Для плана Гизов было очень важно, чтобы после устранения Шательро Марию де Гиз назначили единственным регентом, который будет править от имени дочери. В этом случае семья Гизов одним ударом достигнет нескольких целей: распространит свою гегемонию на Шотландию, укрепит свое положение при французском дворе в качестве родственников правящей королевы и завоюет благодарность Генриха II, который с глубоким скепсисом относился к Шательро и его союзникам, подозревая предательство и неизбежное восстановление англо-шотландской дружбы, если они останутся у власти.

Д’Уазель, приехавший во Францию для обсуждения этого вопроса, высказывался против плана Гизов во время трехчасового совещания, на котором присутствовал король и дяди Марии. Он догадывался об истинных мотивах братьев де Гиз. Но король отклонил его доводы, и план был приведен в действие. Марию де Гиз объявили единственным регентом; ее назначение было утверждено шотландским парламентом, собравшимся в Эдинбурге в апреле 1554 г. Один из первых официальных указов королевы Марии – поздравление матери со вступлением в должность регента. Став правящей королевой, Мария также получила право выбирать себе опекунов, и она поступила так, как от нее и ожидали, назначив Генриха II и своих дядей на роли опекунов, что еще больше связало семью Гизов с монархией Валуа.

Затем Мария написала свое первое письмо к правителю другого государства. Адресованное Марии Тюдор, оно содержало рекомендации д’Уазелю, пустившемуся в обратный путь, а также заверения в дружбе и «мире». «Да будет на то Божья воля, – каллиграфическим почерком выводила юная королева Шотландии, – в мире сохранится вечная память о том, что в одно и то же время на этом острове жили две королевы, соединенные безупречной дружбой, а не только кровным и близким родством». К Марии Тюдор она обращалась «Мадам, моя любезная сестра», а заканчивала письмо стандартным прощанием, принятым в переписке между суверенами: «Ваша любезная сестра и кузина Мария». Письмо, написанное по-французски, тщательно перенесено на бумагу между линиями, аккуратно прочерченными заостренной палочкой и по-прежнему различимыми на старинном манускрипте.

Но все это не решало вопрос «статуса» Марии в Сен-Жермене, Амбуазе, Фонтенбло и других замках, куда перемещался двор. Неразбериха усиливалась. И одной из причин стала серьезная болезнь Клода д’Юрфе, отвечавшего за быт детей. Мадам де Паруа нисколько ему не сочувствовала и даже писала Марии де Гиз, что он просто «беспомощен». В результате ничего не менялось. Тем временем кардинал докучал сестре, напоминая ей, что, поскольку деньги на содержание дофина теперь выделялись отдельно, выплатой жалованья слугам Марии должен заниматься кто-то другой. «Я составил список, – отмечал он, делая вид, что хочет помочь. Это был перечень всех, кто находился на службе у Марии, с указанием оценки годовых расходов. – Полагаю, что в этом списке нет ничего лишнего или показного».

Но денег Шарль никогда не предлагал. Мать королевы Марии должна была сама оплачивать счета – Генрих II отказывался брать на себя даже часть расходов, поскольку траты на Шотландию и так достигли беспрецедентных размеров. Дополнительные трудности создавала сама Мария. У нее появилась привычка сорить деньгами; она много тратила на роскошные наряды и лошадей, но больше всего просто раздавала. Ее щедрость была особенно заметна в отношении слуг: она заботилась об их продвижении по службе, улучшении условий труда, повышении жалованья. Первой из облагодетельствованных была ее нянька Дженет Синклер, – Мария дала рекомендации ее сыну и поспособствовала продвижению по службе ее мужа. Деньги и подарки дождем лились на небольшую армию актеров, танцоров, певцов, музыкантов, клоунов и сочинителей баллад, которые развлекали Марию и ее компаньонок; кроме того, она щедро вознаграждала слуг, ухаживавших за ее собаками, лошадьми и королевскими медведями.

Несмотря на растущие расходы, дяди Марии настаивали на своем. Племянница, говорил кардинал, была королевой, «уже обладающей возвышенной и благородной душой, что делает явным ее раздражение, когда с ней обращаются неподобающим образом». Ее «величие» следует уважать. Она желает быть взрослой и «проявлять независимую власть». Судя по текущим расходам юной королевы, ей потребуется 24 000 турских ливров, или от 50 000 до 60 000 франков в год для поддержания «статуса». В эту сумму не входило содержание конюшен, как самой большой статьи расходов, но, возможно, на чем-то и можно было сэкономить.

Сумма была существенной, причем не только по французским, но и по шотландским меркам, и составляла около половины ежегодных доходов короны. Мать королевы Марии могла позволить себе такие огромные траты только потому, что имела собственные источники дохода от первого и второго брака.

Переговоры затянулись на девять месяцев, что очень удручало персонал, обслуживающий Марию. Многим в этот период вообще ничего не платили, а большинство еще не получили всех причитающихся денег за предыдущий год. Недовольство росло, усиленное полнейшей бесчувственностью мадам де Паруа, ревнивой и жадной женщины, бестактные замечания и требования которой приводили к трениям внутри свиты. Ее вражда с мадам де Кюрель, старшей фрейлиной Марии, которую Антуанетта де Бурбон хотела назначить воспитательницей юной королевы вместо леди Флеминг, закончилась увольнением Кюрель. Произошло это после ссоры, разразившейся в присутствии Марии. Другие выражали свое недовольство, прогуливая службу. Мадам де Паруа в письме к матери королевы жаловалась, что прислуги почти не осталось, и Марии приходится самой укладывать себе волосы.

И наконец у Марии появился собственный двор. Это произошло 1 января 1554 г., когда приближенные и вся прислуга были официально включены в штат свиты юной королевы. К старым слугам добавились новые лица, что косвенно подтверждало более высокий статус Марии. В тот вечер первым ее гостем был дядя Шарль. Она с восторгом писала матери: «Мадам, я рада… сообщить Вам, что сегодня я получила двор, который Вы любезно составили для меня; сегодня же мой дядя, кардинал, приходит ко мне на ужин. Я надеюсь, что благодаря Вашей предусмотрительности все пройдет должным образом».