— Никак нет!

— А отчего вы с ним подрались?

— Так это когда было, ваше благородие.

— Отвечай!

— Из-за бабы!

— Ну, допустим, а из-за какой?

— Так это…

— Отвечай!

— Из-за хозяйки нашей.

— Из-за нее могли, — хохотнул в сторону Венегер, — бабец пегвый согт!

— А ты что скажешь? — обратился к Шматову командир роты, с досадой посмотрев на своего субалтерна.

Федор все это время стоял, ни жив, ни мертв и только время от времени моргал своими голубыми глазами. Услышав вопрос, он вздрогнул и с каким-то отчаянием в голосе выкрикнул:

— Не могу знать, ваше благородие!

Собственно этой фразой все его ответы и ограничились. Как ни пытали его Гаупт или другие офицеры, бедолага кричал, выпучивая глаза: — "не могу знать!"

Гаупту и раньше неоднократно приходилось видеть, как молодые солдаты теряют в присутствии офицеров всякую способность соображать и только повторяют, как заведенные, сокровенную фразу: — "не могу знать!" Но все же было в поведении Шматова нечто такое, что наводило на мысль об его неискренности. Однако тот же опыт недвусмысленно подсказывал, что просто допрашивая его ничего не добиться. Солдат будет упираться до последнего, но ничего не скажет. И что еще хуже, лаской тоже ничего не добиться. Слишком уж велика пропасть между нижними чинами и офицерами. Но не вызывать же полицейского чиновника в самом деле? Эдак позору не оберешься, да и карьере можно забыть. Разве только в отдельный корпус жандармов путь останется, но это офицеру генерального штаба совсем уж последнее дело!

— Вот что, — хмуро велел он Галееву, — обоих до выяснения под арест!

— Слушаю, ваше благородие! — вытянулся унтер в ответ.

— Да смотри, чтобы не вместе, — спохватился штабс-капитан, вдруг подумав, что лучше бы их было допрашивать по отдельности.

— Как прикажете, вашбродь!

Проводив глазами вышедших, Гаупт сел писать докладную записку о происшествии командиру полка. Быстро описав случившиеся, он хотел было кликнуть писаря, но вспомнил, что тот лежит сейчас в холодном сарае, временно превращенном в прозекторскую. И над его холодным телом колдует, полковой врач Соколов.

— Проклятье! — вырвалось у штабс-капитана.

За дверью послышалось какое-то шуршание и офицер раздраженно крикнул:

— Ну, кто там еще?

Дверь отворилась и на пороге появились Штерн с Лиховцевым.

— Разрешите, ваше благородие?

— Ну, входите, раз пришли, — нелюбезно ответил им Гаупт. — Чем могу?

— Прошу прощения, господин штабс-капитан, но нам стало известно о причине ареста Будищева и Шматова.

— И что же?

— Ваше благородие, — начал было Николаша официальным голосом, но тут же сбился, — Владимир Васильевич, мы пришли засвидетельствовать полную невиновность нашего товарища.

— Рядовой Штерн, вы издеваетесь? — не принял его тона Гаупт, — от вас еще вчерашним перегаром разит! Что вы можете засвидетельствовать, кроме собственного пьянства?

— Осмелюсь доложить, — отодвинул стушевавшегося товарища Лиховцев, — что мы вернулись вчера не так поздно. И ничего подозрительного не заметили.

— И что с того?

— Простите, ваше благородие, но…

— Замолчите, Алексей. То, что вы вступились за товарища, разумеется, похвально, в особенности, если бы вы по-прежнему учились в своем университете. Однако нынче вы в армии, а тут действуют свои законы.

— Это, несомненно, так, — не стал спорить Лиховцев, — но я некоторым образом юрист и мог бы быть полезен, при расследовании.

— В самом деле, — задумался на секунду Гаупт, — впрочем, вы как приятель подозреваемого лицо заинтересованное. Нет, вы не можете вести расследование!

— Тогда позвольте мне быть его адвокатом.

— Адвокат бывает в суде, а сейчас до него далеко.

— Но все же, отчего вы решили, что Будищев со Шматовым вообще причастны к этому происшествию?

— На него указал командир звена Хитров.

— Ну, это еще ни о чем не говорит. Всем известно, что ефрейтор терпеть его не может.

— Ладно, но Будищев однажды избил Погорелова.

— Да вашего писаря, если хотите знать, вся рота дружно ненавидела, — снова вмешался Штерн. — Редкостная он был гнида! Царство ему небесное.

— Помолчи, Николай, — одернул его Лиховцев, и снова обратился к офицеру: — а вот это, к сожалению, правда. Покойный и впрямь был не слишком приятный человек.

— Не спорю, однако же, прочие его просто ненавидели, а вот ваш протеже ему нос расквасил! Кстати вы в курсе за что?

— Ну, разумеется, из-за дамы, — снова подал голос Николаша.

— Вероятнее всего из-за хозяйки дома, — перебил его Алексей. — Но она вряд ли послужила бы причиной убийства.

— Отчего так?

— Ну, как вам сказать… Ганна женщина, несомненно, красивая, но нельзя сказать, чтобы слишком добродетельная. За таких не убивают.

— Много вы понимаете, — покачал головой штабс-капитан. — Ну, ладно, я понимаю ваши резоны. Но поскольку вы грубо нарушили дисциплину, явившись ко мне напрямую, то наказания вам не избежать! Садитесь сюда и извольте переписать набело эту записку для полковника Буссе. Не знаю, убил ли ваш приятель Погорелова или нет, но обязанности писаря пока что придется исполнять вам.