Между тем, дома строились и не достраивались. Количество, как теперь говорят, «незавершенки» было на Васильевском ужасающим. Десятки каменных и деревянных строений стояли без крыш, потолков и полов, ветшая и разрушаясь от вечной питерской непогоды. Переезжать на отрезанный Невой от обжитого Петербурга остров, невзирая на всю строгость Петровских Указов, никто не спешил. Отговаривались нехваткой средств, отсутствием возможности прислать из имений нужное количество крепостных строителей, и оставались жить на Городском острове или вблизи, от царского дворца. По данным первого историка города А.И. Богданова, из 1758 участков, отведенных на Васильевском под строительство, более половины не было даже роздано, а из розданных застроено около пятисот. И все-таки, при всем сопротивлении петербуржцев, за первое десятилетие с начала застройки Васильевского было освоено, правда, в основном в юго-восточной части, около четверти территории. Обозначились набережные, начало Большого проспекта, наметились первые ряды улиц-линий.

Пройдет еще десять лет, и уже будут смотреться в зеленые воды Невы и Кунсткамера, и дворец жены брата царя — Прасковьи Федоровны, уже будет наведен через Неву Исаакиевский мост на плавучих опорах, в глубине Стрелки поднимется Гостиный двор, а на северо-восточной оконечности Васильевского зашумит, затрепещет флагами иноземных кораблей петербургский порт.

Но все ясней становилось с годами: центра Петербурга на Васильевском не получится. Плетью обуха не перешибешь. Отторгали нещадно болота и леса острова натиск его подневольных первостроителей. Да и петербуржцы давно уже перестали сочувствовать Петрову замыслу. И все реже обращали на остров свой осветленный надеждой взгляд государственные особы. Пока, наконец, в начале 1730-х годов, по причине того, что центр Петербурга сам по себе оформился на Адмиралтейской стороне, от идеи Петра не отказались окончательно. Васильевский был объявлен предместьем; завершение его ансамблей отложено на неопределенный срок…

Теперь — о каналах. Васильевскому не суждено было превратиться и в маленький Амстердам.

Как известно из «Описания» Петербурга того же А. И. Богданова, каналы начали рыть только в 1727 году. Они потянулись от Большой Невы к Малой между Четвертой и Пятой линиями, Восьмой и Девятой, по Кадетской линии, а несколько позже, и вдоль здания Двенадцати коллегий на месте нынешней Менделеевской линии. Кроме того, намечалась прокладка широкого канала по просеке, прорубленной от Меншиковской усадьбы — к взморью.

В дальнейшем канал этот намечалось дотянуть до Стрелки и завершить бассейном на главной площади нового города. Впрочем, мало ли грандиозных планов затевалось на Васильевском!.. Забегая вперед, скажем, что канал этот рыть так и не начинали.

Ну, а как выглядели каналы, к сооружению которых все-таки приступили? Один из них, напротив здания Двенадцати коллегий, изображенный на известном рисунке М. И. Махаева 1732 года, смотрится довольно широким и полноводным. Что же касается глубины каналов, то сведения на этот счет разные. Во всяком случае, сохранилось свидетельство, что возглавлявший кафедру химии Академии наук курляндский медик М. Бюргер погиб в 1728 году при не столь уж редких в тогдашнем Петербурге обстоятельствах — в нетрезвом виде выпал из кареты в канал и утонул.

Вообще-то свой канал должна была иметь впоследствии каждая третья улица Васильевского. На пересечении каналов с Большой Першпективой, нынешним Большим проспектом, по замыслу Трезини планировалось устроить квадратные бассейны. Но все идеи эти постепенно стали утрачивать свою былую привлекательность. И не каналы, а мелкие канальцы для стока воды появились вдоль проезжей части некоторых из Василеостровских линий. Смрад и гнилая сырость витали над этими новоявленными водными протоками.

И вот, наконец, в 1767 году, невзирая на гигантскую затрату сил, ушедших на их прокладку, Екатерина II велела каналы засыпать. Ибо, как говорилось в решении комиссии о Санкт-Петербургском строении: «От них бывает одна грязь и происходит дух вредительный здоровью…».

Каналы засыпали. Но остался вопрос: зачем было городить огород? Зачем начинать строительство нового Амстердама, так и не доведя его до конца, когда вода в каналах стала бы жить, то есть двигаться?

Что-то похожее, впрочем, происходило и в наши дни вокруг дамбы в Маркизовой луже…

Не довелось Васильевскому иметь и свою гавань со стороны залива. Начатое еще при Петре обустройство ее вскоре зашло в тупик. Вот что писала об этом «Живописная русская библиотека» в №31 за 1858 год: «Неудобство низменного местоположения Гавани, при частых ветрах затопляемого гонимой водой с моря, и потому признанного губительным для обывателя, побудило правительство запретить в этих местах как постройки новых домов, так и исправление прежних зданий, пришедших в совершенную ветхость. При этом последнем распоряжении по закрытию Гавани, обывателям ее представлено право переселяться по „произволу“ в другие части города».

Последним уходил с Васильевского торговый порт. И это детище Петровской эпохи вселилось сюда не на века. Утратив колорит пристанища всех флотов, остров еще больше стал походить на захолустье. От окончательного уничижения спасали его все те же красавицы-набережные и обосновавшиеся здесь, вдали от «шума городского» учебные и научные центры.

По-настоящему Васильевский воспрянул и стал спешно застраиваться уже в последней четверти XIX века. Тогда-то и появилась на нем череда однообразных доходных домов с дворами-колодцами. Тогда-то пришли на юго-запад острова аппаратный завод немецкой фирмы «Сименс-Шуккерт» и «Соединенные кабельные заводы», мастерские по сборке пневматических машин американца Джона Ленка, кожевенные производства Брусницына и Парамонова, текстильная фабрика «Лютш и Чешер».

Вместе с уже прописанными на острове Балтийским заводом, табачной фабрикой «Лаферм», фирмой «Сименс-Гальске», они впервые положили на обветренную физиономию Васильевского сажу промышленной зоны. Задымили, загрохотали, загудели на всю, еще недавно считавшуюся тихим захолустьем, округу, понуждая мастеровой народ селиться по соседству, в тех самых, построенных тогда же, однообразных и многоэтажных домах.

Остров превращался в обычный густонаселенный городской район, постепенно переходящий в топкие, полупустынные окраины взморья.