Та же атмосфера провокации окутала агентов большевистского ЦК в 1910--11 гг., Бреслана (Захара), Шварца (Семена), Голощекина (Филиппа), объезжавших тогда Россию по поручению Ленина. Это нисколько не удивительно, ибо в одной Московской области, тогдашнем центре большевиков, действовало от 8 до 10 провокаторов. Пятницкий (Осип Таршиш), правая рука Литвинова, главный траспортер, ведавший границей, был, в свою очередь, окружен провокаторами. С ним, между прочим, работал разоблаченный впоследствии Брандин-ский. А другой провокатор, Лобов, в те годы особенно хлопотал в Москве (после каждого очередного провала) о восстановлении московской организации большевиков.

Об этом выразительно рассказывает в своих мемуарах "Записки рядового подпольщика" (1924 г. ) Зеликсон-Бобровская, описывая положение в 1912--1914 гг.:

"По части провокаторов Москва в то время, можно сказать, побила рекорд. На протяжении всех этих лет над Москвою висело какое-то проклятие: все, бравшие на себя инициативу восстановить Московский комитет нашей партии, неизменно запутывались в трех основных чисто московских провокаторах, как в трех соснах: Романов, Поскребухин, Маракушев, не говоря уже о Малиновском".

Тогда именно и действовал в Москве большевистский комитет в составе трех большевиков и двух провокаторов. На совещании, созванном Лениным в Праге в январе 1912 г., на 13 делегатов приходилось 3 провокатора: Малиновский, Романов и Брандинский, к которым затем прибавился четвертый провокатор -- Шурканов, впоследствии, после того как был разоблачен Малиновский, работавший вплоть до февральских дней 1917 года и у большевиков, и в Департаменте полиции.

О Малиновском, конечно, нужно говорить особо. Дело Малиновского представляет собою отдельную главу, чрезвычайно важную для характеристики дореволюционного большевизма. Малиновский играл центральную роль одновременно и при Ленине, и при Департаменте полиции. Охранка провела его в Четвертую государственную думу, большевики провели его в ЦК, сделали своим лидером в Государственной думе, поставили во главе Русского бюро ЦК. Малиновского и сферы его действия касаться, между прочим, невозможно. Сейчас стоит только установить некоторые обстоятельства, оставшиеся в сущности в тени, но очень характерные для Ленина как руководителя большевиков.

Уже после того, как Малиновский был разоблачен как провокатор, вынужден был покинуть Государственную думу и уехал за границу, Ленин образовал комиссию в составе своем, Зиновьева и Ганецкого и, разобрав все обвинения и компрометирующие Малиновского слухи, реабилитировал, оправдал его, о чем был оповещен весь мир. После реабилитации Малиновский приехал в Париж. Об этом живописно рассказал А. Шаповал в своей книге "В изгнании" (Госиздат, 1927 г. ):

"Малиновскому удалось обмануть партийную комиссию и самого Ленина, -пишет Шаповал.
– - С необыкновенной ловкостью Малиновский сумел представить обвинение против него как меньшевистскую интригу. После реабилитации Малиновскому было в Париже устроено торжественное публичное заседание. Речь Малиновского, говорившего об условиях работы в Государственной думе, дышала такой искренностью, что у меня не могло явиться и тени сомнения в его преданности интересам партии".

Шаповал отмечает, что как раз в это время ему пришлось в большевистской среде встречаться еще с двумя провокаторами, бывшими в Париже -Черномазовым и Отцовым (д-ром Житомирским). Против обоих уже были подозрения, но им не давали хода.

Вспоминаю, что в бытность мою в Париже мне пришлось прочитать рукопись одного из бывших большевиков из парижского окружения Ленина, Алексея Рогожина, который между прочим рассказывал, что в Париже действовала особая комиссия по расследованию провокации в России, и эта комиссия состояла из... трех провокаторов, а именно: Малиновского, Черномазова и Житомирского. Малиновский от имени комиссии ходил к Бурцеву и добивался от него связей в Петербурге для борьбы с Охранкой. Кажется, Бурцев, хоть и не веривший вполне в предательство Малиновского, в информации и связях ему все же отказал.

Возвращаясь к вопросу о взаимоотношениях Ленина с Малиновским, хотелось бы привести здесь два малоизвестных

факта. В начале первой мировой войны появилось известие в печати, что Малиновский был на фронте и погиб там смертью славных. Ленин, реабилитировавший его в Праге, счел нужным напечатать в своем женевском "Социал-демократе" (No 33 от 1 ноября 1914 г. ) некролог Малиновскому, и в этом некрологе, вопреки всеобщему убеждению в провокаторстве Малиновского, написал:

"Малиновский был политически честным человеком, и легенда о его провокации создана сознательными клеветниками... Мы обязаны... уберечь его память от злостной клеветы, очистить его имя и его честь от позорящих наветов".

Когда довольно скоро обнаружилось, что Малиновский не убит, а находится в немецком плену, Ленин вступил с ним в оживленные отношения. Мы имеем об этом весьма интересную справку:

"Как видно из писем Ленина, имеющихся в деле Верховного трибунала о Малиновском, Малиновский находился в личной переписке с Лениным, Зиновьевым и Крупской, выполняя партийные поручения по ведению большевистской пропаганды среди военнопленных (см. Письма П. Аксельрода и Ю. Мартова. Берлин, с. 292).

Любопытно, что как раз накануне февральской революции, а именно в женевском "Социал-демократе" (No 58 от 31 января 1917 г. ) Ленин счел нужным вновь заняться делом Малиновского и вновь подтвердить его реабилитацию. Ленин писал:

"Комиссия допросила ряд свидетелей и самого Малиновского, собрала письменные показания целого ряда товарищей, составивших много сот страниц, установила неприглядную роль определенных лиц в распространении неверных слухов. Комиссия пришла к единогласному убеждению, что обвинения в провокации абсолютно вздорны".

Ровно через месяц Ленин вынужден был признать всю вздорность реабилитации Малиновского, которого он покрывал в течение лет, вопреки всем данным и наперекор здравому смыслу.