Откладывать неизбежное было действительно ни к чему.

— Не понравится — скажи, — шепнул он, быстро проведя губами от ее шеи до груди.

Из-за шерсти его на лице было щекотно.

Но и приятно тоже. То, что он делал, было приятно. И захотелось запустить пальцы в его шерсть, перебирать ее… она и запустила. Перебирала, даже наматывала на пальцы — там, где хватало длинны.

И когда его ладонь прошлась по ее колену, а подол рубашки оказался много выше того места, где ему полагалось быть, она тоже ничего не имела против. И когда пальцы Валантена мягко прошлись у нее между ног…

Она напряглась на мгновение, но ни отстраняться, ни протестовать не стала. В сущности, это тоже не было неприятно.

Его пальцы были осторожными и ласковыми, настойчивыми, и вместе с тем неторопливыми, прикосновение его шерсти — чуть щекотным. И когда она нажал ладонями на ее колени, побуждая их раздвинуть, она лишь глубоко вздохнула и задержала дыхание.

Ни к чему ведь откладывать неизбежное…

Боль… и Тьяна невольно вздрогнула в руках Валантена… но деться было некуда, он теперь окружал ее всю, мягко прижимал к кровати, придерживая ее запрокинутую голову, быстро поцеловал в шею:

— Все хорошо, моя дорогая… уже все.

Она глубоко вздохнула.

Еще несколько движений, и он остановится, замер, медленно вышел и отпустил ее, немного отстранился.

А она сильнее запустила пальцы в его шерсть, потянула, дернула — может быть, мстя за недавние боль и страх, пусть и было их мало, так, на медную мелочь…

Он тихо засмеялся.

— Вы мой подарок, моя леди, — и быстро встал.

Кровать скрипнула.

Она открыла глаза. Луна, видимо, спряталась, и ее свет больше не рассеивал непроглядную темноту в комнате.

Ощущения были… странными. Воспоминания о недавней боли, отголоски ее в поврежденной плоти, раздражение — что-нибудь разбить! — и ощущение не схлынувшего пока удовольствия в теле, там, где ее касались руки и язык Валантена.

Но, кажется, то, страшное, чего следовало бояться, случилось, и, как это чаще бывает, страхи оказались преувеличены.

— Милорд, вы здесь? — позвала она.

— Да, моя леди, — он подошел, присел на рядом. — Кстати, ощипывать меня бесполезно. Моя шерсть очень быстро отрастает, — она расслышала улыбку в его голосе.

— Простите, милорд.

— Да ничего страшного.

— Мне очень понравилось… запускать пальцы в вашу шерсть милорд, — добавила она быстро.

— Вот как? Понравилось?

— Да, как в пушистый меховой ковер, — пояснила она, снова решив пошутить, — простите, милорд, — добавила на всякий случай.

— Вот как? — теперь он расхохотался. — Но я готов, сколько угодно. Если пожелаете. Быть для вас ковром, одеялом, подушкой — только скажите. А сейчас отдыхайте. Закройте глаза.

— Разве недостаточно темно? — заметила она, но глаза закрыла. — И… вы уходите?..

— Да. Говорю же, просто отдыхайте. Увидимся завтра.

И ощутила легкое прикосновение его губ к щеке.

— Доброй ночи, Тьяна.

— Доброй ночи, Валантен.

Он поднялся, опять легко и неслышно, как тень, и исчез за портьерой, закрывающей дверь.

Его намерение уйти не удивило Тьяну, как и не пришло в голову просить остаться. Того, что уже случилось, было достаточно, и теперь стоило, пожалуй, побыть одной.

И поспать, наверное. Сегодняшний суматошный день свалил бы с ног кого угодно. А завтра с утра сюда явится толпа народу приветствовать новобрачных, и каково ей тут будет одной слушать то, что обычно творится под дверью новобрачных? И простыню за дверь должен бросить муж, не самой же ей…

Вообще, молодожены вольны оставаться в постели хоть до обеда, но мало кому этого захочется под гвалт, песенки и петушиные крики.

Но это будет только завтра. И завтра придется надеть красное платье.

Она плотнее завернулась в легкое одеяло, удобнее подоткнула подушку, закрыла глаза.

Пока не спалось. Но все равно, она закрыла глаза…

— Миледи, вы уже проснулись? Вам не дурно? Миледи! — и в нос ударила резкая вонь.

Тьяна так и подскочила на подушках, что-то толкнула перед собой, кто-то вскрикнул…

Она сидела на постели, а рядом стояла и испуганно моргала женщина в сером платье горничной, и еще две жались в сторонке.