По первоначальной передаче дела Потресовым я понимал так, что Струве идёт к нам и хочет делать шаги с своей стороны – оказалось, как раз наоборот. Произошла эта странная ошибка оттого, вероятно, что Потресову очень уже хотелось того, чем «манил» Струве, именно политического материала, корреспонденций etc., а «чего хочется, тому верится», и Потресов верил в возможность того, чем манил Струве, хотел верить в искренность Струве, в возможность приличного modus vivendi с ним.

И именно это собрание окончательно и бесповоротно опровергло такую веру. Струве показал себя с совершенно новой стороны, показал себя «политиком» чистой воды, политиком в худшем смысле слова, политиканом, пройдохой, торгашом и нахалом. Он приехал С ПОЛНОЙ УВЕРЕННОСТЬЮ В НАШЕМ БЕССИЛИИ – так формулировал сам Потресов результаты переговоров, и это формулирование было совершенно верно. Струве явился с верой в наше бессилие, явился предлагать нам условия сдачи, и он проделал это в отменно-умелой форме, не сказав ни одного резкого словечка, но обнаружив тем не менее, какая грубая, торгашеская натура дюжинного либерала кроется под этой изящной, цивилизованной оболочкой самоновейшего «критика».

На мои запросы (с которых началась деловая часть вечера), почему он, Струве, не хочет идти просто в сотрудники, он отвечал с полной решительностью, что для него это психологически невозможно работать на журнал, в коем его «разделывают под орех» (буквальное его выражение), что не думаем же мы, что мы будем его ругать, а он нам будет «политические статьи писать» (буквально!), что о сотрудничестве могла бы идти речь только при условии полной равноправности (т.е. равноправности, очевидно, критиков и ортодоксальных), что после заявления 17 его товарищ и друг 18 не захотел даже ехать на свидание с Потресовым, что его, Струве, отношение определяется не столько заявлением, и даже вовсе не заявлением, а тем, что раньше он хотел ограничиться ролью «благожелательного пособничества», а теперь он не намерен ограничиться этим, а хочет быть и редактором (Струве почти так и сказал!!). Всё это выпалил Струве не сразу, переговоры о его сотрудничестве тянулись изрядно долго (слишком долго, по мнению Потресова и Засулич), но из них мне с полной ясностью вырисовалось, что с этим джентльменом каши не сваришь. <…> В заключение – сговорились отложить решение, – на Струве наседали ещё Потресов и Засулич, требовали от НЕГО объяснений, спорили, я больше молчал, смеялся (так, что Струве ясно это видел), и разговор быстро пришёл к концу.

(Раскол в Заграничном союзе русских социал-демократов, ноябрь)

74

Я ездил на днях в Вену и с удовольствием прокатился после нескольких недель сидения. Но только неприятная зима – без снега. В сущности, даже и зимы-то никакой нет, а так, какая-то дрянненькая осень, мокроть стоит. Хорошо, что не холодно, и я вполне обхожусь без зимнего пальто, но неприятно как-то без снега. Надоедает слякоть, и с удовольствием вспоминаешь о настоящей русской зиме, о санном пути, о морозном чистом воздухе. Я провожу первую зиму за границей, первую совсем непохожую на зиму, и не могу сказать, чтобы очень доволен был, хотя иногда перепадают великолепные деньки вроде тех, что бывают у нас хорошей поздней осенью.

(Письмо матери, 26 декабря)

75

«Фельдфебеля в Вольтеры дать!» – эта формула нисколько не устарела. Напротив, ХХ веку суждено увидеть её настоящее осуществление.

(Отдача в солдаты 183-х студентов, 1 января)

76

Праздновался юбилей паскудной газеты «Южный край», травящей всякое стремление к свету и свободе, восхваляющей все зверства нашего правительства. Перед редакцией собралась толпа, которая торжественно предавала разодранию номера «Южного края», привязывала их к хвостам лошадей, обёртывала в них собак, бросала камни и пузырьки с сернистым водородом в окна с кликами: «долой продажную прессу!». Вот какого чествования поистине заслуживают не только редакции продажных газет, но и все наши правительственные учреждения.

(То же)

77

Согласились бы Вы взять на себя в ближайшем будущем постоянную функцию по перевозке <«Искры»>, – то есть жить около границы, ездить, сноситься с контрабандистами. <…> Нет ли у Вас на примете товарища, способного на эту роль и знающего по-еврейски?

(Письмо Ногину, 24 января)

78

Сейчас получил письмо, дорогой Георгий Валентинович, только что вернувшись с «окончательного» разговора с Иудой 19 . Дело слажено, и я страшно недоволен тем, как слажено. <…> Выпускать он хотел бы ЕЖЕМЕСЯЧНО по ПЯТИ листов – сиречь букв около 200 тысяч, – как раз столько, сколько в 2-х листах «Искры». Что он может ДОСТАВЛЯТЬ настолько материала, в этом трудно усомниться, ибо он человек обеспеченный, пишущий много, имеющий хорошие связи. Дело ясное: конкуренция направляется не столько против «Зари», сколько против «Искры»: то же преобладание политического материала, тот же газетный характер – обозрение текущих событий, коротенькие статьи (Иуда с очень верным тактом придает громадное значение частому выходу тоненьких книжек с маленькими статьями). Нас будут наваливать материалом сего рода, мы будем бегать по исполнению поручений Иуды, который своим хозяйничаньем в «Современном Обозрении» (дело очевидное, что хозяин, и хозяин полный, будет там он, ибо у него деньги и 99% материалов – мы разве изредка мало-мало что в состоянии будем дать туда) сделает великолепную либеральную карьеру и попытку оттереть не только тяжеловесную «Зарю», но и «Искру». Мы будем бегать, хлопотать, корректировать, перевозить, а его сиятельство г. Иуда будет главным редактором наиболее влиятельного (в широком так называемом «общественном» мнении) журнальчика. А «романтическое» утешение можно предоставить этим «правоверным»: пусть называется «Приложение к социал-демократическому журналу „Заря“», пусть утешаются словечками, а я пока заберу в руки самое дело. Спрашивается, неужели пресловутая «гегемония» социал-демократии не окажется при этом простым лицемерием? В чем она выразится, кроме словечка: «Приложение к социал-демократическому»? Что материалом он нас задавит, – это несомненно, ибо мы и для «Зари»-то с «Искрой» не успеваем писать.

Одно из двух: или «Современное Обозрение» есть ПРИЛОЖЕНИЕ к ЖУРНАЛУ «Заря» – (как условлено) – тогда оно должно выходить не чаще «Зари», с ПОЛНОЙ свободой утилизации материала для «Искры». Или мы продаём право нашего первородства за чечевичную похлёбку и оказываемся водимыми за нос Иудой, кормящим нас словечками. Если нам суждено и возможно добиться действительной гегемонии, то исключительно при помощи политической газеты (подкреплённой научным органом), и когда нам с возмутительной наглостью заявляют, что политический отдел нашей газеты не должен конкурировать с политическим предприятием гг. либералов, то наша жалкая роль ясна, как божий день!

(Письмо Плеханову, 30 января)

79

Можно жить около отхожего места, привыкнуть, не замечать, обжиться, но стоит только приняться его чистить – и вонь непременно восчувствуют тогда все обитатели не только данной, но и соседних квартир.

(«Бей, но не до смерти», февраль)

80

Ни в одной стране нет такого обилия законов, как в России. У нас на всё есть законы.

(то же)

81

Тяжеловесность механизма, чрезмерная централизация, необходимость самому правительству сунуть во всё свой нос – всё это явления общие, распространяющиеся на всю нашу общественную жизнь.

(«Объективная статистика», февраль)

82

Мы будем стараться всегда и по всяким поводам разъяснять крестьянам, что люди, говорящие им об опеке или помощи от современного государства, – либо дурачки, либо шарлатаны и худшие враги их, что крестьянству нужно прежде всего избавление от произвола и гнёта власти чиновников, нужно прежде всего признание их полной и безусловной равноправности во всех отношениях со всеми другими сословиями, полной свободы передвижения и переселения, свободы распоряжения землёй, свободы распоряжения всеми мирскими делами и мирскими доходами.