— Да накатим, успокойся.

— Нет, Стивонька, ты мне скажи: предположим, прямо сейчас, да?

— Ну, предположим.

— После первой же не закусывают?

— Ну?

— Давай накатим!

Накатили. Замороженная водка была на вкус вообще как ледяная вода.

— Ну вот. А теперь между первой и второй перерывчик небольшой, так?

— Ну.

— Вот пока он будет, я щас принесу ваще кошерный закусон! Причем! В условиях отсутствия одежды!

С этими словами он стал сбрасывать с себя одежду и прекратил это лишь тогда, когда наконец совсем ничего не осталось. Стива только диву давался. Кирюша же захохотал и выскочил за дверь. Голый, батюшки мои, голый! Прямо физически нагой. Из-за двери донесся истошный Кирюшин вопль. Стива выглянул в окошко и увидел, как этот сумасшедший робот, высоко поднимая ноги, скакал по огороду. Причем. В условиях отсутствия одежды.

Стиве тут припомнилось. Кое-что из практики.

Воскресенье. Ослепительные мороз и солнце в окнах двенадцатиэтажки визави. (Это еще на старой квартире.) Термометр за окном чуть не лопался от стужи и солнца. По хоккейному корту не весьма уклюже бегали двое мальчишек, но не на коньках, слишком холодно, а просто в валенках, пуская пар, как драконы. Кроме них лишь единственный прохожий спешил к подъезду, прикрывая рот побелевшей от инея варежкой. И поднятый воротник, и уши завязанной шапки были опушены инеем. В миллионах телеэкранов светился радостью телеведущий Юрий Николаев.

Раздался женский крик, и Стива выглянул в форточку. Стояла внизу «скорая помощь». Выхлоп поднимался молочным столбом и покрыл инеем задние дверцы, бок и крышу «рафика». Босая девушка в расстегнутом пальто дергала дверцу. Стива не поверил глазам своим и присмотрелся. Пальто распахнулось, и Стива очень отчетливо увидел, что на девушке действительно было только пальто. Стива затаил дыхание.

Дверца приоткрылась, и клубы пара изо рта свидетельствовали о речи шофера.

Затем водитель вышел из кабины, и через двойные окна донесся пронзительный женский мат. Девушка шагнула назад, поскользнулась на льду, упала и снова вскочила. Там, где она стояла раньше, темнели подтаявшие во льду мельчайшие, но отчетливые следы. Она еще что-то кричала. Шофер размахнулся и ударил ее по лицу ладонью. Во все стороны брызнули алые капли. Она снова упала, попыталась опять подняться, но он уже залез в кабину, треснул дверцей, взревел мотором и плавно откатил, оставляя густые белые клубы.

В это время Пугачева по телевизору пела: «Вся земля теплом согрета, и по ней я бегу босиком», в связи с чем Стива не мог не хихикнуть. Девушка внизу, раскачиваясь, прикладывала снег к разбитому лицу. Пар шел от ее головы и ржавых комочков выплюнутого и выброшенного снега. Потом она встала и неловко поковыляла к подъезду.

Стиве это понравилось. Тогда у него впервые встал хуй не просто так, а на женщину.

Перерывчик оказался небольшой, Кирюша вернулся очень скоро, сжимая в кулаках какие-то веточки. Его глаза были вытаращены, и он заорал:

— Наливай-наливай-наливай!

Стива налил.

Кирюша немедленно схватил стакан и выпил. Только после этого он разжал кулаки, положил на стол несколько рябиновых гроздей и стал жевать ягодки.

— Ты бы трусы, что ли, надел, — посоветовал ему Стива.

— А ты давай пей да закусывай, — посоветовал ему Киря, одеваясь. — Это же знаешь что?

— Знаю.

— Вот и я тоже знаю, — похвастался Киря. — Подмороженная рябина! Теперь ее как раз нужно есть.

— Ну ты ботаник.

— А ты нахал.

— А ты членом махал.

— Я не махал, я дирижировал.

После этой краткой пикировки Стива охотно выпил и зажевал рябиной. Киря также. Ничего себе, хотя и ничего особенного. После рябины съели еще по куску колбасы и снова пошли на охоту.

Во втором доме они нашли две пары лыж. Стива прочел стихотворение:

Стою на асфальте я, в лыжи обутый.

То ли лыжи не едут, то ли я е…нутый!

Кирюха закричал:

— И я! Я тоже! Я тоже е…нутый!

Хотели прокатиться, но для этого нужны были еще лыжные ботинки, и от затеи пришлось отказаться. Кирюша предложил топить лыжами печь. Попробовал их сломать, но лыжи были прочные, и он в сердцах выбросил их на хрен в разные стороны.

В третьем доме они нашли настенный отрывной календарь. Он был пожелтевший и пыльный, однако дата на нем стояла сегодняшняя, восьмое ноября. Кирюша, враз вспомнив о том, что его ни на секунду не забывает Верховное Существо, оторвал листок и перевернул, чтобы узнать грядущее. Там было написано стихотворение достаточно очень смешное.

— Че ты ржешь? — спросил Стива.

— А ты послушай, какие стихи! Слова И Френкеля, музыка Вэ Белого! С ума сойти можно!

Вновь богачи разжигают пожар,

Миру готовят смертельный удар,

Но против них миллионы людей —

Армия Мира всех сильней!

Атомной бомбой народ не убить.

Ложью и золотом нас не купить.

Мы — патриоты, и каждый из нас…

— Пидорас!