В соответствии с договоренностью на лето 1908 года к Гамсуну приехала его дочь. После развода он каждый год вплоть до второй женитьбы и отъезда на Север Норвегии брал к себе Викторию на лето. «Знаешь ли ты, – писал Гамсун другу, – что у меня есть дочь с невыразимо прекрасными глазами чудесного голубого цвета, которая прелестна, чего нельзя сказать обо мне? Я люблю ее больше самого себя».

Однако приближающаяся старость, границу которой сам писатель определял в пятьдесят лет, вовсе не мешала ему прожигать жизнь. О его вечеринках и проделках на них ходили легенды. Он мог, например, приехать в Кристианию и произнести речь, стоя на столике в дорогом «Гранде» и поливая шампанским оркестр.

Но, как пишет Туре Гамсун, не все было так просто: «Он первый приходил на помощь другу, был галантным рыцарем, а также одиноким и горячо кающимся грешником.

Однажды вечером знаменитая певица Салли Монрад сидела с мужем в ресторане «Спейлен». Это было великолепное зрелище. Прекрасное бледное лицо певицы выражало невозмутимый покой и чувство собственного достоинства, время от времени по ее губам скользила улыбка и пряталась в больших зеленоватых глазах. Благородная, изысканная, безупречная.

Недалеко от ее столика сидел Гамсун с друзьями – компания веселилась от души. Неожиданно Гамсун встал, показал на фру Монрад длинным дрожащим пальцем и крикнул:

– В такое лицо хорошо бы плеснуть купоросом!

Наступила тишина.

Что это Гамсун сказал? Улыбка фру Монрад сразу увяла. Ее муж приподнялся на стуле и тут же плюхнулся обратно. Гости замерли. Может, Гамсун сошел с ума? Официанты нервно топтались на месте.

Скоро Салли Монрад и ее муж встали и покинули зал – невозмутимые, безупречные, только очень бледные.

За столиком Гамсуна возникло волнение.

– Ты что, спятил? – прошептал Сигурд Бедткер. – Плескать купоросом в лицо Салли!

Гамсун не ответил. И вышел из зала.

Но когда фру Монрад с мужем покидали гардероб, у входной двери они наткнулись на Гамсуна, стоявшего на коленях, он даже снял башмаки...»

* * *

«В „Гранде“ за большим столом сидят несколько друзей Гамсуна, официант то и дело подносит им пиво. Появляется Гамсун, подойдя поближе, он обнаруживает среди друзей человека, которого недолюбливает. Гамсун обходит их столик и садится отдельно... Весь вечер он проводит в одиночестве, немного пьет, он устал...

Кафе собираются закрывать, друзья Гамсуна давно ушли, наконец официант Килленгрен подходит со счетом. Гамсун так и не отдохнул, он расплачивается, и ему вдруг приходит в голову, что милому, исполнительному Килленгрену следует дать большие чаевые. Он дает Килленгрену сто крон, официант берет деньги и кланяется. Как будто все.

Но, к несчастью, небезызвестный велосипедист Гресвик сидел невдалеке и был свидетелем этой сцены. Гресвик, движимый лучшими побуждениями, решил, что Килленгрену следовало отказаться от таких больших чаевых, которые ему дал не вполне трезвый писатель; свою точку зрения он сообщил Килленгрену, метрдотелю и директору. Килленгрен пытался объяснить, что Гамсун, если ему взбредет в голову, имеет обыкновение давать на чай сто крон и протестовать в таком случае небезопасно, но это не помогло. Директор пригрозил, что уволит его, если Килленгрен не принесет письменное уведомление от Гамсуна, что у того нет к Килленгрену никаких претензий.

На следующий день Килленгрен принес такое письмо:

Словом, Кнут Гамсун любил и умел и погулять, и почудить. Безусловно, было в этом что-то театральное, хотя театр он и ненавидел. Быть может, поэтому и свою вторую жену Гамсун встретил в театре.

* * *

В 1908 году Национальный театр в Кристиании решил поставить пьесу Гамсуна «У врат царства». Молодой и талантливой актрисе Марии Андерсен обещали дать роль Элины Карено.

В то время Марии исполнилось 26 лет, она подавала большие надежды – и была несвободна. Когда Гамсун познакомился с фрекен Андерсен, она уже шесть лет состояла в гражданском браке с директором театральной труппы Доре Лавиком и в театральным кругах была известна под именем Марии Лавик. Это создало серьезные проблемы. В первые дни знакомства Марии и Кнута самого Лавика в Кристиании не было – он находился на гастролях с труппой.

Марию же представил Гамсуну директор Национального театра Вильгельм Краг, который предполагал, что актрисе необходимо обсудить роль с автором пьесы.

Гамсун был просто сражен ее красотой и с восхищением воскликнул: «Господи, до чего же вы прекрасны, дитя мое!»

Кнут был старше Марии в то время почти в два раза, так что имел полное право называть ее «дитя мое», однако ни разница в возрасте, ни ее статус замужней женщины не помешали ему начать «осаду».

Для начала известный писатель немедленно пригласил молодую актрису в знаменитое «Театральное кафе» и принялся ее обольщать.