— А как?.. — обомлела Софочка, не понимая, каким образом отцу удалось оторваться от столь стремительного преследователя.

— Наш флейт быстрее поворачивает. Каждый раз, когда он нас догонял, мы меняли галс и немного отрывались. Правда, случалось при этом и ядро получить, однако фатальных повреждений не случилось, а там и ночь наступила.

"Из таких пушек с непросверленными, то есть с не очень ровными внутри стволами, попасть даже по целому кораблю можно с дистанции от силы полкилометра, да и то почти случайно, потому что ядро внутри ствола бьётся об стенки, отчего вылетает под углом в пару-тройку градусов к направлению оси, — рассудил я. — Сами пушки наводить тяжело — им порты мешают ворочать пушками хоть по вертикали, хоть по горизонтали. Разве что небольшими орудиями с верхней палубы ещё можно куда-то прицелиться. Но эти мелкашки опираются на вертлюги, следовательно особо высокой кинетической энергией их выстрелы не наделены…"

"Вот! Внутренний голос! Придумай, как отогнать всяких там от папиного флейта!" — возопила Совочка в моей голове, попутно озвучивая мои измышления об артиллерии отцу.

— Умница ты моя! — расслабившийся дома Джонатан изливал на дочь всю накопленную любовь, попутно просвещая, — Полмили — это для пушки на берегу. Большие кулеврины и на милю могут. А вот в море и кабельтов — солидная дистанция. Качка. А на подумать у тебя время есть — "Агата" застряла в нашем доке до следующей весны. Повреждения, да и тимбероваться пора. Океан небрежения не прощает!

Сонька ненадолго отстала от меня с пушкой, поскольку вспомнила про работы, проводившиеся в мокром доке Ипсвича. Очень меня огорчил отказ папеньки от нашей мачты моей гениальной конструкции. А перед этим в прошлый раз перед уходом на Карибы он и керосинку не захотел на камбуз брать вместо костра в трюме. Вот полагал я про него, что он широких взглядов человек, да всё равно не настолько эта широта широка.

Флейт сразу, ещё в мае, загнали в просторный залив, поставили на глубоком месте к причалу, где и разгрузили вплоть до того, что с мачт сняли стеньги, не говоря о реях. Пушки оказались на флейте не только те две, которые мы видели на баке, но ещё шесть двенадцатифунтовок пряталось в верхнем этаже надстройки полуюта — кормовом замке, характерном для многих типов кораблей этой эпохи. Так что папенька был готов, в случае встречи с чересчур назойливым преследователем, дать очень серьёзный отпор, хотя численность команды позволяла обслужить только двух подобных монстриков. Но больше и не требовалось — сориентированы они были попарно в стороны обоих бортов, и в направлении назад, так что больше чем двум стволам одновременно палить не требовалось — в линейные сражения всё равно никто лезть не собирался, а пираты стаями ходят редко. Собственно, второй, лишний на мой взгляд, этаж кормовой надстройки оказался одним сплошным артиллерийским казематом с суммарным углом обстрела более ста восьмидесяти градусов. Отец был готов к тому, чтобы отстреливаться не по-детски. Унося при этом ноги.

Я почему про это знаю — Сонька за всем наблюдала, приезжая верхом по-мужски в сопровождении Мэри. Обо многом расспрашивала отца.

— Пап! Почему у твоего флейта на баке нет возвышения, как у других судов?

— Чтобы в свежую погоду боковые порывы ветра не приводили к рысканию.

— А при воздействии бокового ветра на такой высокий полуют судно не рыскает? — устами ребёнка удивился я.

— Когда вбок толкает корму — рулевому проще парировать поперечные смещения, потому что перо руля как раз на корме и расположено, хотя надстройки вообще-то зло — они увеличивают дрейф, — встретив недоуменный взгляд дочери, отец добавил: — Судно почти никогда не движется туда, куда показывает нос. Его всегда ветром немного тянет в сторону, кроме моментов, когда дует точно сзади. Но подобное случается крайне редко. Так я про высокую кормовую надстройку. В сильную трепку, когда ураганом посрывает все паруса, корпус обязательно развернет навстречу ветру и волне. Есть шанс не перевернуться.

— А почему у кораблей и нос и корма приподняты, а середина словно нарочно прогнута вниз? — не утерпел я и спросил о том, что давненько вызывало недоумение.

Папенька сначала призадумался, потом озадачился и, наконец, удивился. А Мэри показала на киль вытащенного на берег судна. Не нашего, а какого-то поменьше, на мою оценку — пинаса. Становой хребет его набора был заметно изогнут таким образом, что оба конца оказались немного приподняты относительно середины.

— Все брёвна чуточку кривые, — пояснила свою мысль наша подружка. — А разгибать такую толщину очень трудно. Ведь для киля стараются выбрать целый брус из сплошного ствола. Но если стесать с него выпуклую вниз середину и выпуклые вверх концы, он станет тоньше и потеряет в прочности, — Марья даром, что скромница — все уроки она прилежно посещает и умеет задавать правильные вопросы. А элементарные определения из сопромата я ребятам уже давал. И она мигом сообразила, что подъём носа и кормы — следствие естественного изгиба бревна, положенного в основу прочности конструкции.

— Мне казалось, что это для того, чтобы корпус легче взбегал на волну, — почесал в затылке отец.

— Для этого нос нужно сильнее заострить, — уверенно заявила Сонька. — А корму резче заузить, — она крепко начиталась книжек про кораблестроение, так что термины употребляет к месту.

— Юная леди продолжает удивлять меня своими познаниями в весьма непростых вопросах, — раздался знакомый мужской голос. К нам незаметно подошли главный мастер здешней Ипсвичской верфи и Энтони Дин — главный строитель кораблей Гарвича. — А вы, мисс! — обратился он к Мэри, — правы лишь отчасти. Эпоха килей, вытесанных из одного древесного ствола, уходит в прошлое вместе с ростом размеров кораблей. Сейчас всё чаще килевой брус собирают, стягивая болтами. И тогда киль уже не загибают концами вверх. Но от седловатых никто не отказывается — по причинам, уже озвученным.

— Сэр! — мгновенно среагировала моя хозяйка. — Позвольте представить вам моего отца и владельца этого флейта. Джонатан Корн, эсквайр. А это автор проектов самых новых линкоров сэр Энтони Дин, — некоторые формальности в данной ситуации вполне уместны.

— Меня интересует ваша составная бизань с гафельным парусам, — гость сразу обозначил свой интерес. — Узнав, что вы здесь, я не удержался от соблазна лично вас расспросить, благо тут недалеко. Как она ведёт себя при маневрах?

— Значительно удобней латинского паруса, — ответил папенька. — При сменах галса нет нужды расцеплять ванты, чтобы повернуть рей. К тому же её намного проще убирать — согласитесь, когда рей не вывешивается за борта, хлопот получается меньше.

— То есть, при ветре с кормы вы её просто убираете, мистер Корн? — быстро сообразил сэр Энтони.

— Во многих случаях, — кивнул папенька. — Особенно в океане при фордевинде. Зато во время лавировки с её помощью очень удобно покидать левентик после того, как реи обрасоплены на другой галс, — у меня просто уши повяли от этого сонмища непонятных слов. Зато Сонька обрадовалась тому, что всё прекрасно поняла.

— Понимаю, — чуть подумав, кивнул мистер Дин. — При встречных ветрах гафельная бизань очень хороша. Но при попутных может сыграть злую шутку, перебросившись на другой борт, если рулевой зазевается. Поэтому, чтобы не искушать Провидение, в этих случаях вы её убираете, — лица обоих судостроителей при упоминании божьего промысла приняли одухотворённое выражение. Думал, они сейчас перекрестятся, но нет — просто смиренно потупили очи, как и наш папенька, да и мы с Мэри. Пуритане — народ специфический, не спешащий креститься, как это по любому случаю готовы проделать православные или католики. У этих протестантов значительно меньше показного в их веровании.