время событий в Риме сразу после занятия его французами в феврале 1798 г. Младшие офицеры, поддержанные солдатами и рядом старших офицеров, организовали настоящий мятеж. Формальной его причиной была невыплата жалованья и ужасающее материальное положение войск, лишенных всякого правильного снабжения. Однако в петициях, адресованных командованию и одновременно распространяемых среди жителей, говорилось о возмущении простых солдат и офицеров действиями высших чиновников: «В то время как войска нуждаются во всем, расхитители на наших глазах громоздят награбленное, выставляя напоказ возмутительную роскошь; игорные дома и места разврата полны чиновниками военной администрации, скандальное расточительство которых и громкие оргии оскорбляют нужду солдат…» [53]