– Как ты себя вел сегодня? – спросил он наконец, не поворачивая головы.

Мальчик спрятал руки за спиной, крепко сцепив пальцы, будто они могли выдать его волнение.

– Х… хорошо, – выдавил он.

– Это правда?

– Да, – поспешно ответил паренек. Пожалуй, даже слишком поспешно.

Отец развернулся, и он от неожиданности отпрянул.

– Артур, ты ведь знаешь, где я работаю, – мягко произнес папа. Неслышно ступая, он двинулся к сыну. – Знаешь ведь?

– Знаю, – тихо подтвердил мальчик. – В ми… – он запнулся, – в милиции.

Он не мог не заметить, что отец назвал его не Арчи, и не Артюней, как обращалась к нему мама, он назвал его полным именем. А это могло говорить только об одном – папа им недоволен.

Что-то случилось.

– Ты ведь не станешь мне врать? – вкрадчиво поинтересовался папа. – Родителям нельзя врать, я всегда учил тебя этому.

Глубокие, черные, как гудрон, глаза неотрывно смотрели на замершего ребенка, сверля его колючим взглядом.

– Я не вру, – пискнул Артур.

Подойдя к ребенку вплотную, мужчина присел на корточки, и их головы оказались на одном уровне.

– Ну, говори, – подбодрил отец. – Я ведь вижу, что ты хочешь мне о чем-то поведать.

Артур невольно опустил голову, уткнувшись взглядом в опрокинутый на бок паровозик. На мгновение ему почудилось, что тот подмигнул ему своим красным пластмассовым фонарем: «Лучше не ври папе, Артур. Сам знаешь, чем это может закончиться. Сам знаешь…»

– Я… эммм…

Он закашлялся, почти как человек, желающий получить небольшую отсрочку, чтобы лихорадочно придумать ответ на неудобный вопрос.

– Я порезал скатерть, – выдохнул Артур. Несмело поднял голову. – Мы с мамой кушали. Я взял ножик и… мама отвернулась, а я с ним игрался и нечаянно тыкнул им в скатерть. Мама меня поругала, а я сказал, что больше не бу…

Отец холодно улыбнулся, и мальчик слегка побледнел.

«Он не поверил…»

– Мама простила меня, – севшим голосом проговорил он. – И ты меня прости, папуля.

– Ох, Арчи, – нараспев произнес мужчина. – По сравнению с тем, что ты натворил, скатерть – сущая ерунда. Я даже не буду с тобой обсуждать эту несчастную тряпку. Ты понимаешь, о чем я?

Артур почувствовал, как у него задрожали коленки. Хотелось сесть, а еще лучше – лечь в кровать и укрыться с головой теплым одеялом. И больше не слышать голос папы, который был похож на острый сверкающий нож.

Рука отца тяжело опустилась на его худенькое плечико, стальные пальцы сжались, как тиски, и Артур ойкнул.

– Что у вас произошло на прогулке? Когда у вас потерялась Маша Федорова? – тихо спросил отец, не сводя пронзительных глаз с оторопевшего сына. – Ты рассказывал, что она пропала, когда вы ездили отдыхать в лес [1] .

– Ра… рассказывал. – От испуга Артур начал заикаться.

– Значит, ты не все рассказал, – проворковал папа. Его голос стал приторно-сладким и мягким, как тающее желе.

– Я так и знал, что ты у меня непослушный ребенок, – сказал он, осуждающе качая головой. На его лице появилось скорбное выражение, вот, мол, полюбуйтесь, какой позор для семьи…

Отец сунул руку во внутренний карман кителя.

– Мне пришло письмо. Для тебя, – тихо, словно делясь сокровенным, поведал он. С этими словами отец вынул наружу мятый конверт и ловким движением вскрыл его. – Это приглашение.

– Куда? – спросил Артур, и в дрожащем голосе мальчика затрепетал лучик надежды. – На елку? К Деду Морозу?

Папа усмехнулся.

– Разве сейчас за окном Новый год? У нас в доме стоит наряженная елка? Ты что, видишь снег и сосульки?!

Паренек растерянно умолк. Между тем папа извлек из разорванного конверта блекло-серый листок, на котором был изображен цирк-шапито. С другой стороны послания красным фломастером было крупно выведено:

АРТУРУ МАЛЫШЕВУ.

Увидев ярко раскрашенный цирковой шатер, Артур переменился в лице.

– Папа…

– Это письмо от хозяина Подземного цирка, – пояснил отец, подмигивая побледневшему мальчику. – От него ничего не утаишь.

– Папа, не надо, – торопливо заговорил Артур. В его громадных синих глазах метался страх. – Я не хочу в Подземный цирк. Я все сам скажу про Машу. Это мне Олег Тюрин рассказал! Я не виноват!

Отец мягко потянул ребенка в сторону двери.

– Одевайся, – коротко скомандовал он, и по щекам сына покатились слезы.