– Пацаны! – дернул головой в сторону двери Озеров. – На выход!

Его послушались беспрекословно. В цехе остались Озеров, Арина и лежащий на полу избитый Филипп.

– Ах, какая женщина! – покачал головой Озеров, глядя на Арину.

Филипп услышал и беспомощно застонал.

– Молчите! – приказала Арина. – Молчите оба! Юрка, что тебе нужно? Зачем ты пришел?

– Мне надо тебя.

Филипп сделал попытку сдвинуться с места, изо рта у него вырывались булькающие звуки, пенилась кровь. Арина заставила себя не смотреть на мужа, не отводить взгляда от Озерова.

– Врешь! – сказала ему. – Тебе прекрасно известно, что я скорее умру, чем буду с тобой.

С жирного лица Озерова сползла маска дурашливого простачка и обнажилась истинная личина – зверя, дикого хряка, не знающего иного удовольствия, как сожрать кого-либо, чтобы набить брюхо или просто ради удовольствия убивать.

– Не хотите по-хорошему, – ухмыльнулся Озеров, – будет по справедливости. Я вас «крышую», вы мне отстегиваете. На первых порах десять тысяч в месяц, а там посмотрим. Или ваш долбаный бизнес прогорит, в прямом смысле слова. Ясно выражаюсь?

– Ясно, – ответила Арина. – Все? Теперь уходи.

– Наше вам с кисточкой! – попрощался Озеров.

Арина с трудом распрямила пальцы – все это время держала кулаки крепко сжатыми. На ладонях остались глубокие мелкие полумесяцы. «Надо ногти в порядок привести», – подумала Арина. Она всегда стригла ногти коротко, чтобы не мешали с тестом работать. Задеревеневшее тело не хотело слушаться, и первые шаги дались с трудом. И все-таки Арина напугалась меньше, чем можно было ожидать. Не будь она беременной, потеряла бы сознание от ужаса или, напротив, с криками и воплями бросилась бы царапать физиономии обидчикам мужа. Маленький ребеночек внутри будто посылал сигналы: «Вы там, снаружи, большие и сильные, и взрослые. А я беспомощный. Меня надо защищать. Если ты будешь волноваться или закатишь истерику, я могу умереть или родиться раньше времени, опять-таки умереть. Поэтому думай обо мне, а не об этих больших дяденьках».

Нечто подобное, если не хуже, случилось с Леной, приятельницей Арины. Лена была на седьмом месяце. К ним пришли и засиделись гости, Лена ушла спать, не дожидаясь конца гулянки. Ночью встала в туалет и обнаружила мужа на диване с одной из девиц. Поза была недвусмысленной, у девицы уже юбка была задрана, а у мужа штаны спущены. Лена застыла на секунду, а потом обхватила живот и стала приговаривать; «Мне нельзя волноваться! Я не буду волноваться! Сволочи! Гады! Мне нельзя нервничать, я не буду нервничать!» Пошла в туалет, вернулась в спальню, не переставая твердить: «Не буду волноваться! Пошли все к черту! Не стану нервничать!» Муж пытался извиняться, Лена послала его прочь с глаз и все гипнотизировала себя, самовнушала. Довольно успешно, потому что скоро заснула. Семейная жизнь с гулякой-мужем у Лены не ладилась, но сына она родила здоровенького и крепкого.

На негнущихся ногах Арина подошла к раковине, включила воду, намочила полотенце и только потом присела к мужу, принялась вытирать лицо от крови.

– Все нормально, Филипп, уже все хорошо.

– Что хорошо? – прошамкал Филипп. – Как ты… вы?

– Мы отлично. Лучше, чем у Лены, ведь ты мне не изменял.

– Чего? – дернулся Филипп и тут же застонал от боли.

– Так, к слову, не обращай внимания. Тебе очень больно? Сейчас «скорую» вызову.

– Не надо «скорой». Гадство! Все пропало.

– Ничего не пропало, пока ты, я и наша доченька живы.

До приезда врачей Арина рассказала мужу об Озерове – проклятии ее школьных лет.

– Я его убью, – проскрипел зубами Филипп.

– Стоит ли руки марать о мразь? Убьешь, в тюрьму сядешь, меня и дочку бросишь?

– Все равно убью, – упрямо твердил Филипп.

У него было сломано одно ребро и два треснуто. Выбиты два зуба, половина лица представляла собой сиреневый флюс. В больнице Филиппа накачали обезболивающими, и первая ночь прошла относительно спокойно. Но утром оказалось, что он не может без стона встать, сесть, повернуться, даже дышать было адски больно. В больнице им дали справку – освидетельствование побоев, но Филипп решительно не хотел подавать заявление в полицию. Он не верил, что Озерова с дружками накажут. «Они там все полицаи, – говорил Филипп, – натуральные полицаи, как бабушка рассказывала, как в войну». Филипп был ослеплен жаждой мести, и даже перспектива потерять бизнес уходила на второй план по сравнению с желанием поквитаться с Озеровым.

Арина всегда знала, что ее муж смелый и храбрый, точнее – подозревала в нем эти качества. Но Арина не могла предположить, насколько вредными и безрассудными в наше время могут быть средневековые понятия о чести. Филиппа оскорбили, его чести нанесен удар – значит, все бросай, обо всех забудь и защищай свое доброе имя.

Родителям сказали, что Филипп поскользнулся и упал с лестницы.

– Этажа три летел, – покачал головой папа Арины, не поверил.

Они шепотом спорили в своей комнате. Арина доказывала, что надо подавать заявление в полицию, Филипп слышать об этом не хотел. Мол, вот он поправится, сам разберется с Озеровым. Арина исчерпала все аргументы, когда Филипп вдруг неожиданно застыл, точно вспомнил о чем-то важном, перестал зло хмуриться.

– Камеры! – воскликнул Филипп.

– Какие еще камеры? – не поняла Арина.

– Я включил камеры на тестирование, хотел тебе сюрприз… Они должны записать!

Филипп попытался вскочить, но прострел зверской боли повалил его на кровать.

– Если на пленке все записано, идем в полицию? – быстро спросила Арина.

– Ладно, – простонал Филипп, – помоги мне встать.

Заявление в полицию они отнесли. Следователь не сказал, что дело неперспективное, но на его лице было написано, что граждане Поляковы напрасно хлопочут. Точно Арина и Филипп обратились не в орган, охраняющий закон, а в камеру забытых вещей, где им не гарантируют, что потерянную ценную вещь найдут и вернут.