Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 1. Меч Лета

Аннотация

Новый скандинавский цикл одного из самых популярных писателей современности, чьи книги проданы, но всему миру тиражом свыше 55 млн экземпляров!

Магнусу Чейзу шестнадцать лет, он сын скандинавского бога Фрея, а еще этот парень… мертв. Да-да! Все верно. Магнус гибнет в самом начале книги во время битвы с огненным великаном Суртом, а затем отправляется в Вальгаллу. Вот вроде бы и конец. Но на самом деле его приключения только начинаются. Чтобы остановить Рагнарок, который старательно приближают враги Одина, Магнус должен научиться как следует владеть мечом, доставшимся ему в наследство от отца, и даже вступить в схватку с самим Фенриром, волком, с которым не могут справиться даже боги…

Посвящаю Кассандре Клэр. Спасибо, что ты поделилась со мной отличным именем Магнус! Глава I Доброе утро! Сейчас ты умрешь Вот я прямо вижу, как вы прочтете сейчас, что я помер в муках, и приметесь восклицать: «Ну, Магнус, круто. Может, и мы, если в муках помрем, окажемся там же, где ты?» Нет. Решительно нет. Даже в головы не берите. Сколько вы ни будете кидаться с высоких крыш, выбегать на шоссе перед несущимися авто или себя поджигать, все равно не окажетесь там, где я. Это так не работает. Да вам и вряд ли захочется побывать в моей шкуре. Сомневаюсь, что кто-то из вас так уж жутко стремится увидеть толпы воскресших воинов, которые рубят друг друга в клочки, отсекая мечами носы и прочие части тела противников, или темных эльфов ровно в такой одежде, как им полагается. Поэтому, братцы, даже не думайте тратить время на поиски двери с волчьими головами. Меня зовут Магнус Чейз. Мне шестнадцать. А история эта о том, как, убив себя, я пустил свою жизнь под откос. Утро сперва началось совершенно обычно. Я спал на тротуаре под мостом в Общественном парке, когда один мой знакомый тип, пинком разбудив меня, сообщил: – Они тебя ищут. Кстати, я бездомный. Уже два года. Иные из вас посочувствуют: «Ой как жалко!» Другие брезгливо поморщатся: «Да он лузер». Но девяносто девять процентов и тех и других, увидев меня на улице, пройдут мимо, будто я невидимка, твердя про себя: «Ох, только бы денег не начал просить». Вы, конечно, решите, что я, наверное, старше, чем выгляжу. Подросток моего возраста просто не может торчать в вонючем старом спальном мешке на улицах зимнего Бостона. Кто-то, конечно же, должен о нем позаботиться. С этими мыслями вы и пройдете спокойно дальше. Впрочем, я в вашем сочувствии не нуждаюсь. Давно привык уже и к насмешкам, и к тому, что меня стараются не замечать. Поэтому продолжаю рассказ. Хмыря, который припер на рассвете задницу, чтобы меня разбудить, звали Блитц, и видок у него был всегда одинаковый. Будто его сперва хорошенько проволокли сквозь смерч, а затем он еще конкретно попал под метель. Рожа цвета седельной кожи облеплена снегом, курчавая борода торчит во все стороны, в жесткие черные волосы на голове набились обрывки бумаги, солома и мелкие веточки. В складках плаща, чересчур для Блитца длинного и широкого, тоже слежался снег пополам с разным мусором. Рост у Блитца всего лишь пять футов [1] , зрачки у него до того расширены, что радужной оболочки не разглядишь, лицо навечно застыло в тревожной гримасе, будто он вот-вот завопит от ужаса. 1 Фут – английская и американская единица длины, равная 0,3 метра. Открыв с усилием слипшиеся глаза, я ощутил во рту мерзкий вкус протухшего гамбургера. Вылезать на холод из теплого спальника не хотелось. – Кто там еще меня ищет? – спросил я у Блитца. Он задумчиво потер нос, который ему столько раз ломали, что форма его теперь походила на зигзаг молнии в ночном небе. – Ну как бы тебе сказать. Понимаешь, они раздают всем флаеры с твоим именем и твоей фотографией. Я выругался. Встречи с какими-нибудь полицейскими из патрульных, или с охраной парка, или с теми, кто занимаются безработными, или с ответственными за посещаемость школ, или с волонтерами из социальных служб давно уже не заставляли меня особенно колыхаться. Перепившиеся до поросячьего визга студенты колледжей или наркоши, которые ищут кого послабей, чтоб ограбить, тоже вопрос для меня параллельный. Справиться, пусть даже только проснувшись, со всей этой публикой мне не труднее, чем слопать на завтрак блин и запить его соком. Но те, о которых сказал мне Блитц, упоминали имя и показывали мою фотографию, то есть конкретно нацелились на меня, и это было реально скверно. Откуда дровишки? Кто бочку на меня катит? Народ из приюта так обозлился за свой музыкальный центр? (Я погрузил его в вечную кому, потому что не мог больше слушать рождественских песнопений!) Или камера слежения засекла мой последний эксперимент по части очистки чужих карманов от лишней мелочи в Театральном районе? (Нужно же было мне где-то достать себе денег на пиццу!) Или (не верю, но вдруг) полиция все еще ищет убийцу мамы и снова хочет задать мне вопросы?.. Я собрал свое барахло. Делов-то на три секунды. Плотно свернутый спальник запихнут в рюкзак вместе со сменой белья, носков и зубной щеткой. Кроме того, что на мне надето, это и есть все мое имущество. Продев руки в ремни рюкзака, накинул его на плечи. Низко надвинул на лоб капюшон своей парки. В таком виде мне ничего не стоит слиться с толпой. Бостон ведь полон ребят из колледжей, многие из которых столь же юны и оборваны, как и я. – Ну и где ты засек этих, с флаерами? – повернулся я к Блитцу. – На Бикон-стрит. Они движутся в нашу сторону. Белый тип средних лет и девчонка-подросток, наверное, его дочь. Я нахмурился: – Чушь какая-то. Кто… – Слушай, откуда мне знать, – перебил меня Блитц. – Мне по-любому уже пора. Солнце всходило. Окна небоскребов засияли оранжевым. Блитц сощурился. Он почему-то всегда ненавидел свет ясного дня. Я иногда даже думаю: а вдруг он вампир? Такой самый низенький, толстенький и бездомный вампир в целом мире? – Тебе, наверное, стоит сейчас пообщаться с Хэртом, – дал он мне совет. – Он болтается на площади Копли. Я попытался не впасть в раздражение. Кто-то из этих двоих, либо Хэрт, либо Блитц, вечно вокруг меня суетятся. Местная публика из бездомных в шутку их называет моими папашей и мамашей. – Спасибо за совет, – сказал я. – Со мной все будет нормально. Блитц пожевал ноготь на большом пальце. – Боюсь, не сегодня, сынок. Тебе сейчас нужно быть особенно осторожным. – Почему? Он глянул мне за плечо. – Они идут. Я обернулся, но никого не заметил. Хотел сказать Блитцу, но он исчез. Меня просто бесила эта его манера. Раз – и нету. Ну прямо ниндзя. Бездомный вампир-ниндзя. Я на секунду задумался, выбирая. Податься на площадь Копли к Хэрту или пойти осторожненько в сторону Бикон-стрит, чтобы увидеть, кто именно меня ищет? Описание Блитца разбудило во мне любопытство. Зачем, интересно, какому-то белому мужику средних лет и девчонке-подростку понадобилось меня разыскивать на рассвете жутко холодного утра? Кто они? Что им надо? Я прокрался вдоль берега пруда. По нижней тропинке, которая шла под мостом, почти никто не ходил, и я там укрылся с таким расчетом, что мне был виден весь склон холма. Значит, пусть кто и возникнет, я это замечу гораздо раньше, чем меня самого засекут. Землю укутал снег. Небо сияло такой пронзительно-чистой лазурью, что на него было больно смотреть. Голые ветви деревьев так ровно обледенели, будто их кто-то покрыл тонким слоем стекла. Студеный ветер с легкостью пробивал броню моей многослойной одежды, но холод мне нипочем. Мама, смеясь, иногда говорила, что одним из моих предков наверняка был белый медведь. – Прекрати, Магнус! – одернул я сам себя. Два года уже миновало, но стоило мне хоть немного вспомнить о маме, как меня будто швыряло на минное поле и разрывало на части. Взяв себя в руки, я попытался сосредоточиться на другом. В мою сторону шли мужчина и девушка. Волосы у мужчины были цвета песка, и такие длинные, что воротник пальто совершенно скрывался под ними. Похоже, соображения стиля здесь не играли никакой роли. Скорее, он просто не позаботился вовремя навестить парикмахерскую. На лице у него застыло какое-то обалдевшее выражение, как у учителя на замене, в которого только что плюнули жеваной бумажкой, но он понятия не имеет кто. Модные туфли мужчины выглядели на заснеженных улицах Бостона явно неподходяще, носки были хоть и оба коричневые, но от разных пар и разных оттенков, а узел на галстуке он накручивал явно на ощупь в кромешной тьме. Девушка наверняка была его дочерью. Я понял это по ее волосам – таким же вьющимся и густым, как у папы, только еще чуть светлее. И оделась она гораздо разумнее – в сапоги-дутики, джинсы и парку, из-под которой выглядывала оранжевая футболка. На лице ее я не заметил ни тени растерянности. Оно выражало уверенность, целеустремленность и ярость. А флаеры эта особа держала в руках с таким видом, словно вдруг обнаружила сочинения, за которые почему-то выставили неправильные оценки. Если она и впрямь меня ищет, то лучше пускай не найдет. Что-то меня в ней пугало. Я не узнал ни девушки, ни ее отца, но тем не менее в моей черепной коробке что-то зашевелилось. Там словно включился магнит, который притягивает очень старые воспоминания. Отец с дочкой дошли до места, где тропинка раздваивалась, и в нерешительности остановились. Кажется, до них лишь в этот момент дошло, что они забрели в пустой парк дикой ранью в разгар зимы. – Полный бред, – донеслись до меня слова девушки. – Мне его хочется удушить. Решив, что она имеет в виду меня, я съежился еще больше в своем укрытии. – Ну, я бы предпочел обойтись без убийства, – ответил ее отец. – Он все же твой дядя. – Но целых два года! – воскликнула девушка. – Папа, как же он мог не рассказывать нам об этом целых два года! – Я не могу понять Рэндольфа. Никогда не мог, Аннабет, – развел руками ее отец. У меня вырвался такой резкий вздох, что я испугался, как бы они не услышали. Магнит в башке наконец заработал на всю катушку, ярко высветив воспоминание. Ну да. Аннабет. А этот светловолосый мужчина – мой дядя Фредерик. А мне шесть лет. Последний День благодарения, который мы отмечали с семьей. Мы с Аннабет укрылись в библиотеке дома дяди Рэндольфа и занялись там игрой в домино, пока взрослые орали внизу друг на друга. – Как же тебе повезло, что ты живешь с мамой, – говорила мне Аннабет, докладывая доминошину в здание, которое строила. У нее получилось что-то великолепное. С колоннами впереди, как у храма. – Я собираюсь отсюда сбежать, – сообщила она. Я поверил: она действительно собирается это сделать, и меня потрясло, как она уверена в себе. А потом в дверях возник дядя Фредерик. Кулаки его были сжаты, а лицо мрачно, что совершенно не соответствовало радостно улыбающемуся оленю на его свитере. – Аннабет, мы уходим. Перед уходом она на меня посмотрела. Многовато в ее глазах было ярости для первоклашки. – Хоть ты в безопасности, Магнус, – и она одним взмахом пальца разрушила свой потрясающий храм. Вот так мы последний раз с ней и виделись. Мама потом много раз повторяла с нажимом: – Будем держаться подальше от твоих дядей. Особенно от Рэндольфа. Ему никогда от меня не добиться того, что он хочет. Ни-ког-да. Она мне не объяснила, чего именно он от нее добивался и о чем они тогда спорили с ним и Фредериком. – Просто поверь мне, Магнус. Быть с ними рядом слишком опасно. Я маме верил во всем. И даже после того, как она умерла, не поддерживал никаких контактов с нашими родственниками. И вот вдруг выяснилось, что они меня ищут. Рэндольф жил в городе, но Фредерик с Аннабет, насколько мне было известно, по-прежнему оставались в Виргинии. Почему же сейчас они оказались тут и всучивали всем встречным и поперечным флаеры с моим именем и моей фотографией? И где им вообще удалось раздобыть мою фотку? В голове у меня так гудело от кучи вопросов, что я пропустил часть их беседы. – …Найти Магнуса, – говорил дядя Фредерик. Он уставился на дисплей своего смартфона. – Рэндольф сейчас для этого в Саут-Эндском приюте, но там ему как-то крупно не повезло. Надо бы нам наведаться в тот приют, который за парком. – Мы с тобой даже не знаем, жив ли он, – с унылым видом проговорила Аннабет. – Уже два года о нем ни слуху ни духу. Запросто мог замерзнуть в какой-нибудь канаве. Часть моего существа подмывала меня выпрыгнуть с криком: «А вот и я!» Прошло уже десять лет с той поры, как мы виделись с Аннабет, но мне до сих пор не хотелось ее расстраивать. Остановило меня лишь одно. Живя на улице, набиваешь достаточно много шишек, и я давно уже убедился: никогда не надо влезать в ситуацию, прежде чем до конца не усек, что творится. – Рэндольф уверен, что Магнус жив, – сказал дядя Фредерик. – Он где-то в Бостоне. И если жизни его действительно угрожает опасность… Он осекся. Они двинулись в направлении Чарльз-стрит, и их голоса от меня отнес ветер. Меня трясло, но совсем не от холода. Ноги мои рвались кинуться следом за дядей Фредериком. Пусть объяснит мне, что происходит. Откуда Рэндольфу знать, что я все еще в городе? Зачем им понадобилось искать меня? И почему мне грозит сегодня опасность больше, чем в любой другой день? Но я за ними не кинулся. Вспомнил последнее, что сказала мне мама. Я отказывался бежать тогда по пожарной лестнице, не мог оставить ее. Тогда она ухватилась за мои руки и заставила посмотреть ей в глаза. – Магнус, беги. Спрячься и никому не верь. Я отыщу тебя. Но, заклинаю, что бы с тобой ни стряслось, не обращайся за помощью к дяде Рэндольфу. Но прежде чем я подбежал к окну и выскочил из него, входная дверь в нашу квартиру рассыпалась в щепки и в темноте возникли две пары сияющих синих глаз… Заставив стряхнуть с себя это воспоминание, я следил, как дядя Фредерик с Аннабет удаляются в сторону парка Бостон-Коммон. Дядя Рэндольф… Что-то его побудило связаться с Фредериком и Аннабет и заставить приехать их в Бостон. Значит, все время до этого они просто не знали, что мамы уже нет в живых, а я исчез. Невероятно. Но если и правда так, зачем Рэндольф теперь-то им все рассказал? Кроме беседы с глазу на глаз, я видел еще один способ, с помощью которого могу получить ответы на эти вопросы. До дома Рэндольфа в Бэк-Бэе было всего ничего отсюда, и, как я понял из слов дяди Фредерика, хозяин сейчас отсутствовал, потому что пытался меня отыскать в Саут-Энде. Иными словами, не было никаких препятствий к небольшому взлому в целях проникновения в его дом. Глава II Человек в металлическом бюстгальтере Семейное наше гнездо отвратно. О, вы бы, конечно, так про него не подумали. Может быть, даже наоборот, восхитились, глядя на этот солидный, в шесть этажей, аристократический особняк из песчаника с горгульями по углам крыши, яркими разноцветными витражами в окнах, мраморными ступенями парадной лестницы и еще разными остальными примочками, каждая из которых просто вопит: здесь живут богатые люди. Ясное дело, вам удивительно, с какой радости я сплю не здесь, а на улицах? Мне для ответа хватит всего двух слов: дядя Рэндольф. Это его особняк. Он достался ему в наследство по праву старшего сына от моих бабушки с дедушкой, которые умерли еще до моего рождения. Подробности мыльной оперы нашей семьи мне неизвестны. Знаю лишь точно, что между тремя детьми, Рэндольфом, Фредериком и моей мамой, была крупная напряженка и после громкого междусобойчика в тот самый День благодарения мы, хотя наша квартира и находилась всего в полумиле отсюда, ни разу не переступали порога этой славной семейной обители. Для мамы Рэндольф с тех пор жил, считайте, на Марсе. Теперь она говорила о нем, лишь когда нам случалось проехать мимо особняка. – Вот, видишь? – поворачивалась она ко мне с таким видом, как будто на этом доме висела табличка «Опасно для жизни». – Не вздумай соваться туда. Уже став бездомным, я иногда, проходя мимо особняка, заглядывал в окна, за которыми светились стеклянные витрины, заполненные старинными мечами и топорами. Со стен на меня таращились страшноватые маски в шлемах. А сквозь окна верхнего этажа смотрели застывшими привидениями статуи. Порой меня подмывало полазить по необъятным просторам семейного дома, но даже мысли не возникало когда-нибудь постучаться в дверь. Здравствуй, мол, дядя Рэндольф, я знаю, конечно, что ты ненавидишь маму, и меня десять лет не видел, и вообще тебя ничего не заботит, кроме твоей ржавой коллекции, но, пожалуйста, можно я все-таки поживу здесь и буду питаться объедками с твоего стола? Нет уж, спасибо. Лучше уж я всю жизнь проведу на улице и буду есть вчерашний фалафель [2] с фуд-корта [3] . 2 Фалафель – шарики из пюре нута или бобов, жаренные во фритюре. 3 Фуд-корт – ресторанный дворик, где несколько предприятий питания имеют общий зал для посадки посетителей. Но мне казалось, влезть в этот дом без спроса большого труда не составит. Влезть. Осмотреться. Тогда, возможно, я наконец пойму, в чем, собственно, дело. Ну а попутно, глядишь, удастся и что-нибудь свистнуть, а потом заложить. Извините, если сейчас оскорбил ваши чувства. Вы, конечно же, знаете: поступать так ужасно неправильно. Только не торопитесь, а сперва выслушайте. Я краду не у всех подряд, а только у мерзких ублюдков, которые окончательно зарвались от слишком хорошей жизни. Вот если я вижу гада на новеньком «БМВ», спокойно занявшего на стоянке место для инвалидов, то милости просим. Моя совесть даже не шевельнется, когда я отожму у него стекло и свистну мелочь из держателя для стаканов. Ну, или прется кто-то, как танк, по универмагу «Барнис» с полным пакетом носовых платков из чистого шелка, расталкивая и пихая народ на своем пути. Он по мобильнику разговаривает и, видно, считает, что все перед ним должны расступаться. Ну и, как говорится, раз так, то мы уже идем к вам. Готовы обчистить ваш драгоценный бумажник. Тому, кто спокойно швыряет пять тысяч долларов на то, чтобы высморкаться, плевый вопрос оплатить мой скромный обед. Я сам себе и судья, и жюри присяжных, и вор. А что касается мерзких ублюдков, не знаю кандидатуры, которая лучше подходит под это определение, чем мой дядя Рэндольф. Дом выходил фасадом на Коммоннуэлс-авеню, но я подошел к нему со стороны улицы с поэтическим названием Общественная аллея четыреста двадцать девять и остановился возле задней двери. Парковочное место Рэндольфа пустовало. Ко входу в подвал вели каменные ступени. Если там и существовала какая-нибудь система безопасности, то я ее не заметил. Дверь как дверь, с совершенно обычным замком. Рэндольф явно не озаботился осложнить мне задачу. Хоть изнутри бы засов на двери задвинул. Двух минут не прошло, как я уже проник внутрь. На кухне я маленько подзаправил свой организм нарезанной индейкой и крекерами и запил это все молоком, которое дул непосредственно из пакета. Фалафелем здесь и не пахло, будь он неладен, и, как только мне стало ясно его отсутствие, именно его-то больше всего захотелось. Но зато я смог найти шоколадный батончик, который и заныкал в карман на будущее (шоколад никогда не следует есть второпях, им стоит спокойно наслаждаться). Потом я направил стопы наверх – в мавзолей мебели из красного дерева, восточных ковров, шедевров живописи, мраморных полов и хрустальных люстр… И не жутко ему среди этого жить? В шесть лет где мне было понять, каких деньжищ это стоит, но впечатление особняк и тогда оставлял у меня то же самое. Темный, давящий, пугающий. Мне очень трудно было представить, как мама могла расти в таком месте. Зато меня совершенно не удивило, что она старалась так много времени проводить вне дома. Наша квартира над корейской барбекю-закусочной в Олстоне была вполне уютной, но маме и там не нравилось находиться подолгу. «Мой настоящий дом – Голубые холмы», – повторяла часто она. Мы постоянно устраивали походы туда и весной, и летом, и осенью, и зимой, и никакая погода не мешала нам наслаждаться. Свежий воздух, никаких потолков и стен и никакой компании, кроме уток, гусей и белок. А вот семейное это гнездо больше всего мне напоминало тюрьму. В фойе мне вдруг стало казаться, будто по моей коже ползают невидимые насекомые. Я поднялся на следующий этаж. В библиотеке, как и тогда, когда мы сидели в ней с Аннабет, стоял запах лимонной полироли и кожи. Вдоль одной из стен тянулась витрина с подсветкой, полная тронутых ржавчиной шлемов викингов и порядком изъеденных ею топоров. Мама однажды мне рассказала, что Рэндольф раньше преподавал историю в Гарварде, но потом его со скандалом уволили. Она не стала меня посвящать в подробности, но полагаю, что именно с тех времен он был сдвинут на собирании артефактов. – Ты гораздо умнее обоих дядей, – однажды заметила мама. – С такими оценками спокойно поступишь в Гарвард. Только с тех пор для меня сильно все изменилось. Я ведь тогда учился себе спокойно в школе, мама была жива, и, возможно, передо мной открывалось будущее, которое сулило перспективы гораздо заманчивее, чем добывать каждый день хоть какую-нибудь еду. Один из углов кабинета Рэндольфа занимала огромная каменная плита, напоминающая надгробие. По верхней части ее шла резьба и странные красного цвета рисунки в виде спиралей, а из самого центра скалилось грубо высеченное животное – то ли лев, то ли волк. Меня немедленно пробрала дрожь. Только не волк! Не хочу о них думать. Я подошел к столу Рэндольфа в надежде найти там компьютер или хотя бы блокнот с нужной мне информацией. Любое, что могло бы мне хоть намекнуть, зачем меня ищут. Но на столе были только куски пергамента – желтые, тонкие, как луковая кожура. На них виднелись какие-то линии и точки с буквами незнакомого мне алфавита. Очень смахивало на карты, которые какой-то средневековый школьник нарисовал для урока обществоведения. Поверх них в качестве пресс-папье лежал кожаный кисет с тесемками. Я развязал его, и у меня перехватило дыхание. То самое домино! Я извлек изнутри одну плашечку, пригляделся. В шесть лет мне такое могло показаться простым домино, но теперь-то я видел: вместо белых кружочков на этих костяшках вырезаны таинственные красные символы. С той, которую я сейчас сжимал двумя пальцами, на меня смотрела либо кривая латинская буква «F», либо ветка дерева: Сам не пойму, отчего у меня внезапно заколотилось сердце, и я вдруг впервые подумал, что так вот явиться сюда было с моей стороны не слишком хорошей идеей. Стены, казалось, вот-вот готовы меня раздавить, а морда зверя с надгробного камня свирепо на меня скалилась, и красный контур ее головы блестел, словно свежая кровь. Я метнулся к окну и глянул наружу. Вроде бы чуть полегчало. По центру улицы тянулся бульвар Коммонуэлс-мол – полоса деревьев, травы и кустов, укутанных снегом. Голые ветви светились белой рождественской иллюминацией. В конце квартала, за железной оградой, навечно забравшись на пьедестал, бронзовела статуя Лейфа Эриксона. Он, приложив козырьком ладонь ко лбу, с таким видом глядел на Чарльзгейтскую эстакаду, будто хотел воскликнуть: «Ого! А я, кажется, недурное шоссе обнаружил!» Мы с мамой часто шутили по поводу этого памятника. Слишком уж куцые были на Лейфе доспехи: короткая юбочка и нагрудник, похожий на металлический бюстгальтер. Понятия не имею, по какой причине Лейфа Эриксона поставили в самом центре Бостона, но полагаю, что это имело влияние на судьбу дяди Рэндольфа. Он ведь живет здесь с тех пор, как родился. И, видимо, часто в детстве смотрел в окно на Лейфа. А однажды вдруг взял и подумал: «Вот вырасту и займусь изучением викингов. Мужчины в железных бюстгальтерах – это круто». Я выхватил взглядом кого-то, стоящего у пьедестала. Он стоял и смотрел на меня. Мне, как ни странно, не сразу его удалось узнать. Так иногда бывает, если увидишь кого-то знакомого в совершенно неподходящем для него месте. Лейф Эриксон отбрасывал свою бронзовую тень на высокого, с бледным лицом, мужчину в черной кожаной куртке, черных кожаных байкерских брюках и остроносых сапогах. Торчащие иглами на его голове короткие волосы были такие светлые, что казались седыми. Ярким пятном выделялся лишь красно-белый шарф, намотанный плотно на шею и свисавший концами с плеч наподобие сильно подтаявшего полосатого леденца-тросточки. Не знай я его, мне спокойно могло показаться, что он здесь изображает кого-нибудь из японского мультика. Но я его знал. Это был Хэрт. Мой бездомный собрат и моя суррогатная мать. Я напрягся и возмутился. Он что, моей доброй феей решил побыть? Засек где-то на улице и тихонько следом за мной потащился? Я резко раскинул руки, спросив его жестом, что он здесь забыл. Хэрт сложил ладонь горстью, а пальцами другой руки будто что-то из нее выхватил и отбросил в сторону. За два года общения с ним я прекрасно освоил язык его жестов. Сейчас он мне говорил: «Линяй поскорее отсюда!» Тревоги особой я на его лице не прочел. Но Хэрт по части эмоций вообще большой тормоз. Вечно таращится на меня своими бледно-серыми глазами с таким видом, будто я бомба и вот-вот взорвусь. Стараясь въехать, что он имеет в виду и зачем ошивается здесь, а не на площади Копли, я потерял несколько драгоценных секунд. Хэрт снова начал жестикулировать. Вытянув обе руки вперед, энергично задвигал пальцами. Это значило: торопись. – Зачем? – произнес я вслух. – Ну, здравствуй, Магнус, – тут же послышался у меня за спиной низкий голос. Я чуть не отчалил из собственной шкуры. В дверях библиотеки замер мужчина. Бочкообразная грудь, аккуратно подстриженная седая бородка, волосы с сильной проседью. На нем было бежевое кашемировое пальто, надетое поверх темного шерстяного костюма. Он опирался обеими руками в перчатках на рукоять трости с металлическим наконечником. Он постарел с тех пор, как мы с ним последний раз виделись, и черные волосы стали почти седыми, но голос я узнал сразу. Рэндольф! Он чуть кивнул. – Какой приятный сюрприз. Я рад, что ты здесь. – В тоне, которым он это сказал, не прозвучало ни радости, ни удивления. – Предупреждаю, что у нас мало времени. Еда и молоко закрутились у меня в животе. – На что мало времени? Он поднял брови, нос его сморщился, словно от неприятного запаха. – Тебе сегодня шестнадцать исполнилось, так ведь? Значит, они придут тебя убивать. Глава III Не позволяйте себя подвозить незнакомым родственникам Ну что ж, с днем рождения меня. Значит, сегодня тринадцатое января? Честно сказать, понятия не имел. Когда спишь под мостом и ешь из мусорных контейнеров, ощущение дней, недель и месяцев как-то теряется. Итак, мне официально сравнялось шестнадцать, а дядя Странность загнал меня в угол своим заявлением, что меня придут убивать. – Кто… – хотел было выяснить я. – А в общем-то, знаешь, и наплевать. Приятно было с тобой повидаться, Рэндольф. Пока. Я пошел. Но Рэндольф стоял в дверях, преграждая мне путь к отступлению. Трость его поднялась, ее металлический наконечник теперь был направлен мне прямо в грудь, и, клянусь, я почувствовал, как он уперся мне в кожу, хотя нас с дядей и разделяла достаточная дистанция. – Магнус, нам надо поговорить. Не хочу, чтобы им удалось до тебя добраться. Особенно после того, что случилось с мамой. Врежь он мне со всей силы в лицо, мне было бы не так больно. В голове у меня замелькали калейдоскопом воспоминания о той ночи. Здание, где находилась наша квартира, вздрогнуло. Этажом ниже раздался крик. Мама, которая весь этот день держалась настороженно, словно чего-то ждала, потащила меня к пожарной лестнице, умоляя бежать. Взрыв разнес нашу входную дверь на мелкие щепки. В прихожую ворвались два зверя. Шкуры у них были цвета грязного снега, глаза горели синим огнем. Пальцы мои соскользнули с пожарной лестницы. Я упал на кучу мешков с мусором, сложенную в переулке. Едва мне удалось таким образом приземлиться, стекла из окон нашей квартиры вылетели. Наружу вырвалось пламя. Мама велела мне убежать, и я это сделал. Она обещала, что позже разыщет меня, но этого не случилось. Позже, слушая новости, я узнал, что ее тело вынесли из пожара. У полиции ко мне было много вопросов. В квартире остались следы поджога. У меня с дисциплиной и поведением в школе дела обстояли не очень. Я убежал с места происшествия перед самым взрывом. Соседи свидетельствовали о громких криках и звуках падения, которые доносились из нашей квартиры. Но никто не сказал ни слова о волках с горящими синими глазами. С той самой ночи я прячусь, живя под угрозой. Битва за выживание у меня занимает чересчур много сил, чтобы оплакать как следует маму. Несколько раз я впадал в сомнение: может, мне эти волки почудились? Но я ведь знаю, что не почудились. И вот, спустя столько времени, дядя Рэндольф решил мне помочь! Я с такой силой сжал маленькую доминошную плашку, что она впилась мне в ладонь. – Ты не знаешь, что случилось с мамой. Тебе на нас с ней всегда было наплевать. Рэндольф, опустив трость, тяжело на нее оперся и уставился на ковер. Полное впечатление, что обиделся. – Я умолял твою маму, – глухо произнес он. – Я хотел, чтобы вы поселились здесь, где я смог бы тебя защитить. Она отказалась. А после того, как ее не стало… – Он покачал головой. – Магнус, ты даже не представляешь, сколько сил я потратил на твои поиски и в какой опасности ты находишься. – Со мной полный порядок! – рявкнул ему в ответ я, хотя сердце мое колотилось о ребра. – Нормально заботился о себе. – Может, и так, – кивнул он. – Но эти дни подошли к концу. Он так уверенно это сказал, что у меня затряслись поджилки. – Тебе шестнадцать, – тем временем продолжал дядя Рэндольф. – Ты уже стал мужчиной. В ночь гибели мамы тебе от них удалось спастись. Но больше они тебе этого не позволят. У нас с тобой есть единственный шанс. Единственный и последний. Позволь мне помочь. Иначе ты до конца дня просто не доживешь. Тусклый зимний денек переливался в витражных стеклах, и цвет лица Рэндольфа постоянно менялся, как у хамелеона. Мне не следовало приходить сюда. Полный идиотизм с моей стороны! Мама ведь сколько раз повторяла: «Не суйся к Рэндольфу». Так нет ведь, приспичило. Чем больше он говорил, тем сильнее меня охватывал ужас и вместе с тем росла жажда выяснить, что он мне хочет сказать. – Мне не нужна твоя помощь. – Я положил на стол странную маленькую доминошину. – И я не хочу… – Я знаю о волках, – перебил он меня. Ну, мог я после такого уйти? – Я знаю, что ты их видел, – продолжал он. – Я знаю, кто этих существ прислал. Что бы там ни считала полиция, я знаю, что в действительности случилось с твоей мамой. – Откуда ты… Он снова меня перебил: – Магнус, я должен тебе рассказать так много всего о твоих родителях и о том, что досталось тебе в наследство… О твоем отце… По моему хребту прошлась ледяная проволока. – Ты знал моего отца? Я совершенно не собирался вручать в руки Рэндольфу рычаги управления. Жизнь на улице научила меня, как это опасно. Но тем не менее он меня зацепил. Мне было необходимо выяснить, что он знает, а он ведь знал. Это мне было ясно по блеску в его глазах. – Да, Магнус, – быстро, как в лихорадке, проговорил он. – Я расскажу тебе о твоем отце, о гибели мамы и по какой причине она отказалась от моей помощи… Все это связано. – Его указательный палец метнулся в сторону экспозиции викинговского добра. – Я подчинил свою жизнь без остатка единственной цели. Пытался раскрыть одну историческую тайну, но до недавнего времени не видел картины в целом. Я ее вижу только теперь. Все вело к этому дню. Твоему шестнадцатилетию. Я попятился к окну, стремясь оказаться как можно дальше от дяди Рэндольфа. – Для меня девяносто процентов того, что ты говоришь, вообще темный лес. Но если ты можешь хоть что-нибудь рассказать об отце… Дом с такой силой встряхнуло, будто вдалеке пальнули одновременно из нескольких пушек. Уши мне заложило от басовитого грохота. – Они вот-вот будут здесь, – предупредил дядя Рэндольф. – Наше время на исходе. – Кто они? – спросил я. Он, опираясь на трость, двинулся в мою сторону. Колено правой его ноги не сгибалось. – Магнус, я понимаю, что слишком много прошу, а у тебя нет особой причины мне доверять. И все же ты должен сейчас пойти со мной вместе. Я знаю, где спрятано то, что принадлежит тебе по праву рождения. – Он указал на стол, где лежали пергаменты. – Вдвоем мы сможем вернуть твое наследство, и это единственный способ тебя спасти. Я глянул через плечо из окна на улицу. Хэрт исчез. Я бы на его месте поступил так же. Надо мне было его послушаться. Я попытался отыскать в дяде Рэндольфе сходство с мамой. Хоть одну маленькую общую черту, которая бы смогла внушить мне доверие. Но ничего не нашел. Фигура внушительная. Манеры скованные. Взгляд выразительных черных глаз напряженный. На лице ни малейшего признака чувства юмора… Он был полной противоположностью мамы. – Моя машина стоит возле задней двери, – объявил он. – М-может, мы подождем дядю Фредерика и Аннабет? – с надеждой пробормотал я. Дядю Рэндольфа просто перекосило. – Они мне не верят. Никогда мне не верили. Я привез их в Бостон лишь от отчаяния и в последней надежде, что они помогут тебя найти. Но теперь, когда ты уже здесь… – Он осекся. Дом снова дрогнул. Грохнуло сильнее и ближе, чем в первый раз. Мне бы очень хотелось найти какую-нибудь простую причину: стройка поблизости, или военная церемония, или что-то другое, столь же легко объяснимое. Внутренний голос, однако, подсказывал мне совершенно иное. Нашу квартиру два года назад трясло точно так же и с точно таким же шумом, похожим на исполинскую поступь Гаргантюа. – Пожалуйста, Магнус, – голос у Рэндольфа дрогнул. – Эти чудовища отняли у меня семью. Я потерял жену и дочерей. – У… У тебя была семья? Мама мне не рассказывала. – Она не считала нужным. Но Натали… твоя мама… Моя единственная сестра… Я любил ее. Ужасно, что я ее потерял. Я не могу потерять еще и тебя. Идем со мной. Отец твой оставил тебе кое-что. И это изменит миры. В мозгу у меня столпилось чересчур много вопросов. Мне совершенно не нравилось пламя безумия в глазах Рэндольфа. Насторожило и озадачило, с каким видом он произнес вместо «мир» почему-то «миры». И наконец, я не верил, что он и впрямь так в доску расшибался, пытаясь меня найти с тех пор, как погибла мама. Да начни он по всем углам про меня расспрашивать и называй мое имя, кто-нибудь из моих бездомных друзей мигом дал бы мне знать, как это сделал сегодня Блитц, едва дядя Фредерик с Аннабет нарисовались поблизости со своими флаерами. Нет уж, мой дорогой обожаемый дядя. Раньше я явно тебе был без надобности. Но теперь что-то пошло по-другому, вот тут-то ты и засуетился. – А если я просто сбегу? – спросил я. – Попробуй останови. – Сбежишь – они мигом тебя найдут. И убьют. В горло мне словно набились ватные шарики. Мне страшно было довериться Рэндольфу, но в то же время голос его звучал вполне искренне, и я, на свое несчастье, верил, что он не врет: кто-то действительно хочет меня убить. Словом, я сдался и сдавленным голосом выдавил: – Ну что же. Поедем кататься. Глава IV Ну уж водила из этого дундука нулевой Если вам интересно, кто хуже всех водит тачку в Бостоне, знайте: это мой дядя Рэндольф. Он запулячил свой «БМВ пятьдесят два, восемь ай» (у моего дяди, естественно, хуже, чем «БМВ», ничего просто быть не может) и помчался ракетой по Коммонуэлс-авеню, плюя на всякие там светофоры, отгоняя гудками другие машины и беспорядочно перестраиваясь из ряда в ряд. – А тетку зачем пощадил, которая улицу перешла? – не удержался от выпада я. – Давай вернемся и переедем ее. Но Рэндольф, похоже, меня не услышал. Слишком был занят чем-то своим, кидая периодически тревожные взгляды на небо, словно бы в ожидании ураганной тучи. С таким вот задумчивым видом он пропулил «БМВ» до Эксетера сквозь опаснейший перекресток. – Ну, – снова подал я голос. – И куда же мы направляемся? – На мост. Чудесненько. Наконец-то мне полностью ясен маршрут. В Бостоне-то мостов штук двадцать, не меньше. Я провел рукой по подогретой коже сиденья. Полгода прошло с той поры, как меня последний раз возили на машине. Это была «Тойота» социального работника. А до нее я ездил в авто полицейского патруля. Оба раза назвавшись фальшивым именем. И оба раза сбежав. Машины за время бездомной жизни для меня стали мало чем отличаться от камер предварительного заключения, и я совсем не был уверен, что сейчас дела обстоят по-другому и в этом комфортном салоне мне улыбнется удача. Мне срочно требовались ответы на кучу вопросов, которые мне уже истоптали мозги. Кто мой отец? Кто убил маму? Каким образом дядя Рэндольф лишился жены и детей? Не глюки ли это все? И зачем он так сильно облился этим ужасным гвоздичным одеколоном? Но он молчал, целиком и полностью посвятив себя созданию хаоса на дорогах. Чтобы хоть как-нибудь поддержать разговорчик, я поинтересовался: – Так кто же меня убить собирается? Он резко свернул вправо, на Арлингтон. Мы обогнули вихрем Общественный парк, пронеслись мимо конной статуи Джорджа Вашингтона, миновали, ревя мотором, покрытые снегом живые изгороди и ряд газовых фонарей. Меня подмывало выпрыгнуть из машины и, добежав до пруда, укрыться в спальном мешке. – Магнус, – нарушил молчание дядя. – Я всю свою жизнь посвятил истории появления скандинавов в Северной Америке. – Вот спасибо тебе! – Я хмыкнул. – Классно ты мне ответил на все вопросы. И вдруг Рэндольф напомнил мне маму. Она, когда я выводил ее из себя, корчила такую же раздраженную рожу и смотрела таким же взглядом, какой он сейчас кинул поверх очков, и в этом взгляде легко читалось: «Завязал бы ты лучше сейчас со своим сарказмом». От сходства у меня даже сердце заныло. – Ну ладно, – снова заговорил я, но уже без сарказма. – Древние скандинавы? То есть, иными словами, викинги? Дядю Рэндольфа скрючило. – Как бы тебе объяснить… Викинги – это захватчики, а ими были не все скандинавы. Данное слово обозначает не народ, а деятельность. Но, в общем-то, да. Я имею в виду именно эту публику. – А статуя Лейфа Эриксона?.. Она что же, стоит в честь того, что древние скандинавы открыли Бостон? Я-то думал, это Паломники сделали. – Я только по данной теме мог бы прочесть тебе трехчасовую лекцию, – сказал дядя. – Ой, не надо, пожалуйста, – испугался я. – Тебе достаточно сейчас знать, что древние скандинавы обследовали Северную Америку и в тысячном году даже построили там поселение, то есть примерно за пять сотен лет до Христофора Колумба. Ученые тут придерживаются единого мнения, – сообщил дядя Рэндольф. – Это радует, – вставил я. – Ненавижу научные разногласия. – Но никому доподлинно не известно, насколько далеко им удалось проплыть к югу, – продолжил он. – Смогли ли они достигнуть земель, которые ныне мы называем Соединенными Штатами? Ты говоришь про статую Лейфа Эриксона… Она появилась благодаря одному мыслителю начала девятнадцатого века. Звали его Эбен Хорсфорд. Он был убежден, что Бостон – это потерянное древнескандинавское население Норумбега. Самый дальний пункт их экспедиции на наш континент. Хорсфорд был искренне убежден в своей правоте, но не мог привести доказательств, и большинство историков от него отмахивались, как от помешанного. Дядя Рэндольф выразительно на меня покосился. – Дай-ка я догадаюсь. Ты-то его не считаешь помешанным, – мигом отреагировал я, а про себя отметил: «Рыбак рыбака чует издалека». – Карты, которые ты заметил у меня на столе, и есть доказательство, – сказал дядя Рэндольф. – Мои коллеги их называют подделками, но это не так. Я поставил на них свою репутацию. «Вот тебя из Гарварда-то и вышибли», – подумал я. – Древние скандинавы добрались как раз досюда, – тем временем убежденно говорил он. – Они что-то искали, именно здесь это и обнаружили, и именно близ этих мест затонул один из их кораблей. Много лет я придерживался гипотезы, что это случилось у Массачусетс-Бэй. Я пожертвовал всем в его поисках. Купил себе лодку и отправлялся с женой и дочерьми в экспедиции, последняя из которых… – Голос его задрожал. – Шторм возник среди полного штиля и ясного неба… Вспышки пламени заплясали… Он явно не в силах был дальше рассказывать, но основное я в общем усек: он тогда потерял на море семью. Вот уж и впрямь все поставил на доказательство бредовой теории о викингах в Бостоне! Жаль, конечно, что с ними так вышло. И его жаль. Но мне совсем не хотелось стать новой жертвой, которую он принесет на алтарь науки. Мы остановились на пересечении Бойлстон-стрит и Чарльз-стрит. – Может, я прямо сейчас здесь и вылезу? – момент показался мне подходящим. Я подергал за ручку двери, но она оказалась заблокирована. – Магнус, пойми. Ты совсем не случайно родился в Бостоне. Твой отец хотел, чтобы тебе удалось найти то, чего он лишился две тысячи лет назад. У меня зазудели ноги. – Ты сказал… две тысячи лет назад? – Ну, плюс-минус. Мне показалось, что самый момент орать «помогите!» и колотиться изо всех сил в стекло. Глядишь, какой-нибудь сердобольный прохожий вдруг и откликнется. А смывшись из этой машины, я разыщу Аннабет с дядей Фредериком. Они вроде бы не такие безумные, как дядя Рэндольф. Пока я решался, он уже снова тронулся с места, свернул на Чарльз-стрит, и мы на космической скорости попилили в северном направлении. Кто знает, куда он везет меня? В Кембридж? Норт-Энд? Или на какую-нибудь из дальних свалок? Я пытался изо всех сил сохранять спокойствие. – Но средняя продолжительность жизни американских отцов намного короче двух тысяч лет, – вырвалось у меня с нервозным смешком. Лицо Рэндольфа мне напомнило фильм «Человек на Луне». Бледное, круглое, в шрамах, рытвинах и с улыбкой, в которой я лично не ощущал ни веселья, ни дружелюбия. – Магнус, что ты знаешь о скандинавских мифах? «Чем дальше, тем жутче», – пронеслось у меня в голове. – Да так, не особенно много, – признался я. – Когда я был маленький, мама читала мне книжку с картинками. Ну и, по-моему, есть еще несколько фильмов о Торе. Рэндольф с большим отвращением покачал головой. – Эти фильмы до смехотворности лживы. Тор, Локи, Один и остальные боги Асгарда были на самом деле куда ужаснее и могущественней всех этих выдумок Голливуда. – Но… это же мифы. Они ведь ненастоящие. Рэндольф глянул на меня с жалостью, как ученый на дикаря. – Мифы – просто истории о правде, которую мы забыли. Я снова предпринял попытку сбежать: – Знаешь, совершенно из головы вон. У меня же здесь встреча с одним приятелем назначена. – Тысячу лет назад древние скандинавы пришли на своих кораблях исследовать эту землю. – Дядя Рэндольф пронесся мимо бара «Чирз», на фоне которого закутанные туристы делали селфи. Я заметил скомканный флаер, который прыгал под ветром по тротуару. На нем были слово «пропал» и моя фотка. Мы еще не успели проехать, когда один из туристов придавил его каблуком. – Экспедицию возглавлял сын бога Скирнира. – Сын бога? – переспросил я. – Знаешь, ты меня высади, где тебе будет удобно. А дальше я уж пешком. – Человек этот обладал одной очень важной для себя вещью, – даже не сбавил скорость дядя. – Эта вещь также принадлежала и твоему отцу. Во время шторма, когда затонул корабль, она была потеряна. Но у тебя хватит способностей ее отыскать. Я дернул за ручку. Нет, дверь по-прежнему заблокирована. Знаете, что меня больше всего ужасало? Чем больше дядя Рэндольф говорил, тем труднее мне было себя убедить, что он чокнутый. Его история, затекая мне в голову, накрепко застревала в мозгу. Штормы, волны, боги, Асгард… Все вставало на место, словно фрагменты пазла. (Кстати, мне никогда не хватало усидчивости завершить хоть один из них.) Я начинал верить Рэндольфу и страшно от этого испугался. Рэндольф несся, выписывая на дороге чудовищные зигзаги, к Стороу-драйв. Он врезал по тормозам на Кембридж-стрит возле счетчика для оплаты стоянки. На севере высились каменные башни моста Лонгфелло. – Мы туда направляемся? – указал я на них. Рэндольф пошарил в держателе для стаканов, отыскивая среди мелочи двадцатипятицентовики. – Все эти годы оно находилось гораздо ближе, чем я предполагал. Мне требовался лишь ты. – Ох, как же ты меня любишь. – Сегодня тебе шестнадцать. – Взгляд Рэндольфа от волнения метался, как в лихорадке. – Наилучший момент возвратить себе то, что твое по наследству. Но этого мига ждали также твои враги. Значит, мы с тобой должны успеть первыми. – Но… – Доверься мне еще ненадолго, Магнус. Когда мы завладеем оружием… – Оружием? Мне по наследству досталось оружие? – Как только оно окажется у тебя, ты будешь в гораздо меньшей опасности. Я тебе все объясню. И смогу подготовить к тому, что тебе предстоит. Он открыл дверцу машины, но, прежде чем успел вылезти, я вцепился ему в запястье. Обычно я избегаю дотрагиваться до кого бы то ни было. Мне неприятны физические контакты. Но сейчас я не видел иного способа добиться его внимания. – Дай мне только один ответ, – потребовал я. – Один ясный и четкий ответ, без всякой этой болтовни и лекций по истории. Ты говоришь, что знал моего отца. Кто он? Рэндольф положил ладонь на мою. Меня передернуло. Она оказалась неожиданно грубой, мозолистой. Странные руки для человека, который всю жизнь занимался наукой. – Твой отец – древнескандинавский бог, – очень тихо проговорил он. – Клянусь, Магнус, что это чистая правда. А теперь поспешим. Здесь позволено парковаться только двадцать минут. Глава V Я всегда хотел уничтожить мост – Ты не можешь бросить такую бомбу и просто взять и уйти! – проорал я вслед Рэндольфу, когда он на всех парах попер вдаль. Несмотря на негнущееся колено и трость, двигался он весьма-таки живенько. Вылитый золотой олимпийский чемпион по скоростной хромающей ходьбе. Короче, пилил он со своим коленом и тростью по круто вздымающемуся тротуару моста Лонгфелло, и мне пришлось так поднажать следом за ним, что ветер свистел в ушах. Те, кто мотаются ежедневно из пригородов на работу в город, ехали как раз из Кембриджа. Мост был запружен множеством машин, которые двигались со скоростью черепах. Зато у нас с дядей Рэндольфом скорость была что надо. По-моему, только полные психи могут бежать без особой надобности по такому мосту при температуре минус два градуса да еще под свистящим ледяным ветром. Но, видимо, в Бостоне психов было достаточно много. Иначе не объяснишь, почему параллельно с нами по тротуару трусили с полдюжины бегунов-любителей в спортивных костюмах из лайкры. Такие, знаете ли, утомленные жизнью тюлени, которым терять уже совершенно нечего. И еще я увидел мамашу с двумя укутанными детьми в коляске. Про нее утверждать не берусь, но юная поросль явно себя ощущала столь же уютно, как я. Дядя все еще несся впереди меня. – Рэндольф! – гаркнул я ему вслед. – Я, между прочим, с тобой разговариваю! – Течение реки… – донеслось до меня его бормотание. – Насыпь на берегах… Если к тому же принять в расчет изменившуюся за две тысячи лет силу прилива… – Эй! – наконец удалось мне схватить его за рукав кашемирового пальто. – Перекрути вещание на то место, где было про то, что мой отец – древнескандинавский бог. Рэндольф остановился и начал внимательно озираться по сторонам. Рядом с нами, футов на пятьдесят над нашими головами, вздымалась гранитным конусом одна из главных башен моста. Многие говорят, что эти башни похожи на солонки и перечницы, но мне лично при виде их всегда вспоминаются далеки [4] из сериала «Доктор Кто». Ну да, я тупой. Можете в суд на меня за это подать. А телик, представьте себе, иногда даже бездомные смотрят. В приюте, в комнате отдыха или по компу в общественной библиотеке. Короче, способы знаем. 4 Отрицательные персонажи из Вселенной научно-фантастического сериала «Доктор Кто». В ста футах под нами серой сталью поблескивала вода реки Чарльз. Поверхность ее покрывали клочки снега и льда, придавая ей сходство с телом огромного питона. Рэндольф так сильно перегнулся через парапет, что я занервничал. – Ирония судьбы, – пробормотал он. – Именно здесь… из всех предполагаемых мест… – Давай-ка дальше про моего отца, – вновь потребовал я. Рэндольф схватил меня за плечо. – Глянь-ка вниз, Магнус. Что ты там видишь? Я осторожно глянул. – Ну воду. – Да нет. Я имею в виду украшения над водой. Я снова глянул. Внизу, примерно посередине между водой и нами, из каменной стены конусом выступала гранитная каменюга. – Похоже на нос, – сказал я. – Нет, это… Ну, в общем, с этого ракурса оно и впрямь несколько смахивает на нос, – согласился Рэндольф. – Но на самом деле это драккары викингов. Видишь, – указал он чуть дальше. – Возле другой колонны еще один такой есть. Поэт Лонгфелло, чьим именем назван мост, был совершенно пленен историей древних скандинавов и посвятил их богам поэму «Скелет в доспехах». Он, подобно Эбену Хорсфорду, верил, что викинги дошли до Бостона. Отсюда и эти носы-орнаменты их кораблей на мосту. – Тебе бы экскурсии проводить, – нервозно хихикнул я. – Фанаты Лонгфелло наверняка бы отваливали за это хорошие бабки. – Ты что, не понимаешь? – Пальцы Рэндольфа по-прежнему цеплялись за мое плечо, и это меня совершенно не успокаивало. – Люди множества поколений знали и верили. Интуиция, даже без доказательств, подсказывала им правильное решение. И викинги не просто так дошли до этого места. Оно для них было священно. Прямо под нами, на глубине этих вод, лежат останки их корабля-драккара с грузом немыслимой ценности. – Ты лучше давай-ка дальше про моего отца, – снова потребовал я. – Магнус, древние скандинавы пришли сюда в поисках оси миров. Ствола Мирового Дерева. Они его обнаружили… Глухое «бум!» не дало Рэндольфу договорить. Мост тряхнуло. В миле от нас, среди частокола печных труб и остроконечных крыш Бэк-Бэя, взмыл толстый столб черного дыма и раскрылся грибом в вышине. Я вжался в парапет моста. – М-м-м. Кажется, это неподалеку от твоего дома, Рэндольф. Лицо его посуровело. Короткая белая борода поблескивала серебром под солнечными лучами. – Магнус, время пошло. Протяни немедленно над водой руку. Меч там, внизу. Позови его. Сосредоточься на этом желании, как будто для тебя нет ничего важнее на свете и ты жаждешь этого больше всего. – Меч? Слушай, Рэндольф, я понимаю: денек для тебя сегодня тяжелый выдался, но… – Сделай это! – оборвал он меня. Металл в его голосе поверг меня в дрожь. Он несомненно страдал безумием со всем своим этим навязчивым бредом о древних кораблекрушениях, богах и мечах. Но вот столб дыма-то над Бэк-Бэем был вполне себе настоящим. Вдалеке уже выли сирены пожарных машин. Водители на мосту высовывались из окон поглазеть и поснимать на телефоны. Вынужден вам признаться: слова Рэндольфа вызвали во мне отклик. И ощущая какой-то частью своей души, что настраиваюсь на совершенно неправильную тональность и веду себя как законченный идиот, я вытянул над рекой руку. И ничего не произошло. «Естественно, ничего, – одернул я себя мысленно. – По-другому и быть не может». Мост тряхнуло сильнее, чем в первый раз. Бегун вдалеке от нас споткнулся. У меня за спиной послышались скрежет и лязг металла. Я обернулся. Одна из машин втесалась в багажник другой. Водилы вдарили по клаксонам. Над крышами Бэк-Бэя взмыл новый столб дыма. Пепел и оранжевые угольки взлетали вверх, словно там извергался вулкан. – Теперь это гораздо ближе, – отметил я. – Похоже, кто-то нацелился на нас. Я очень надеялся, что Рэндольф мне возразит: «Перестань пороть чушь. Конечно же, нет!» Но он вдруг начал стареть у меня на глазах. Морщины сделались четче и потемнели, спина ссутулилась. И, тяжело навалившись всем телом на трость, он с мольбою забормотал: – Пожалуйста, только не снова. Только не как в прошлый раз. – В прошлый раз? – вырвалось у меня, но я тут же сообразил, о чем он: шторм среди ясного неба, огонь… Рэндольф уставился мне в глаза. – Попытайся еще раз, Магнус. Пожалуйста. Я протянул руку к реке, весь в мыслях, будто вытягиваю из прошлого маму, чтобы спасти ее от волков и горящей квартиры. В тот момент, когда у меня в голове вдруг забрезжило, почему я лишился ее и жизнь моя с той поры дунула по наклонной плоскости, вода подо мной вдруг вскипела. Снег растаял. Лед испарился. На его месте образовалось отверстие в форме руки. Моей руки, только раз в двадцать больше. Я понятия не имел, как это у меня вышло. Ровно такое же ощущение я испытывал, когда мама учила меня кататься на велике: – Не думай о том, что делаешь, Магнус. И не сомневайся. Просто крути педали. Иначе свалишься. Я подвигал рукой взад-вперед. Ста футами ниже дымящаяся рука в точности повторила мои движения, расчищая поверхность воды ото льда. Я прекратил движение. В середину ладони ударило жаркой волной, будто мне удалось поймать луч солнца. Там, внизу, из немыслимой глубины и ила, ко мне устремлялся источник тепла. Я сжал со всей силы пальцы и потянул на себя. На воде, как огромный мыльный пузырь, вздулся купол и лопнул. Вверх взмыло что-то похожее на железную трубу, и миг спустя я держал ее крепко сжатыми пальцами. Эта штука ничем не напоминала мне меч. Ни эфеса, ни рукояти. Размером она, пожалуй, и впрямь соответствовала клинку, но была так изъедена ржавчиной, облеплена ракушками и покрыта блестевшим на солнце илом, что я даже затруднялся определить, металлическая ли она. А если и так, то пальцы мои сжимали самый жалкий, хлипкий и отвратительный экземпляр металлолома, который мне доводилось когда-нибудь извлекать мистическим способом со дна реки. – Наконец-то! – выдохнул Рэндольф, воздев глаза к небесам. У меня возникло сильное подозрение, что, будь у него здоровой нога, он бухнулся бы сейчас на колени, вознося молитву несуществующим древнескандинавским богам. – Да уж, – потряс я своей добычей в воздухе. – Вот прямо чувствую, как мне теперь безопасно. – Но ты ведь в силах его обновить, – сказал Рэндольф. – Давай-ка, попробуй. Я повертел клинок в разные стороны, удивляясь, как он вообще до сих пор еще не рассыпался в моих руках. – Ну уж не знаю, Рэндольф. По-моему, время, когда эту штуку было возможно хоть как-нибудь подновить, давно позади. Я даже не уверен, что есть смысл пустить ее на переработку. Нет, я, естественно, сильно был впечатлен и, можно сказать, даже отчасти горд. Способ, которым мне удалось вытянуть из воды довольно тяжеленькую штуковину, привел меня в полное офигение. Мне всегда хотелось иметь хоть какие-то сверхспособности. Только, конечно, до этого дня я думать не думал, что они у меня проявятся таким образом. Ну не входило в мои мечты делать по волшебству уборку мусора из воды. Зато волонтеры-экологи небось станут теперь меня на руках носить. – Магнус, сосредоточься, – окриком вывел меня из уборочных грез дядя Рэндольф. – Скорее, иначе… Середина моста извергла столб пламени. Меня прижало ударной волной к парапету. Правая сторона моего лица горела, словно от солнечного ожога. Пешеходы вопили. Водители разворачивались, пытаясь удрать, машины врезались друг в друга. Я по дурости кинулся к месту взрыва. Ничего поделать с собой не мог. Ноги туда понесли меня против воли. Рэндольф заковылял следом, крича и пытаясь остановить, но голос его долетал до моих ушей будто очень издалека, а слова не имели значения. Огонь заплясал по крышам машин. Стекла в салонах лопались, усеивая все вокруг кусками стекла. Люди, выпрыгивая из машин, устремлялись в бегство. Казалось, на мост свалился метеорит. Круг асфальта диаметром в десять футов обуглился и дымил. А в самом центре зоны атаки стояло некое существо размером со взрослого человека, а если точнее – темный мужчина в темном костюме. Под словом «темный» я подразумевал, что кожа его была самого глубокого, ровного и совершенно черного цвета, какой мне когда-либо приходилось видеть. Чернила каракатицы в темную полночь и то показались бы вам гораздо менее черными, нежели он. Ткань одежды его, того же оттенка и цвета, как кожа, похоже, была изготовлена где-нибудь на нейтронной звезде. Превосходно сшитые пиджак, брюки, накрахмаленная рубашка и идеально завязанный галстук. Черты лица его отличались нечеловеческим совершенством, словно их высекли из обсидиана. Длинные, аккуратно зачесанные назад волосы поблескивали на солнце. Радужка глаз сияла, как кольца застывшей лавы. Мне невольно пришло на ум: «Явись сейчас Сатана, он, наверное, выглядел бы точно так же». А потом я подумал: «Да нет, Сатана по сравнению с этим парнем смотрелся бы просто пугалом. Он скорее стилист Сатаны». Взгляд его красных глаз был прикован ко мне. – Магнус Чейз, – проговорил он низким, глубоким и резонирующим в пространстве голосом. – Ты, я вижу, принес мне подарок? В английском его ощущался акцент, характерный для немцев и скандинавов. Между нами стояла брошенная хозяевами «Тойота Королла». Стилист Сатаны шагнул сквозь нее, как сквозь воск, расплавив дорожку ровно посередине корпуса. «Королла» у него за спиной развалилась на две половинки, колеса ее расплавились, образовав четыре черные лужицы. – От меня ты тоже получишь подарок. – Черный мужчина простер ко мне руку. Рукав его пиджака и обсидиановые пальцы дымились. – Отдай мне меч, и я сохраню тебе жизнь. Глава VI Уступите дорогу утятам, иначе они вам врежут по кумполу Мне пришлось повидать много странного. Тысячу каких-то чокнутых чудиков, которые в самый разгар зимы бегали по улице в плавках и шапочках Санта-Клауса. Парня, игравшего на гитаре руками, на гармошке – носом, на барабане – ногами, а на ксилофоне – задницей, и все это одновременно. Тетку, которая удочерила тележку для продуктов из магазина и назвала ее Кларенс. Еще один парень считал, что он с «Альфы Центавра», и вел философские беседы с канадскими гусями. Так что по люксу прикинутый сатанинского вида мужик-модель, умеющий плавить автомобили, не особо снес мне крышу. Просто мое сознание чуть расширилось и я спокойненько уложил в него еще одну странность. Черный человек, вытянув руку, чего-то ждал. Воздух вокруг него колыхался от жара. Немного поодаль от нас на мосту остановилась электричка. Тетка-кондуктор с разинутым ртом воззрилась на хаос, который творился вокруг. Два бегуна пытались извлечь какого-то мужика из полураздавленного авто. Мамаша вытаскивала своих орущих близнецов из коляски, колеса которой, расплавившись, стали овальными. Рядом какой-то умник, вместо того чтобы ей помочь, выхватил из кармана телефон и начал снимать разрушения. Вряд ли у него вышли классные фотки, слишком уж руки тряслись. Позади меня вдруг прорезался дядя Рэндольф: – Меч, Магнус. Пусти его в ход. У меня вдруг возникло сильное подозрение, что мой солидный отважный дядя прячется за моей спиной. Черный человек хохотнул. – Профессор Чейз!.. Ваша настойчивость восхитительна. Мне-то, признаться, казалось, что после нашей последней встречи дух ваш сломлен. Но нет. Вы здесь. И готовы пожертвовать еще одним членом семьи. – Молчи, Сурт! – пронзительно выкрикнул дядя. – У Магнуса в руках меч! Возвращайся в огонь, отколь здесь возник! Сурт совершенно не впечатлился дядиной речью, хотя лично меня его выражение «отколь здесь возник» порядком перепугало. Огненный чувак изучал меня с таким видом, будто меня, как и меч, облепили ракушки и прочая дрянь. – Отдай мне его, о мальчик, иначе придется мне показать тебе силу Муспела. Сожгу дотла этот мост и всех, кто на нем. Сурт поднял руки. Между пальцами у него заплясало пламя, а под ногами в шикарных ботинках ручной работы запузырился асфальт. Снова начали лопаться стекла машин. Рельсы стонали. Тетка-кондуктор отчаянно вопила в свою рацию. Прохожий, делавший на телефоне фотки, упал без чувств. Мамаша рухнула в обморок на коляску. Близнецы продолжали орать изнутри. Рэндольф, крякнув, попятился. Я от жарких примочек Сурта сознания не потерял – лишь разозлился. Мне мало что было известно об этом злобном придурке, но я подобных садюг давно научился издали чуять. Первое правило улицы: хоть в лепешку разбейся, но не давай такому уроду завладеть твоим добром. Я направил свое наследство, которое было когда-то мечом, на Сурта. – Сбавь градус, парень. А то у меня в руках эта ржавая железяка, и я совсем не боюсь ее применить. Сурт презрительно фыркнул. – Ну, весь в своего папашу. Сразу видать, не боец. Я стиснул зубы. «Чудненько, – думаю, – самое время немного подпортить высокотемпературному чуваку его дизайнерский костюмчик». Но прежде чем мне удалось перейти от замысла к делу, мимо меня что-то пронеслось со свистом и вдарило Сурту прямиком в лоб. Окажись стрела настоящей, у жаркого чувака наверняка бы возникли большие проблемы со здоровьем. Но, на его удачу, это была сувенирная пластиковая поделка с розовым наконечником в форме сердечка. Видать, изготовили ее ко Дню святого Валентина. Она вдарила с радостным писком по центру Суртова лба и, свалившись к его ногам, тут же расплавилась. Сурт сморгнул. Он был ошарашен не меньше, чем я. За спиной у меня раздался знакомый голос: – Смывайся, сынок! По мосту наступали мои приятели Блитц и Хэрт. Ну, «наступали», пожалуй, не очень точное слово. Ведь это вроде подразумевает что-то такое впечатляющее и устрашающее. Здесь ни тем ни другим и не пахло. Блитц в довершение к черному своему плащу нацепил темные очки и широкополую шляпу и выглядел в этом прикиде, как очень коротенький и зачуханный итальянский священник. Руки его в перчатках сжимали устрашающий деревянный щит с ярко-желтым дорожным предупреждающим знаком и надписью: «Уступите дорогу утятам!». Красно-полосатый шарф Хэрта струился за ним под ветром, как вялые крылья. Он вставил новую стрелу в свой розово-пластиковый купидонский лук и снова выстрелил в Сурта. Будь славны безумные их сердца! Я понял, где они раздобыли это смешное оружие. В магазине игрушек на Чарльз-стрит. Я иногда перед ним побирался, поэтому знаю: у них постоянно выставлена в витринах какая-нибудь фигня вроде этой. Выходит, Блитц с Хэртом сперва за мной проследили досюда, а потом хапнули впопыхах первое попавшееся смертельное оружие. Но так как были бездомными и безумными, выбор их оказался не слишком удачен. Глупо? Бессмысленно? Может, и так. Но они бросились мне на помощь, и это грело мое сердце. Блитц пронесся мимо меня. – Мы прикроем тебя! Смывайся! Атака вооруженного подручными средствами отряда бомжей явилась для Сурта совершеннейшей неожиданностью, и он ошалело застыл на месте. Блитц, не тратя зря времени, звезданул ему по башке щитом, призывающим уступить дорогу утятам, а Хэрт в это время выпустил еще одну розовую стрелу купидона, но промахнулся, и она врезалась мне в задницу. – Эй! – возмутился я. Но Хэрт по своей глухоте меня не услышал и просто промчался мимо, попутно хлестнув Сурта в грудь купидонским луком. Дядя Рэндольф схватил меня за руку. Дыхание его было частым и хриплым. – Уходим, Магнус, – просипел он. – Сию же минуту. Может быть, мне так и следовало поступить, но я, замерев, ошалело глядел, как два моих единственных друга нападают с пластиковыми безделушками и деревянным щитом на темного лорда огня. Наконец Сурту это наскучило. Он врезал Хэрту, отпулив его в сторону. Ударил ногой Блитца в грудь. Пухленький коротышка, качнувшись назад, приземлился прямо передо мной на пятую точку. – Достаточно, – бросил Сурт и выбросил вперед руку. Из открытой его ладони вылетела огненная спираль. Она начала распрямляться, и вот в руке его возник меч из белого пламени. – Теперь я зол, поэтому все вы умрете, – пророкотал он. – Божьи галоши, – пробормотал, заикаясь, Блитц. – Это вам не какой-нибудь гигант огня. Это Черный Гигант. «То есть полная противоположность гиганту с желтым дорожным знаком?» – хотелось спросить у него, но, кинув взгляд на огненный меч, я на время утратил вкус к шуткам. Вокруг Сурта языки пламени затеяли хоровод. От них во все стороны расходился спиралями огненный шторм. Он плавил машины до состояния мелких и жалких отходов. Превращал в вязкую жидкость асфальт. И до такой степени раскалил мост, что заклепки начали, хлопая, вылетать из него, словно одну за другой откупоривали бутылки шампанского. Мне казалось, от Сурта и раньше шло многовато жара, но сейчас он повысил температуру и вовсе до сумасшедшего уровня. Хэрт валялся у парапета недалеко от меня, и я понимал, что, если его там оставить, он скоро даст дуба. Пешеходы, лишившиеся сознания, и те, кто застряли в автомобилях, тоже долго такого не выдержат. Пусть даже их не достигнет огонь, они задохнутся от дыма или погибнут от теплового удара. На меня, как ни странно, Суртова печка пока особенно не влияла, и я начал действовать. Рэндольф споткнулся, повиснув всей своей тяжестью у меня на руке. – Я… я… м-м… м-м… – Блитц! – крикнул я. – Вытаскивай срочно отсюда моего дядю. Хоть волоком, если придется. Солнечные очки Блитца покрылись сажей. Поля шляпы начали тлеть. – Сынок, ты не можешь с ним биться. Это же Сурт, сам Сурт. Черный Гигант. – Ты это уже говорил. – Но мы с Хэртом должны тебя защищать. Мне так и хотелось рявкнуть ему в ответ: «Да уж, славненько ты поработал щитом «Уступите дорогу утятам!». Но чего ожидать другого от пары безумных бомжей. Они ж не отряд десантников-ликвидаторов, а просто мои друзья. И сейчас я считал своим долгом не позволить им умереть. Что же до дяди Рэндольфа… Ну да, я едва его знал и он мне не нравился. Но он как-никак приходился мне родственником и к тому же объяснил, что не выдержит, если лишится еще одного члена семьи. Ну и, пожалуй, я в этом был с ним согласен. Мне тоже такого совсем не хотелось. И убегать я на сей раз никуда не собирался. – Иди, – велел я Блитцу. – А мне надо заняться Хэртом. Блитцу каким-то образом удалось, поднявшись на ноги, подпереть собой дядю Рэндольфа, и они вместе уковыляли. Сурт разразился хохотом. – Зря суетишься, мальчик. Меч все равно достанется мне. Судьбу изменить ты не в силах. А вот твой мир моими усилиями сейчас превратится в угли. Я развернулся лицом к нему: – Ты что-то меня раздражаешь. Придется тебя убить. И я шагнул в стену пламени. Глава VII Ну, я прямо балдею, как ты отлично без носа выглядишь Вы, наверное, думаете: «Ну, Магнус, свалял же ты дурака!» Спасибо на добром слове. Со мной вообще-то бывает. Но все же обычно я не шагаю в стены огня. Просто тогда у меня было четкое ощущение, что со мной ничего такого особенного не случится. Ведь, как ни странно, я и сознания пока не терял. И вся эта печка, которую Сурт развел на мосту, была мне почти параллельна, хотя асфальт под моими ногами дымился и хлюпал. Экстремальные температуры меня вообще никогда особо не доставали. Просто так вышло. Ну, как у некоторых суставы гнутся в разные стороны или они умеют двигать ушами. А я могу спать самой лютой зимой на улице и не замерзаю. Или без всяких ожогов держать ладонь над горящей спичкой. Несколько раз проделывал это на спор в приютах и бабки срубал. Но я никогда не думал, что это со мной творится по волшебству. И не пытался ни разу проверить, до какой степени могу выдержать жар или холод. Короче, прошел я сквозь огненный занавес и врезал по башке Сурту ржавым своим мечом. Я, знаете ли, уж если кому что пообещал, всегда исполняю. Раны ему клинок никакой не нанес, но пламенные спирали исчезли. Долю секунды он на меня ошалело таращился, а затем врезал мне кулаком в живот. Мне и прежде порой врезали в живот, но не яростные огненные тяжеловесы с боевым псевдонимом Черный. Я сложился, как шезлонг. В глазах помутнело и стало троить. Впрочем, со зрением дело довольно быстро наладилось, и я весьма четко увидел себя на коленях, тупо уставившимся на лужу из молока, индейки и крекеров, извергнутую моим нутром на расплавленный дымный асфальт. Сурт мог бы спокойно снести мне голову своим огненным мечом, но, видать, посчитал, что я недостоин таких усилий с его стороны. – Та-ак. – Он замаячил передо мной взад-вперед, поцокивая языком. – Вздумал со мной потягаться, хилый заморыш? Это тебе слабо. Отдай добровольно клинок, отродье Ванэ, и я гарантирую тебе быструю смерть. Отродье Ванэ… Я знаю кучу убойных ругательств, но такого еще не слышал. Моя рука сжимала по-прежнему ржавый меч. Я вдруг стал ощущать его пульс, бившийся в унисон с моим. Весь клинок резонировал мерно-ритмичным гулом, будто мотор машины на холостом ходу. В памяти у меня всплыл совет дяди Рэндольфа: «Магнус, ты можешь его обновить». Неужели он прав и старое боевое оружие, пробудившись от долгой спячки, начало оживать? Но если и так, оно это делало слишком медленно. Сурт пнул меня в ребра, уложив плашмя на жидкий асфальт. Я лежал на спине, глядя на задымленное зимнее небо. Похоже, Сурт мне нанес удар такой силы, что у меня пошли предсмертные глюки. Футах в ста над моей головой кружила, словно стервятник над полем боя, девушка-всадница в доспехах верхом на лошади из тумана. В руках ее было копье из чистого света, а кольчуга на ней сияла стеклянным блеском. Голову девушки увенчивал металлический шлем в форме конуса, надетый поверх платка из зеленой ткани. Девушка-рыцарь из Средневековья. Лицо ее было прекрасно, но очень сурово. На миг наши взгляды встретились. «Если ты настоящая, помоги мне», – мысленно обратился я к ней. Она превратилась в дым. – Меч! – потребовал Сурт, зависнув надо мной. – Ценность его для меня увеличится, если ты мне отдашь его добровольно. Но если упрешься, я вырву его из твоих мертвых пальцев. Вдали взвыли сирены. Я удивился, как это до сих пор сюда еще не явились все службы спасения? Мне вспомнилось, что до моста было еще два взрыва. Тоже шуточки Сурта или он притащил с собой еще каких-нибудь огненных дружбанов? Я заметил, как на краю моста с трудом, но все же встал на ноги Хэрт. Несколько прохожих пришли в сознание и начали двигаться. Рэндольфа с Блитцем нигде видно не было. Я очень надеялся, что они успели уйти и уже в безопасности. Мне захотелось как можно дольше удерживать внимание этого жгущего парня на себе. Глядишь, тогда и другим хватит времени, чтобы убраться отсюда. Мне все-таки удалось встать на ноги. Я глянул на меч и… У меня что, и впрямь стопроцентные глюки? Вместо ржавого куска металлолома моя рука сжимала настоящее оружие. Обтянутая кожей рукоять была теплой и удобно лежала в ладони. Овальный эфес из гладко отполированной стали служил прекрасным балансиром тридцатидюймовому обоюдоострому клинку, вдоль которого с обеих сторон шло по широкому желобу, украшенному точно такими же рунами викингов, какие я видел в кабинете у дяди Рэндольфа. Они сияли на фоне стали серебряным светом и, похоже, были не высечены, а инкрустированы при ковке меча. Теперь меч не просто пульсировал у меня в руке. Он гудел вполне явственно, и голос его модулировал, словно у человека, который стремится попасть в тональность какой-то мелодии. Сурт попятился, нервно помаргивая. Глаза его цвета расплавленной лавы мигали красным, как проблесковые маячки. – Не знаю уж, что там с тобой происходит, сопляк, но тебе-то уж точно не хватит времени это выяснить. Он взмахнул своим огненным ятаганом. У меня не было никакого опыта в поединках на мечах, кроме того, что я в детстве двадцать шесть раз посмотрел фильм «Принцесса-Невеста». Сурт мог меня запросто разрубить пополам, но, видимо, у моего оружия на сей счет имелись иные соображения. Если вам приходилось хоть раз держать на кончике пальца вращающийся волчок, то вы знаете: он вроде крутится сам по себе, безо всяких ваших усилий раскачиваясь в разные стороны. Вот и меч у меня в руке вдруг развил совершенно самостоятельную инициативу. Взлетев резко вверх, он отбил выпад Сурта, затем отвел мою руку назад и рубанул Сурта по правой ноге. Черный взревел. Рана у него на бедре затлела и задымилась. Брюки вспыхнули. Кровь зашипела и засияла, как вулканический выброс. Огненный клинок у него в руке рассыпался на тысячи искр. Сурт еще не успел очухаться, когда мой меч со свистом подпрыгнул вверх и вдарил ему по лицу. Черный с воем попятился, зажимая руками нос. Слева от меня послышался крик мамаши с детьми. Хэрт пытался помочь ей вытащить их из коляски, потому что она дымилась и могла вот-вот загореться. – Хэрт! – крикнул я, прежде чем вспомнил, что это бессмысленно. Пользуясь тем, что Сурт был занят собственной физиономией, я проковылял к Хэрту и жестом велел ему убираться как можно скорее с моста. – Уходи и забери отсюда детей! Он прекрасно умел читать по губам, но мои слова ему не понравились и он протестующе замотал головой, одновременно подхватывая на руки одного из младенцев, в то время как женщина уже крепко сжимала в руках второго. – Уходите! – велел я ей. – Мой друг вам поможет. Она мешкать не стала. Хэрт бросил на меня укоряющий взгляд, мол, плохая твоя идея, но вынужден был устремиться следом за женщиной. Ребенок в его руках извивался и неумолчно орал. Другие ни в чем не повинные люди все еще оставались здесь. Водители и пассажиры с трудом выкарабкивались из покореженных автомобилей, а пешеходы с ошалелыми лицами расхаживали взад-вперед, хотя одежда на них уже начала дымиться, а глаза покраснели, будто вареные лобстеры. Сирены спасателей звучали теперь совсем близко. Я, правда, с трудом представлял себе, как смогут кому-нибудь оказать помощь полиция и бригады «скорой помощи», пока здесь бушует весь из себя такой огненно-злобный Сурт. – Эй ты, сопляк! – пробулькал Черный. Можно было подумать, что он полощет горло сиропом. Он убрал от лица ладони, и мне мигом стала ясна причина этого бульканья. Мой живущий самостоятельной жизнью меч начисто сбрил ему нос. Из зияющей раны по щекам Черного струилась кипящая лава крови, орошая асфальт раскаленными каплями. Брюки у моего врага сгорели, явив красные обтягивающие трусы с орнаментом из языков пламени. В таком интересном прикиде и с новым профилем он смахивал на Наф-Нафа из преисподней. – Я достаточно тебя терпел, – снова забулькал он. – Как раз именно то же самое думаю про тебя, – отозвался я, поднимая меч. – Тебе он нужен? Так подойди и возьми. Оглядываясь на события вспять, понимаю: предложение мое было достаточно глупым. Над моей головой вновь возникло видение из тумана. Девушка-всадница выжидающе закружилась стервятницей в небе. Сурт вместо того, чтобы кинуться на меня, нагнулся, зачерпнул руками асфальт и, слепив из него раскаленную сферу дымящегося гудрона, метнул ее с подкруткой, словно бейсбольный мяч, точнехонько мне в живот. Сразу скажу: бейсболист из меня всегда был нулевой. Я попытался отбить летящий снаряд мечом, но промазал, и он пропахал мои внутренности, горя, обжигая и уничтожая. У меня перехватило дыхание. Меня с головы до ног пронзила адская боль. Она во мне разрасталась и ширилась, как цепная реакция, проникая в каждую клетку тела. Вместе с тем на меня накатило удивительное спокойствие. «Из этого мне не выплыть, я умираю, – подумал я без малейшей паники. – Ну в таком случае, только б не зря». Глаза мне застлало туманом. Меч меня держал за руку и гудел, но я уже едва ощущал свои руки. Сурт с улыбкой на покалеченной роже изучающе на меня поглядывал. Ему позарез нужен меч, но он не получит его, твердо сказал я себе. Если уж мне суждено уйти, он уйдет вместе со мной. Подняв с усилием руку, я продемонстрировал Черному жест, который он мог понять, даже не зная азбуки глухонемых. Он с ревом бросился на сближение, но, как только он меня достиг, меч мой взметнулся вверх и насквозь пронзил его тело. Я, напрягая последние силы, клещами вцепился в Сурта, и инерция его падающего тела перекинула нас обоих через парапет моста. – Нет! – забился в моих объятиях Черный, пытаясь освободиться. Он взрывался всполохами огня, пинал меня и отпихивал, но руки мои продолжали сжимать его мертвой хваткой, пока мы летели кубарем к реке Чарльз. Рукоятка меча по-прежнему торчала из его живота, а мое нутро продолжал сжигать раскаленный вар. Небо то возникало в моем поле зрения, то пропадало из вида. В какой-то момент я опять увидел туманную девушку. Пустив свою лошадь галопом, она приближалась ко мне с простертой рукой. ПЛЮХ! Я ударился о воду. А после я умер. Конец. Глава VIII Учитывая Проход, а также волосатого субъекта с топором… Когда я учился в школе, мне жутко нравились истории, которые именно так и заканчиваются. Это, по-моему, идеальный финал, не правда ли? Билли пошел в школу. День для него сложился удачно. А после он умер. Конец. Вопрос, как там с ним дальше-то сложится, отпадал сам собой. Все аккуратненько завершилось, больше и думать не о чем. Вот только мой случай другой. Вы, может быть, думаете: «Да ладно, Магнус, ты-то на самом деле не помер, иначе не смог бы об этом рассказывать. Видимо, просто чуть не отдал концы, а потом тебя чудом спали и все такое прочее». Нет, я реально умер. На все сто процентов. Брюхо пробито, жизненно важные внутренности сгорели, голова врезалась с чудовищной высоты в обледенелую реку, в теле моем не осталось ни одной целой кости, а легкие наполнились водой. Словом, как выражаются в таких случаях медики, летальный исход. Эй, Магнус, а что ты при этом чувствовал? Было больно. Много и сильно. Спасибо за хороший вопрос. Но самое странное, мне начал сниться сон. Я этому удивился не только из-за того, что уже был мертв, но и по той причине, что никогда еще снов не видел. Люди часто пытались меня убедить: мол, все видят сны, и я их, конечно же, вижу, но просто не запоминаю. Полная чушь. Я с рождения просто дрых как убитый, пока на самом деле не умер, и вот тут-то мне, как любому нормальному человеку, вдруг и приснилось. Мы с мамой совершаем очередной поход по Голубым холмам. Мне, вероятно, лет десять. Стоит теплый летний денек. Свежий ветер нас обдувает сквозь стволы сосен. Мы останавливаемся на берегу Хоутонского пруда печь на воде блины камешками. Мой подпрыгнул три раза. До этого у меня так много не получалось, и я очень горд собой. Мамин прыгнул четырежды. Она вечно выигрывала. Ну и пусть. Мы совершенно не волновались на этот счет. Она, смеясь, обнимала меня, и я был счастлив. Мне очень трудно ее описать. Не зная Натали Чейз, вряд ли составишь о ней представление. «Душой я фея Динь-Динь из «Питера Пена», – порой говорила с улыбкой она. Ну да, такая вот фея Динь-Динь тридцати с чем-то лет минус крылья, одетая во фланелевую рубашку, джинсы и башмаки «Доктор Мартинс». Если сумеете вообразить, у вас получится неплохой портрет моей мамы. Невысокая, с тонкими чертами лица, коротко стриженными волосами под эльфа и зелеными, как листва, глазами, в которых полно чувства юмора. Когда она мне читала вслух книжки, я разглядывал россыпь веснушек у нее на носу и пытался их сосчитать. Она излучала радость, иначе это не назовешь. И обожала жизнь. Энтузиазм ее был заразителен. Не знаю, есть ли еще на свете человек такой удивительной доброты и легкости, как она. Мама стала другой только в последние недели перед гибелью. Но в моем сне до этих недель было ох еще как далеко. Мы стояли вместе у пруда. Она со счастливым видом шумно вдыхала душистый воздух, насыщенный запахом разогретой на солнце хвои. – Вот именно здесь я и встретила твоего отца, – сказала она вдруг мне. – Таким же прекрасным летним деньком, как этот. Я просто припух. Об отце она говорила со мной очень редко. Я никогда не встречался с ним и даже ни разу не видел его фотографий. Может, и странно, но мама просто не придавала этому никакого значения. И я тоже. Она совершенно четко дала мне понять: папа не бросил нас, а просто двинулся дальше один по жизни. Мама совсем не была на него обижена. О том времени, которое им довелось прожить вместе, у нее сохранились самые лучшие воспоминания, а про свою беременность она узнала, когда они уже расстались. Узнала и очень обрадовалась. С той поры мы и жили вдвоем, и никто на свете нам больше не требовался. – Ты встретила его на пруду? Он что, умел хорошо печь блины? – заинтересовался я. Она звонко расхохоталась. – О да! Он просто меня разгромил в этой области! Тот первый день… – Она чуть помолчала. – Он был идеален, за исключением одного. – Мама крепко прижала меня к себе и поцеловала в лоб. – У меня еще не было тебя, Тыковка. Ну да, мама звала меня Тыковкой. Можете надо мной поржать. Я начал стесняться этого, когда стал постарше. Но только пока мы еще были вместе. А теперь что угодно отдал бы, лишь бы еще хоть разок услышать, как она меня так называет. – А каким был мой отец? – задал я новый вопрос. Слова «мой отец» я выговорил с трудом. Произносить их было мне диковато. Я ведь его никогда не видел. Так как же он мог называться моим? Тем не менее я добавил: – Что с ним случилось-то? Мама простерла руки навстречу солнцу, свету и хвойному ветру. – Ты разве не чувствуешь? Он везде, вокруг нас. Вот почему я так часто тебя привожу сюда, Магнус. Я не понял, о чем она. Мама вообще-то не слишком любила всякие там метафоры и мысли свои выражала обычно просто и прямо. Она взъерошила мне ладонью волосы. – Ну-ка, бегом наперегонки к пляжу! Сон мой внезапно сместился, и я вдруг обнаружил себя в библиотеке дяди Рэндольфа. Передо мной восседал за столом мужчина, который раньше мне никогда не встречался. Правая его ладонь, пользуясь как ногами средним и указательным пальцами, расхаживала взад-вперед по кипе старинных карт. – Смерть – это весьма интересный выбор, Магнус. Мужчина ухмыльнулся. Одежда на нем выглядела столь новой, будто он ее только что приобрел в магазине. Ослепительно белого цвета кроссовки. Свежайшие джинсы. Футболка с логотипом бейсбольной команды «Ред Сокс». Его пушистые волосы медно-медового цвета были взлохмачены в модном растрепе по типу: они чуть свалялись, пока я спал, но мне это очень идет. Лицо бросалось в глаза своей красотой. Он мог бы запросто рекламировать в мужских журналах лосьоны после бритья. Несколько портили облик лишь шрамы. Следы ожогов, как кратеры на Луне, протянулись по скулам и переносице, а губы были обезображены частоколом рубцов, напоминающих затянувшиеся отверстия для пирсинга. Только вряд ли кому-то придет охота нацепить вокруг рта столько пирсинга. Я понятия не имел, как нужно вести разговор с этой шрамированной галлюцинацией, но у меня в ушах еще звучали слова мамы, вот я и брякнул: – Вы мой отец? Галлюцинация изумленно вздернула брови и, резко откинув голову, расхохоталась. – О-о, ты мне нравишься. Мы с тобой славно повеселимся. И хотя, Магнус Чейз, я не твой отец, но целиком на твоей стороне. – Он провел пальцем под логотипом «Ред Сокс». – Тебе весьма скоро предстоит встретиться с моим сыном, и вот мой совет. Не доверяй внешнему виду, не принимай слепо на веру мотивацию друзей и… – Нагнувшись вперед, он схватил меня за запястье. – И передай Всеобщему Отцу, что я сказал: «Привет». Я рванулся, пытаясь освободиться. Хватка у него была железная. Сон мой снова дал крен и понес меня сквозь холодный серый туман. – Прекрати вырываться, – потребовал женский голос. За запястье меня держала та самая девушка-всадница, которая кружила в небе над мостом. Теперь она неслась во весь опор по воздуху, волоча меня за собой, как мешок с бельем. Копье, крепко прижатое к ее спине кожаными ремнями, полыхало до рези в глазах, кольчуга серебристо поблескивала в сером мареве. Она схватила меня еще крепче. – Перестань вырываться, иначе провалишься в Гэп. Я заподозрил, что речь идет совсем не о фирме одежды. Видимость в небе была нулевой. Мутная беспросветная серость. Падать в нее не хотелось. Я хотел ей это сказать, но язык мне не подчинялся. Вышло лишь покачать головой. – Вот и не вырывайся, – тверже прежнего проговорила она. Из-под зеленого платка у нее выбилось несколько прядей светлых волос. Глаза ее были цвета красного дерева. – Не заставляй меня сожалеть об этом, – строго сказала она и исчезла из моего сознания. Проснулся я, тяжело дыша. В каждой мышце звенел сигнал аварийной тревоги. Я сел и схватился за живот, ожидая найти вместо внутренностей выжженную дыру, но никакого тлеющего гудрона не обнаружил. И боль совершенно исчезла. И меч мой куда-то пропал. И одежда была в абсолютном порядке – ни прожогов, ни рвани. Одежда выглядела даже слишком в порядке, хотя это и были те же самые вещи, которые я таскал уже много недель подряд. Единственные джинсы, несколько рубашек, надетых одна на другую, куртка. Но все это странным образом перестало противно пахнуть. Похоже, пока я валялся без чувств, меня догола раздели, одежду выстирали, а затем она вновь оказалась на мне, благоухающая свежим лимоном, как в старые добрые времена после маминой стирки. И обувь у меня на ногах была новенькой и даже куда свежее, чем когда я выудил ее из помойки за магазином «Марафон Спортс». Еще непонятнее, каким образом я и сам оказался абсолютно чистым. Руки без корки грязи, и тело даже покалывает, будто меня целый час под горячим душем скребли мочалкой. Я запустил пальцы в волосы. Не спутаны, и ни одной соринки в них не застряло. Я осторожно поднялся на ноги. Еще до конца не веря, что боль ушла, перекатил ступни с пятки на носок и подпрыгнул. Легкость и бодрость такия, что хоть целую милю бегом пронесись. Я вдохнул полной грудью. Воздух пах дымом от печных труб и приближающимся снегопадом. Смех из меня так и рвался наружу. Каким-то чудом мне удалось выжить. Но это ведь невозможно. Где я? Круг моих ощущений мало-помалу ширился. Я стоял во внутреннем дворе, возле входа в богатый городской дом, каких можно немало увидеть на Бикон-Хилл. Восемь этажей внушительного белого известняка и серого мрамора, устремленных к зимнему небу. Двойные двери парадного входа из темного массивного дерева, окованного железом. В центре и той и другой висело по дверному молотку, изображавшему волчью голову в натуральную величину. Волки… Едва глянув на них, я испытал ненависть к этому месту. Прочь скорее отсюда! Я завертелся на месте в поисках выхода на улицу, но не нашел его. Двор окаймляли сплошные высокие стены из известняка. Похоже, что здесь обходились без ворот и калиток. Может ли быть такое? Даже та малость, которую мне удавалось видеть поверх этих высоких стен, свидетельствовала, что я по-прежнему в Бостоне. Возможно, даже на Бикон-стрит, напротив парка Коммон. Но как я здесь оказался? В одном из углов двора я увидел березу и было уже размечтался взобраться по ней и перемахнуть через стену, когда оказалось, что мне не достать даже до самых нижних ее ветвей. Дерево было покрыто листвой; и диким в самый разгар зимы казалось не только это. Листья блестели, будто на них нанесли ровный слой двадцатичетырехкаратного золота. Рядом с березой на стене висела бронзовая табличка. Сперва она вовсе не привлекла моего внимания – бронзовыми табличками снабжена чуть ли не половина бостонских зданий. Потом, приглядевшись внимательней, я увидел двойную надпись, сверху по-скандинавски, снизу – по-английски: Добро пожаловать к древу Глазир. Убедительная просьба услуг не навязывать, не мешкать и не задерживаться. Гостиничным поставщикам заходить через Нифльхейм. Я ошалело потряс головой. Кажется, мне удалось сильно превысить дневную квоту безумцев. Отсюда явно пора было сматываться. Любым способом перебраться через эту проклятую стену, выяснить, как все сложилось у Блитца с Хэртом, а если мне хватит отзывчивости и душевного благородства, поинтересоваться по поводу дяди Рэндольфа. Дальше надо, по-видимому, рвануть автостопом в какую-нибудь Гватемалу. Этого города для меня достаточно. Двойные двери парадного входа вдруг с жалобным стоном раскрылись внутрь. Изнутри заструился слепящий золотом свет. На пороге возник крепко сбитый крупный мужчина в форме швейцара – цилиндр, белые перчатки и темно-зеленого цвета ливрея с фрачными фалдами и вышитыми на лацкане буквами «ОВ». Мне сразу сделалось ясно: он не совсем обычный швейцар. Лицо его в бородавках покрывал слой пепла. Бороду много лет не стригли. Взгляд красных глаз был зверский. С бедра свисал обоюдоострый топор. А на приколотом к груди бейджике значилось: «Хундинг. Саксония. Ценный член команды с 749 года н. э.» – П-простите, – стал заикаться я. – Должно быть, ошибся… попал не в т-тот д-дом. Мужчина, нахмурившись, подошел вплотную ко мне и обнюхал. Сам он пах скипидаром и горящим мясом. – Ошибся? Да нет, все правильно. Ты сейчас должен зарегистрироваться. – А-а?.. Что-о?.. – Ты же ведь мертв, не так ли, – продолжил он. – Вот и следуй за мной. Проведу тебя к управляющему. Глава IX Не желаете ли получить еще ключ от мини-бара? Внутри здание оказалось гораздо больше, чем можно было предположить снаружи. Фойе я мог бы спокойно назвать самым большим охотничьим домиком в мире, и площадь его раза в два превышала размер всего дома, каким он мне представлялся с улицы. Пол из твердых пород дерева покрывали шкуры экзотических животных – зебр, львов и сорокафутовой рептилии, с которой мне бы совсем не хотелось встретиться, когда она была жива. У правой стены, в камине размером со спальню, задорно трещал огонь. Перед ним разлеглись на кожаных пухлых диванах несколько похожих на старшеклассников парней в зеленых халатах, которые то и дело что-то прихлебывали из серебряных кубков. Над каминной полкой висело чучело волчьей головы. Меня тряхануло. Вот радость-то. Опять волки. Потолок подпирали колонны из грубо отесанных древесных стволов, а в качестве поперечных балок тянулись копья. Стены были украшены отполированными до блеска щитами. Свет, казалось, шел отовсюду – яркий и золотистый. От него было больно глазам, словно вдруг вышел из темного помещения на залитую солнцем улицу. В центре фойе стояла доска объявлений с анонсом: Сегодняшние мероприятия Аудитория Осло. 10–00. Бой один на один до смерти! Аудитория Стокгольм. 11–00. Групповые бои до смерти! Обеденный холл. 12–00. Буфет – обед до смерти! Главный внутренний двор. 13–00. Бой армий полным составом до смерти! Аудитория Копенгаген. 16–00. Бикрам-йога до смерти! (Являться с собственным ковриком.) Швейцар Хундинг мне что-то сказал, но у меня до того звенело в ушах, что я его не расслышал. – Что-что, извините? – переспросил я. – Багаж при себе имеется? – повысил он голос. – М-м… – Я ощупью поискал на плечах лямки рюкзака и, убедившись, что ему, в отличие от меня, возродиться не удалось, ответил: – Не имеется. – Никто больше ныне не прибывает с багажом, – проворчал Хундинг. – Они что же, на ваш погребальный костер вообще ничего не кладут? – На мой что? – уставился на него я. – Не важно. – Он кинул сердитый взгляд в тот угол фойе, где перевернутым корабельным килем было выгорожено пространство вроде гостиничного ресепшена, и добавил: – Откладывать больше нельзя. Пошли. Мужчина за стойкой-килем явно пользовался услугами того же парикмахера, что и Хундинг. Борода у него отросла такая массивная и кустистая, что вполне могла обоснованно заявить о правах на собственный почтовый индекс, а прическа напоминала птицу канюк, которая врезалась на лету в ветровое стекло встречной машины и ее хорошенько расплющило. На приколотом к лацкану его ярко-зеленого костюма в полоску бейджике значилось: Хельги. Управляющий. Восточный Готланд. Ценный член команды с 749 года н. э. Заметив, что мы подошли, Хельги поднял глаза от компьютера. – Добро пожаловать. Вы регистрироваться? – А-а-а, – протянул я, не зная, что должен ответить. – Видите ли, тут дело такое, – продолжил Хельги. – Заезд у нас в три часа дня. Поэтому, если вы умерли раньше, я не могу гарантировать, что ваш номер уже готов. – Может, тогда мне лучше вернуться и снова ожить? – внес я, по-моему, очень дельное предложение. – Нет-нет, – решительно возразил мне он и принялся колотить пальцами по клавиатуре. – Ну вот. – Улыбка его была настолько скупа, что обнажились только три зуба. – Мы вас повысили до номера «люкс». Хундинг, стоявший рядом со мной, пробормотал: – Да ныне каждого здесь повышают до «люксов». Они токмо у нас в наличии и имеются. – Хундинг, – сурово глянул на него Хельги. – Прошу прощения, сэр, – мигом скукожился тот. – Ты, кажется, вынуждаешь меня прибегнуть к палке, – многообещающе произнес Хельги. – Нет, что вы, сэр. Я переводил взгляд с одного на другого, сверяясь с надписями на их бейджиках. – Мне ясно, что вы приступили к работе здесь в один год, – наконец сказал я. – Но что такое н. э.? – Наша эра, – пояснил управляющий. – Аналогично Р.Х. – Так почему не писать Р. Х.? – озадачился я. – Потому что от Рождества Христова – это замечательно для христиан, но Тор немного расстраивается. У него до сих пор не прошла на Иисуса обида. Из-за дуэли. Тор его вызвал, а Иисус не пришел. – Ну и что дальше было? – сделалось любопытно мне. – Речь сейчас не о том, – резко свернул тему Хельги. – Вы сколько ключей желаете? Одного вам достаточно? – Может, хоть объясните, куда именно меня занесло? – потребовал я. – Если вы оба здесь с 749 года, то это больше тысячи лет. – Ох, и не напоминай, – с мрачным видом выдохнул Хундинг. – Но это ведь невозможно, – по-прежнему не укладывалось у меня в голове. – Вот вы говорите, я мертв. Но я мертвецом себя совершенно не чувствую. Наоборот, ощущаю себя замечательно. – Вам все это объяснят сегодня же за обедом, сэр, когда Вальгалла будет официально приветствовать новых гостей, – откликнулся Хельги. Вальгалла! Это слово вызвало в моей памяти полузабытую историю, которую очень давно читала мне мама. – У вас тут на лацкане буквы «О. В.», – посмотрел я на Хельги. – «В» означает Вальгалла? Взгляд у него заметно потяжелел. Мои вопросы явно его достали. – Именно так, сэр. Отель «Вальгалла». Примите мои поздравления. Вам предоставлена честь войти в число гостей Одина. Заранее предвкушаю удовольствие, которое получу за обедом, когда вы начнете рассказывать про ваши славные подвиги. Ноги мои подкосились, и я вынужден был опереться на стойку, чтобы не рухнуть. Все это время во мне еще теплилась искра надежды. Просто они меня с кем-нибудь перепутали, убеждал я себя. Это ошибка. Я не могу быть гостем какого-то навороченного тематического отеля. Однако после слов Хельги уверенности во мне, что я угодил сюда по ошибке, значительно поубавилось. – Мертв, – выдавил я из себя жалкий лепет. – Вы хотите сказать, я действительно… Я действительно… – Вот ключ от вашего номера, – вручил Хельги мне камень с руной, очень похожий на странные доминошные плашечки из библиотеки Рэндольфа. – Не желаете ли еще получить ключ от мини-бара? – Э-э-э. – Предложение было столь неожиданным, что застало меня врасплох. – Естественно, он желает, – ответил за меня Хундинг. – Это очень тебе пригодится, сынок. Ты ж здесь надолго задержишься. У меня пересохло во рту. – Насколько надолго? – прохрипел я. – Навсегда, – сказал Хельги. – И уж во всяком случае до Рагнарока. Хундинг сейчас покажет вам номер. Желаю приятной жизни после смерти. Следующий! – выкрикнул он, торопясь от меня отделаться. Глава X Неслабый номер Не сказать, чтобы я слишком четко запомнил маршрут, которым вел меня по отелю Хундинг. Ощущение было такое, словно меня прокрутили раз пятьдесят волчком и выпихнули на цирковую арену с пожеланием хорошенько расслабиться и отдохнуть. Мы то и дело шли сквозь все новые холлы, и каждый последующий мне казался еще обширнее предыдущего. Большинство постояльцев гостиницы выглядело как старшеклассники, хотя изредка попадались и видом постарше. Сбившись в маленькие компании, ребята с девчонками валялись перед каминами на диванах, болтали на множестве языков, жевали всякую ерунду или играли в настольные игры вроде шахмат, скрэббла или во что-то мне непонятное, где использовались кинжалы и паяльная лампа. Пообок от холлов располагались гостиные с бильярдными столами, пинбол-автоматами, допотопными видеоаркадами и странными штуками, сильно смахивающими на «железных дев» из средневековой камеры пыток. Среди постояльцев сновала с напитками и едой на подносах прислуга отеля, какую нечасто встретишь в гостиничном бизнесе. Насколько я мог заметить, составляли ее сплошь женщины-воительницы со щитами на спинах поверх темно-зеленых рубашек и топорами или мечами на поясах. Одна из этих броневооруженных официанток подала мне дымящуюся тарелку спринг-роллов, на вид и запах которых живот мой отреагировал голодным урчанием. – Но если я умер, то как же могу быть голодным? – спросил я у Хундинга. – И из всех этих, – указал я на публику, мимо которой мы с ним проходили, – никто мертвецом не выглядит. Хундинг пожал плечами. – Мертвец мертвецу рознь. Считай, Вальгалла – это, скорее, такое место, где ты повышаешь свой уровень. Ты теперь один из эйнхериев. Последнее слово он произнес по слогам. – Эйнхериев, – повторил я за ним и хмыкнул. – Главное тут язык не сломать. – Да, – кивнул Хундинг. – В единственном числе, стало быть, получается эйнхерий, – снова прибег он к произношению по слогам. – Переводят его обычно как «одинокий воин», но это не совсем верно. Скорее уж, бывший одинокий воин. Ну, тот, кто в своей прошлой жизни отважно сражался и снова проявит свою отвагу в День Последней Битвы. Вот так-то, любезный. – Последней Битвы с атакой любезной? – нечетко расслышав, уставился я на него. – Да нет, – отмахнулся он. – Любезный – это я про тебя. В следующее мгновение он резко толкнул меня в сторону. Мимо стремительно просвистело копье и врезалось в грудь какому-то типу, спокойно сидевшему на диване, который, мигом откинув сандалии, рухнул на пол. Во все стороны брызнули напитки, игральные кости и деньги из «монополии». Ребята, игравшие с ним, взвились на ноги и как один с раздражением повернулись в ту сторону, откуда пожаловало копье. – Джон Красная Рука! Я все видел! – проорал Хундинг. – В этом отеле запрещено метать копья на поражение! Из бильярдной раздался хохот, затем метатель копья что-то ответил. Кажется, он говорил по-шведски. Смысл, разумеется, от меня ускользнул, но по тону его мне сделалось ясно, что он не раскаивается. – Ладно. – Хундинг двинулся дальше, и вид у него был такой, словно ничего страшного не случилось. – Но здесь ведь прикончили парня, – трясло от увиденного меня. – Вы что же, все это так и оставите? – Волки сейчас все подчистят, – спокойно ответил мой провожатый. – Волки? – Меня затрясло пуще прежнего. И не успели еще игроки разобраться с перепутанными фишками и жетонами, а Хундинг хоть что-нибудь мне ответить, в холл на бешеной скорости ворвались два серых волка. Они схватили зубами убитого, у которого так и торчало копье из груди, и уволокли его за ноги прочь. Кровавая полоса, протянувшаяся за ними, немедленно испарилась, а пробитая спинка дивана восстановилась. Я наблюдал за происходящим, съежившись за каким-то растением в кадке. Можете сколько угодно меня презирать, но мне было страшно. Синих сияющих глаз я у этих волков не заметил. Но пусть они даже не походили на тех, которые атаковали нашу с мамой квартиру, я все-таки предпочел бы пройти дорогу в жизнь после смерти под знаком не волка, а мирной песчанки. – Неужели у вас нет законов против убийства? – поинтересовался я тихо у Хундинга. Хундинг поднял кустистые брови. – Да ты не расстраивайся, любезный. Это ж все так, одно развлечение. К обеду покойничек будет снова в полном порядке. – Он извлек меня из-за дерева в кадке. – Пошли. Я даже еще не успел попытаться выяснить что-то про «развлечение», когда мы оказались у лифта. Его решетчатая дверь состояла из копий, а стены кабины покрывали золотые щиты внахлест. Панель с кнопками протянулась от пола до потолка, такое там их было количество. На самой верхней я увидел цифры пятьсот сорок. Хундинг нажал на ту, которая носила номер девятнадцать. – Неужели тут пятьсот сорок этажей? – удивился я. – Тогда это самое высокое здание в мире. – Коли в одном бы мире стояло, то да, – кивнул Хундинг. – Но оно ведь соединяется со всеми Девятью Мирами. Ты вот сюда попал через вход Мидгард. Оттуда к нам большинство смертных и попадает. – Мидгард… – Это я, хоть и смутно, но помнил: викинги верили в существование девяти различных миров. И дядя Рэндольф что-то твердил о мирах. И мама очень давно мне читала о них в скандинавских сказках. – Ты имеешь в виду мир людей? – спросил я у Хундинга. – Ага. – Он набрал под завязку воздуха в легкие и на одном дыхании выдал: – В Вальгалле пятьсот сорок этажей, в Девять Миров пятьсот сорок дверей. – Хундинг с ухмылкой перевел дух. – Неизвестно, когда и куда нам придется идти на битву. – А что, очень часто приходится? – поинтересовался я. – Да пока ни разу, но все-таки… – Мой провожатый чуть помолчал. – Это может случиться в любой момент. Ох, просто жду не дождусь. Хельги тогда наконец-то меня прекратит наказывать. – Управляющий? За что ж он тебя наказывает? Хундинг поморщился. – Это долго рассказывать. Он и я… Дверь кабины отъехала в сторону, мы вышли наружу. – Забудь. – Хундинг хлопнул меня по спине. – Тебе понравится на девятнадцатом. И соседи у тебя будут хорошие. Гостиничные коридоры с их приглушенным светом вечно мне давят на психику до клаустрофобии. Но коридор девятнадцатого этажа оказался совсем другим. Высоченный сводчатый потолок был выложен, как вы, вероятно, уже догадались, копьями. Полагаю, оптовый склад боевого оружия предоставил отелю Вальгалла славную скидку на них. В металлических бра ярко горели факелы, но, как ни странно, без дыма. Их мягко-оранжевый свет ровными полосами ложился на стены, украшенные щитами, мечами и гобеленами. Холл оказался таким широким, что в нем можно было запросто затеять футбольный матч по всем правилам. На кроваво-красном ковре были вытканы ветви деревьев, которые двигались, словно под дуновением ветра. Двери из грубо обработанного дуба, ведущие в номера, располагались одна от другой на расстоянии целых пятидесяти шагов. По краям они были окованы толстым железом, однако я не заметил ни на одной из них даже признаков ручек или замков. Зато в центре каждой имелся железный круг размером с тарелку, посередине которого виднелось обрамленное рунами имя. На первой, попавшейся нам на пути, я прочел: «Хафборн Гундерсен». Из этого номера слышались крики и лязг металла, словно там бились на мечах. Второй номер с надписью «Мэллори Кин» утопал в совершеннейшей тишине. Из третьего, с именем Томас Джефферсон, раздавалась пальба, впрочем, скорее смахивающая на компьютерную игру, чем на реально стреляющие стволы. (В прошлой жизни я слышал достаточно и того и другого.) Возле четвертой двери под буквой «Икс» стояла тележка для обслуживания номеров, на которой валялась отрубленная голова свиньи с немного погрызенными ушами и пятачком. Я не то чтобы сильный гурман. Жизнь бездомного к этому совершенно не располагает. Но даже если буду от голода помирать, от свиной головы увольте. Мы почти поравнялись с местом, где коридор разветвлялся надвое, когда из-за угла вылетела огромная темная птица и просвистела в такой близости от меня, что едва не снесла мне ухо. Обернувшись, я увидел, как она исчезает в дали коридора. Черный ворон с блокнотом и ручкой в лапах. – Это еще что за фрукт? – спросил я у Хундинга. – Ворон, – коротко бросил он. Исчерпывающий ответ. Теперь мне, конечно, все было ясно. Пройдя еще чуть вперед, мы остановились у двери с надписью «Магнус Чейз». Увидев свое имя, выгравированное на металле и окруженное рунами, я съежился. Остатки надежды, что все это либо ошибка, либо чей-то прикол, приготовленный к моему дню рождения, либо какая-то космическая путаница, испарились. В этой гостинице ожидали меня. Здесь четко и ясно были написаны имя мое и фамилия. Просто для памяти можете записать: Магнус значит «великий». Мама меня назвала так из-за того, что, во-первых, наша семья ведет род от шведских королей и чего-то еще в этом роде, которые жили миллион лет назад, а во-вторых, потому что считала мое появление самым великим событием в своей жизни. Вот так. Ни больше ни меньше. Меня, впрочем, имя мое всегда раздражало. Люди вечно писали и произносили его неправильно. В школе меня дразнили «Мангустом среди капусты». Ну и я волей-неволей вынужден был огрызаться. Мол, я не Мангуст, а Магнус и по роже вам двинуть в долгу не останусь. Но это теперь для меня было делом минувших дней. Теперь мое имя было на двери номера. Едва я переступлю порог, как стану считаться въехавшим, и этот номер станет моим новым домом до конца света, если, конечно, регистратор мне не соврал. – Ну же, давай, открывай, – поторопил меня Хундинг, указывая на ключ с руной в моей руке. Символ этот напоминал знак бесконечности или лежащие на боку песочные часы. – Это дагаз, – объяснил мне Хундинг. – Не бойся его. Обозначает новые начинания и преобразования. А также открывает твою дверь. Доступ в номер есть только у одного тебя. Я шумно сглотнул. – А если, к примеру, кому-то из персонала отеля нужно в него попасть? – Так ведь у нас-то у всех служебные ключи есть, – то ли в шутку, то ли всерьез похлопал ладонью Хундинг по висевшему у него на боку топору. Я поднял ключ. Мне не хотелось открывать эту дверь, однако и в коридоре задерживаться было стремно. Так и жди какого-нибудь шального копья или налета пикирующего ворона. Сам толком не отдавая отчета, что делаю, я поднес рунный ключ к точно такой же руне на двери. Кольцо вокруг моих имени и фамилии засветилось зеленым. Дверь распахнулась. Едва я вошел, челюсть моя отвисла чуть ли не до пола. Этот номер был много лучше любого места, где я когда-либо жил или которые я когда-нибудь видел, включая особняк дяди Рэндольфа. В полном трансе я дошел до центра своего нового жилища, где находился открытый лазурному небу атриум. Ботинки мои утопали в густо-зеленой траве. Четыре огромных кряжистых дуба колоннами обрамляли садик. Нижние ветви деревьев вытянулись во все стороны вдоль потолка, переплетаясь с балками, а ветви повыше проросли сквозь отверстие в потолке, образовав ажурный навес. Солнечный свет согревал теплом мои плечи. Ласковый ветерок пронесся по комнате, задув в нее запах жасмина. – Это как же? – уставился я на Хундинга. – Над нами ведь еще несколько сот этажей. Откуда тогда здесь открытое небо? И вообще, сейчас самый разгар зимы, а тут солнечно и тепло. – Да кто ее знает, причину-то, – пожал он плечами. – Такое, видать, волшебство. Это же твоя жизнь после смерти, любезный; вот тебя и решили маленько взбодрить. Заслужил. – Да ну? – Я абсолютно себя не чувствовал заслужившим подобное и с изумлением озирался вокруг. Он атриума крестом располагались входы в четыре других помещения, каждое из которых достигало размера квартиры, где жили мы с мамой. Одно из них было прихожей. Второе – спальней с огромной кроватью, но крайне скудно и просто обставленной, несмотря на внушительные размеры. На кровати – бежевое покрывало и пухлые подушки с оборками. Бежевые стены – без картин, зеркал и прочих украшений. И тяжелые темно-коричневые портьеры, которые, если задвинуть, отделяли спальню от остальной части моего нового обиталища. А ведь мою детскую комнату мама тоже обустроила безо всяких рюшечек с финтифлюшечками. Я с младенчества плохо спал, если в комнате не было совершенно темно и что-то меня отвлекало. Моя новая спальня в точности соответствовала всем этим требованиям. Словно кто-то, проникнув мне в мозг, извлек из него информацию о моих предпочтениях. Левый отсек взбодрил меня гардеробной и отделанной черно-бежевой плиткой (мои любимые цвета!) ванной комнатой, где обнаружились сауна, душевая кабина, встроенный шкаф, джакузи и ватерклозет с фасонным и навороченным троном, достойным почетных мертвецов с заслугами и пера великих поэтов. В четвертом крыле находилась вполне себе полноценная кухня, а из нее я попал в гостиную с кожаным диваном, напротив которого висела плазменная панель с шестью игровыми приставками в медиаэтажерке. Возле горящего камина расположились два широких кресла и целый стеллаж, заполненный книгами. Представьте себе, я люблю читать. Вот такая у меня дикая странность, которая не прошла даже после того, как я бросил школу. В отличие от многих других бездомных, я и в Бостонскую публичную библиотеку ходил не просто чтобы побыть в уютном, теплом и безопасном месте, а читал там всякое-разное. Ох, как же мне не хватало два этих последних года нашего с мамой собрания книг. Я и мечтать не мог, что они снова когда-нибудь у меня окажутся. Читая надписи на корешках, я вдруг поймал краем глаза снимок в серебряной рамке и повернулся к полке камина, где он стоял. У меня перехватило дыхание. К горлу подкатил ком. Каким образом… Не веря, что это возможно, я схватил с полки снимок и поднес поближе к глазам. Я, восьмилетний, и мама стоим на вершине горы Вашингтон в Нью-Гемпшире. Один из самых прекрасных дней в моей жизни. Снял нас по нашей просьбе охранник парка. На фотографии я радостно улыбаюсь (теперь со мной происходит такое редко), обнажив дырку, которая образовалась тогда у меня вместо двух выпавших передних зубов. Мама стоит за моей спиной на коленях, крепко меня обняв. Веснушки ее потемнели от солнца, в уголках глаз от смеха образовались морщинки, а светлые волосы ветер сдул набок. – Но каким образом? – снова пробормотал я. – Это ведь невозможно. Снимок существовал в единственном экземпляре, который погиб во время пожара. Повернувшись к Хундингу, я заметил, что он вытирает глаза. – Вы в порядке? – Удивили меня его слезы. Он кашлянул. – Да. В порядке. А что до того, о чем ты спросил… Отелю нравится обеспечивать вас сувенирами из вашей прежней жизни. Фотографии… Он умолк, и мне показалось, что под густой завесой его бороды у него дрожат губы. – Тогда-то ж, когда я помер, давным-давно, никаких фотографий в помине не было, – снова заговорил он. – Везет же тебе. Давненько никто не завидовал моему везению. Я настолько припух от этого, что даже отвлекся от нашего с мамой снимка. Вот уж и впрямь повезло: два года без мамы бомжом, а потом то ли помер, то ли меня апгрейдили для экспресс-перехода на новый уровень, где этот швейцар из Саксонии торчит с семьсот сорок девятого года нашей эры. Он-то как, интересно, умер и что за семью оставил в своей прежней жизни, если даже спустя тысячу двести лет после этого начинает плакать при малейшем воспоминании? Жесткий же у него новый уровень получился. Хундинг вдруг резко выпрямился и вытер нос. – Ну, будет. Если вопросы какие появятся, обращайся к управляющему. А я уж, верно, порадуюсь за обедом, когда услышу о твоих храбрых подвигах. – Храбрых подвигах? – Я опешил. – Ладно тебе, не скромничай. Тебя бы не отобрали, коли героем не был. – Но… – Было очень приятно вам услужить, сэр, – крайне официально произнес он. – Милости просим в отель «Вальгалла». Он протянул ладонь, и мне потребовалась целая секунда, прежде чем я допер, что он ждет от меня чаевых. – Ой! М-м-м, – стушевался я и зашарил по карманам, в надежде хоть что-то найти. Меня ожидала некоторая удача: шоколадка, которую я увел из кухни у дяди Рэндольфа, в самом что ни на есть лучшем виде переселилась вместе со мной сюда. – Извини, но это все, что у меня есть, – торопливо вручил я ее своему провожатому. Глаза его превратились в блюдца. – О боги Асгарда! Спасибо тебе! Он понюхал мое подношение, а затем воздел его вверх на обеих ладонях, как священную чашу. – Вот это да! – трепетно выдохнул он. – В общем, как только тебе что потребуется, мигом ко мне. А твоя валькирия явится за тобой прямо перед обедом. Вот это да! – снова залюбовался он шоколадкой. – Ну и дела! – Какая еще валькирия? Нет у меня никакой валькирии, – сказал я. Хундинг, так и не отрывая взгляда от шоколадки, расхохотался. – Ну, ясное дело. Будь у меня такая валькирия, я бы сказал то же самое. Она хорошенько покуролесила. – То есть? – насторожился я. Но Хундинг уже направился к двери. – Сегодня еще увидимся, а сейчас мне надо кое-что съесть. Желаю тебе не убиться перед обедом, – скороговоркой бросил он мне и вышел. Глава XI Приятно с тобой познакомиться, но могу задушить Я вдруг стал задыхаться и рухнул на траву атриума, уставясь на небо в ажурном просвете ветвей. У меня давно уже не было приступов астмы, а раньше мама ночами дежурила возле меня, пока я хрипел в поединке с невидимым обручем, все сильнее стягивавшим мне грудь. Только не удивляйтесь, зачем надо было водить парня с астмой в походы по горам. На свежем воздухе мне как раз становилось лучше. Вот и теперь, распластавшись посреди атриума, я жадно ловил свежий воздух, ожидая, когда мои легкие успокоятся. В общем-то, я догадывался, что астмой меня шарахнуло из-за нервного срыва. Не каждый ведь день приходится помирать, а затем возрождаться для новой жизни среди безумных викингов, которые заказывают себе с доставкой в номер свиные головы и мочат друг друга копьями в холлах. Но привело меня в шок не это. За два последние года моя психика хорошо адаптировалась к экстриму. Чуть больше, чуть меньше… Ну, оказался в свой шестнадцатый день рождения в этой Вальгалле. Не повезло. Вдарило мне по нервам другое. Меня впервые с тех пор, как не стало мамы, окружали комфорт и уют, и я, по крайней мере на данный момент, ощущал себя в безопасности. Всякие там благотворительные кухни или койки в приютах не в счет. Все равно ни на миг не расслабишься. И спишь, так сказать, приоткрыв один глаз. А теперь у меня возникла возможность спокойно поразмышлять. Только вот размышления штука довольно опасная. До сих пор мои умственные способности целиком и полностью поглощал процесс выживания. Даже погоревать как следует о потере мамы для меня было непозволительной роскошью, а сетовать на предмет злосчастной своей судьбы – тем более. Думаю, это мне помогло в той же степени, что и навыки выживания, которым меня обучила мама во время наших с ней многочисленных вылазок на природу. Благодаря ей я умел ориентироваться в незнакомых местах, разжигать костры, грамотно разбивать палатку. Наши поездки в горы, парки, на озеро… Если ее раздолбанная «Субару» была на ходу, мы устремлялись за город навстречу дикой природе. – От чего мы бежим? – спросил я ее в одну из подобных пятниц, за несколько дней до того как она погибла. Мне хотелось остаться хоть на одни выходные дома, и ее жажда непременно уехать злила. Она ответила мне улыбкой, за которой скрывалась тревога: – Магнус, нам надо как можно лучше использовать отведенное время. Неужели и впрямь старалась меня научить выживанию в одиночестве? Знала, что с ней случится? Возможно ли это? С другой стороны, иметь в отцах древнескандинавского бога тоже не слишком реально. Дыхание у меня еще до конца не выровнялось, но я все же поднялся на ноги и побрел в гостиную. С каминной полки мне улыбался, обнажив щель в передних зубах, всклокоченный восьмилетний Магнус. Как же он мало ценил то, что у него было! Я изучил содержание книжных полок. Мои любимые авторы фэнтези и ужасов, которыми я зачитывался в прежние годы: Стивен Кинг, Даррен Шэн, Нил Шустерман, Майкл Грант, Джо Хилл. Любимые серии графических романов – «Скотт Пилигрим», «Песочный человек», «Хранители», «Сага». (Подсказка от профессионального бездомного: публичные библиотеки гостеприимны и безопасны почти как рай. В них есть туалеты, а ребят, которые пришли почитать, не вышвыривают на улицу, если, конечно, от них не слишком воняет и они не устраивают скандалов.) Я вытащил со стеллажа детскую книжку. Скандинавские мифы в очень простом изложении. Мы с мамой ее читали, когда я был маленький. Множество иллюстраций. Таких, знаете, без затей и до идиотизма радостных. Боги на них дико счастливы, и все как один улыбаются. На солнечных небесах висит радуга. Земля покрыта цветами. Светловолосые девушки просто очаровательны. И текст соответствующий: «Боги жили в необычайно прекрасном месте». Ни слова про Черного Сурта, который сжигает коляски с детьми и кидает в людей шары из расплавленного асфальта, или про волков, взрывающих квартиры и убивающих мам! Я в раздражении сунул книгу туда, где она стояла, и подошел к журнальному столику. На нем лежал кожаный блокнот с надписью «Услуги для гостей». Я начал листать его. Меню доставки в номера было на десяти страницах, и ровно такой же объем занимал список телеканалов. План отеля оказался ужасно запутанным и разделенным на такое количество подсекций, что я вообще ничего не смог разобрать. Ясно мне было только одно: двери с надписью «выход», через которые можно вернуться в прежнюю жизнь, отсутствуют. Я зашвырнул блокнот в камин. Он еще не успел полностью догореть, когда на журнальном столике возник сам собой точно такой же новенький экземпляр. Это меня разозлило сильнее прежнего. Тупое гостиничное волшебство лишало меня возможности даже выпустить пар, покрушив как следует вещи. Я в ярости опрокинул диван. Эффект превзошел мои самые смелые ожидания. Диван не просто перевернулся, а, совершая кульбиты, перелетел через все пространство гостиной и врезался в дальнюю стену. Вот уж и впрямь никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Следы разрушения впечатляли. Подушки разбросаны по полу. Штукатурка на стене треснула, кожа дивана прочертила на ней глубокие темные следы. И как только мне удалось? Диван почему-то не восстановился волшебным образом, а продолжал лежать ровно там, куда я его закинул. Злость мало-помалу меня отпускала, уступая место стыду. Кажется, я добавил лишней работы какому-нибудь гостиничному бедняге вроде Хундинга. Не слишком честно с моей стороны. Мне снова вспомнился Черный Горючий Тип на мосту. «Зачем ему так понадобился этот меч?» – размышлял я, бродя по номеру. Я очень надеялся, что Сурт помер вместе со мной и куда капитальней, чем я, но оптимизма по этому поводу не испытывал. Только бы Блитцу и Хэрту действительно удалось спастись. Ах да, конечно. И дяде Рэндольфу тоже. А меч? Где он теперь? Снова на дне реки? Странная перезагрузка на новый уровень. Шоколадку вот вместе со мной загрузили, а меч ведь был у меня в руках и пропал. Ну полная чушь. Не вышло у них с ним, что ли? В старинных историях Вальгалла – это такое специальное место для павших героев. Знаю совершенно точно и ничего не путаю. Но какой из меня-то герой? Мне ведь и наподдали, и кишки разворотили. Пронзив мечом Сурта и свалившись с ним вместе с моста, я, можно сказать, потерпел продуктивное поражение. Погиб как храбрец? Да мне лично не кажется. И тут мне вдарило по башке: мама! Вот уж чью гибель точно можно назвать героической. Она защитила меня от… Мои мысли прервал резкий стук в дверь. Она распахнулась. В комнату вошла девушка… Та самая, что кружила по небу на лошади, пока я сражался с Черным, а потом протащила меня сквозь мглу. Шлема, кольчуги и сияющего копья за спиной при ней теперь не было, зеленый платок она повязала на шее, и русые ее волосы свободно рассыпались по плечам. По воротнику и манжетам длинного платья девушки тянулась вышивка из рун, с золотого пояса свисали связка ключей какого-то допотопного фасона и топор, заточенный только с одной стороны. Ну прямо подружка невесты на тематической свадьбе в стиле игры «Мортал Комбат». Она кинула взгляд на поверженный мною диван. – На мебель, что ли, обиделся? – Значит, ты настоящая? – произнес в это время я. Она похлопала себя по плечам. – Ну да. Вроде так. – Моя мама… – Нет, – не дала мне договорить девушка. – Я не твоя мама. – Да я другое имел в виду, – принялся объяснять я. – Моя мама тоже в Вальгалле? Губы у девушки резко сложились в трубочку, будто она беззвучно ойкнула, а взгляд устремился куда-то мне за спину. Можно было подумать, она рассчитывала найти там ответ. – К сожалению, Натали Чейз нет среди избранных. – Но ведь это как раз она была храброй. Жизнью пожертвовала ради меня. – Вполне тебе верю. – Девушка принялась с крайне сосредоточенным видом перебирать ключи на связке. – Но, находись она здесь, я бы знала. Нам, валькириям, не дозволено отбирать всех подряд, кто храбро погибли. Существует множество факторов… И много различных мест, где живут после смерти… – Но если ее здесь нет, то мне тоже тут нечего делать. Хочу быть там, где она. Я совсем не герой. Валькирия резким жестом отбросила меня к стене с той же легкостью, как я диван, и придавила запястьем горло. – Не смей ничего подобного говорить, – прошипела она. – Ты меня понял? Не смей никогда, и особенно сегодня за обедом. Ее дыхание пахло мятой. Глаза были темными и одновременно яркими, как аммонит, который был когда-то у мамы. Срез камня, а в нем сияет воспоминаниями о миллионах лет под землей навеки застывший морской моллюск. Вот так примерно блестели глаза этой девушки. – Да ты просто не понимаешь, я должен… – сумел придушенно просипеть я, прежде чем она с новой силой сдавила мне горло. – Чего я, по-твоему, не понимаю? – спросила она. – Что ты тоскуешь по маме? Или что тебя оценили неправильно? Или что ты находишься там, где не хочешь быть, и вынужден иметь дело с людьми, которые тебе не нравятся? Я молчал. Во-первых, не знал, как лучше ответить, а во-вторых, поди скажи что-нибудь, когда еле жив от удушья. Она наконец отпустила меня и, пока я давился и кашлял, восстанавливая дыхалку, расхаживала по гостиной, кидая по сторонам свирепые взгляды. Топор и ключи на поясе позвякивали в такт ее шагам. «Надо же быть таким идиотом, Магнус, – подумал я, потирая шею. – Полез выступать, не зная их правил». Нельзя было начинать здесь с нытья и качания прав. Вопрос о маме следует отложить на какое-то время. Где она, если вообще где-то есть, постараюсь по-тихому выяснить позже. Я уже понимал: здесь работают те же самые правила, что в незнакомом приюте, или среди бомжей, уже успевших забить себе территорию, или на благотворительной кухне при какой-нибудь церкви. Везде существуют свои законы, и жизнь меня научила в первую очередь стараться понять, кто всем заправляет и какая там иерархия. И чего нельзя делать ни под каким видом, если не хочешь расстаться с жизнью или оказаться в полицейском участке. Вот и здесь тоже мне надо выжить, пусть даже я уже вроде и мертв. – Извини, – с большим трудом просипел я. В горле саднило, будто я проглотил живьем грызуна с когтями на лапах. – Но тебя-то чего так волнует, герой я или нет? Она хлопнула себя по лбу. – Ну ни фига себе! А кто, интересно, тебя сюда притащил? Теперь карьера моя на кону. Сам-то не допираешь? Еще одна ошибка и… – Она осеклась. – Ладно. Проехали. Но когда тебя начнут представлять, будешь вести себя так: рот держи на замке, кивай, старайся выглядеть храбрым и не заставь меня пожалеть о том, что я тебя выбрала. – Ладно. Но вообще-то, тебе на заметочку, я твоей помощи не просил. – Глас Одина! Ты же ведь умирал! А какие еще варианты? Хельхейм? Или Гиннунгагап?.. Или… – Ее передернуло. – Ты уж поверь мне: есть много гораздо худших мест для жизни после смерти, чем Вальгалла. А как ты вел себя на мосту, я прекрасно видела. Можешь скромничать сколько угодно, но разве это не мужественно – пожертвовать жизнью ради спасения сотен других людей. Она меня вроде бы похвалила, но с таким видом и таким тоном, словно на самом деле хотела сказать мне, что я идиот. А потом, подойдя ко мне вплотную, ткнула меня пальцем в грудь. – У тебя хороший потенциал, Магнус Чейз. И не подведи меня, иначе… Колонки, висящие на стене, внезапно исторгли оглушительный рев. От него на каминной полке даже подпрыгнул наш с мамой снимок. – Это что, воздушная тревога? – я бы ничуть не удивился такому. – Нет, просто сигнал к обеду. – Девушка глубоко вздохнула, выпрямилась в струнку и протянула мне руку. – Давай-ка начнем все по-новой. Привет. Я – Самира аль Аббас. – Нормально, – слегка припух я, но, мигом вспомнив, как она реагирует, когда ей что-то не нравится, быстро добавил: – Нет, мне, в общем, по фиг, но странноватое имя для викинга. На губах ее промелькнула улыбка. – Можешь звать меня Сэм. Меня все так зовут. Очень приятно с тобой познакомиться. Сегодня вечером я буду твоей валькирией. Она сжала мне кисть с такой силой, что у меня хрустнули пальцы. – А я Магнус Чейз, и мне тоже очень приятно, – пролепетал я. – Сейчас мы вместе пойдем на обед. И если ты подведешь меня, я тебя просто убью, – одарила она меня многообещающей улыбкой. Глава XII Ну хоть за козой мне не надо гоняться Мои соседи по этажу уже выходили из номеров. Кудрявый и долговязый Томас Джефферсон-младший с винтовкой за плечом, кажется, приходился мне сверстником. На нем был мундир. Синее сукно, латунные пуговицы и шевроны на рукаве. Насколько я понял, форма армии Соединенных Штатов времен Гражданской войны. Томас кивнул мне и, улыбнувшись, спросил: – Ты как? – Ну-у, похоже, что мертв. Томас расхохотался. – Что есть, то есть. Но ты к этому в результате привыкнешь. Зови меня просто Ти-Джей. – Магнус, – представился я. И, может, еще бы что-то сказал, но Сэм потянула меня дальше. – Пошли. Мы обогнули девушку, которую, видимо, звали Мэллори Кин. У нее были рыжие мелко вьющиеся волосы и зеленые глаза. В руке она сжимала зубчатый нож, которым трясла угрожающе перед лицом высоченного парня, стоящего возле номера с надписью «Икс». – Опять со свиной головой? – В речи Мэллори ощущался легкий ирландский акцент. – Ты думаешь, Икс, мне приятно видеть свиную голову каждый раз, как я выхожу из номера? – Но я просто не смог ее всю доесть, – пророкотал Икс, – а в мой холодильник она не влезает. Лично я остерегся бы злить подобного типа. Мощный, как саркофаг для ядерной бомбы, по-моему, он мог спокойно и без ущерба для собственного здоровья проглотить гранату, с которой сорвали чеку. Из-под кожи цвета акульего брюха выпирали рельефные мускулы, а лицо его было так щедро усыпано бородавками, что среди них с первого взгляда и носа не отыщешь. Поглощенные выяснением отношений, эти двое даже и не заметили, как мы прошли мимо. Когда нас уже отделяло от них достаточное расстояние, я спросил: – Сэм, а что за проблема с тем серым амбалом? Она приложила палец к губам и произнесла почти шепотом: – Икс полутролль и немного раним по этому поводу. – Полутролль? Это что, реально? – не верилось мне. – Ну да, – подтвердила Сэм. – И он заслужил Вальгаллу ничуть не меньше тебя. – А я разве сомневаюсь? Просто спросил, – поторопился заверить я, однако оборонительные интонации в ее голосе заставляли подозревать, что с этим Иксом связана какая-то не совсем простая история. В тот момент, когда мы поравнялись с номером Хафборна Гундерсона, за дверью послышался приглушенный смех и ее с треском пробило насквозь лезвие топора. Я было замедлил шаг, но Сэм тащила меня вперед и не давала остановиться до самого лифта, где, бросив другим эйнхериям, которые тоже туда собирались войти: «Поедете после нас!» – растолкала их и запихнула меня внутрь кабины. Едва дверь за нами закрылась, моя спутница сунула один из ключей со связки в скважину на панели управления, коснулась кнопки с красной руной, и кабина поехала вниз. – Мы с тобой попадем в обеденный зал до того, как туда начнут запускать остальных через главные двери. Так что у тебя будет время немного освоиться и оглядеться. – А-а… Ну спасибо. Откуда-то сверху полилась хорошо мне знакомая песня, но пели ее по-норвежски. «Вот повезло тебе, Магнус, – отметил я про себя. – Добро пожаловать в рай для воинов, где можно слушать до посинения Фрэнка Синатру в скандинавском варианте!» – На девятнадцатом этаже все почему-то с виду моего возраста, – медленно начал я, стараясь задать вопрос так, чтобы Сэм снова не принялась за мое удушение. – То есть нашего с тобой возраста, – поправился я. – Выходит, в Вальгаллу берут только тех, кому меньше девятнадцати лет? Самира мотнула головой. – Нет, просто эйнхериев группируют по возрастам, которых они достигли на момент смерти. Ты попал в самую младшую группу. Это покойники до девятнадцати лет. Во второй группе – взрослые. В третьей – старики. Но ты с ними пересекаться не будешь, и это к лучшему. Взрослые… Ну, в общем, они молодых всерьез не воспринимают. Даже тех, которые здесь живут на сотни лет дольше них. – Везде одно и то же, – хмыкнул я. – А воины-старики и вовсе со всеми плохо контачат, – продолжила Сэм. – Представь себе дом престарелых для буйных. – Похоже на кое-какие приюты из тех, где я побывал. – Мне стала вполне ясна ситуация. – Приюты? – подняла брови Сэм. – Забудь, – мне не хотелось развивать эту тему. – Значит, ты, Сэм, валькирия и выбираешь народ для гостиницы? – Да, я выбрала многих, кто теперь здесь живет. – Ну, прямо тайное братство. – Я усмехнулся. – Хотя, скорее, сестринство. Ну, сама понимаешь, о чем я. – Все равно, – отозвалась она. – Валькирии отвечают за выбор эйнхериев. Каждый воин, которого мы привели сюда, пал смертью храбрых, сохранил верность долгу и чести, а кое-кто даже связан родством со скандинавскими богами, и это тоже дает им право на Вальгаллу. Мигом вспомнив про меч, который, как уверял дядя Рэндольф, достался мне от отца, я спросил: – Связан родством? Имеешь в виду, они дети богов? У меня было сильное опасение, что Сэм начнет надо мной смеяться, однако она на полном серьезе ответила: – Есть эйнхерии-полубоги, но многие просто обычные смертные. Выбирают в Вальгаллу за честь и отвагу, а не за родственные связи. Во всяком случае, именно так должно быть, – добавила она то ли задумчиво, то ли с досадой. – А ты как стала валькирией? – полюбопытствовал я. – Погибла геройской смертью? Она улыбнулась. – Да пока нет. Я все еще среди живых. – Как это у тебя получается? – Веду двойную жизнь, – развела руками она. – Сейчас побуду с тобой на обеде, а после придется бежать домой и доделывать то, что нам задали по математике. – Шутишь! – Какие уж могут быть шутки с домашкой по математике, – бросила она хмуро. Дверь лифта отъехала, и мы шагнули в пространство размером со стадион. Челюсть моя отвисла. – Ну ничего себе! – Добро пожаловать в нашу трапезную «Пир Павших Героев», – подтолкнула меня легонько вперед Сэм. Длинные ряды столов, как скамьи стадиона, ярусами спускались вниз, с той только разницей, что на том месте, где на стадионе находится арена, здесь росло гигантское дерево, куда объемней и выше статуи Свободы. Нижние его ветви располагались на вышине в сотню футов от пола, крона же накрывала весь зал и протискивалась сквозь широкое отверстие в куполе наружу, откуда сияло множеством звезд черное ночное небо. Вполне допускаю, что взгляд мой выхватил из этой величественной картины не самую важную деталь, но я, совершенно заинтригованный, поинтересовался: – А зачем там, на дереве, коза сидит? Точнее, среди ветвей сидело много разных животных, и я даже не знал, как некоторые из них называются, но на нижней ветке покачивалась толстая лохматая коза. Из ее распухшего вымени, не прекращая ни на секунду, в несколько струй лилось молоко. Ну прямо душ незавинченный. А под этим раскачивающимся молочным душем сновала команда из четырех крепких воинов, подпиравших плечами жерди, на которых висело ведро. Коза на ветке моталась из стороны в сторону, и эти парни под ней делали то же самое, чтобы струи не проливались мимо ведра. Двигаться им приходилось много, но молоко все равно попадало не только в ведро, но и на них, и они уже полностью вымокли. – Козу зовут Хейдрун, – сообщила мне Сэм. – Из ее молока варят медовуху Вальгаллы. Она очень вкусная. Скоро сам убедишься. – Для этого те чуваки за ней и гоняются? – с сочувствием поглядел я на надрывающихся ребят с ведром. – Не слишком-то благодарный труд, – кивнула Сэм. – Веди себя прилично, если не хочешь сам заступить на это мучительное дежурство. – А не проще козу снять с ветки? – Нет, – возразила Сэм. – Это коза свободного содержания, и на дереве молоко у нее получается качественней! – Ну ладно, с козой-то понятно, но на дереве ведь и других животных полно. Я вижу там белок, опоссумов… – И сахарных сумчатых летяг, и ленивцев, – подхватила Сэм. – Они все очень милые. – Милые-то, конечно, но вы ведь здесь все же едите, а они на вас сверху… – Я умолк, отыскивая слова поприличнее. – Своими биологическими отходами. – Животные с дерева Лерад ведут себя очень цивилизованно, – с уверенным видом заявила Сэм. – Дерево Ле-рад? – повторил по слогам я. – Вы что, ему дали имя? – У всего важного обязательно есть свои имена, – очень серьезно проговорила моя валькирия. – Тебя ведь вот тоже как-то зовут. – Очень смешно. – Некоторые из животных бессмертны, – пропустила мимо ушей мою реплику Сэм. – И заняты важной работой. Вот я не вижу сейчас его, но где-то здесь есть олень Эйктюрнир. Мы зовем его Эйк. Ты водопад заметил уже? Не заметить такое было бы трудно. С высоты дерева по бороздкам коры бежала вода и, собравшись в мощный поток возле нижней ветки, устремлялась белым пенящимся ревущим занавесом в пруд величиной с олимпийский бассейн, разлившийся между двумя исполинскими корнями дерева. – Воду на дереве беспрестанно выбрызгивает из рогов Эйк, – продолжала объяснение Сэм. – А из этого пруда она уходит под землю, чтобы пополнить подземные реки каждого из миров. – Вся вода из оленя? Выброс его рогов? – несколько прибалдел я. – Знаешь, Сэм, это как-то намного меняет дело. В школе на географии и естествознании мне рассказывали совсем другое. – Ну, не совсем вся вода из рогов, – внесла маленькую поправочку Сэм. – В подземные реки еще попадают растаявший снег, дождевая вода и разные загрязнители вроде фтора или слюней йотунов. – Йотунов? – не знал я такого химического соединения. – Ну, их еще великанами называют. Похоже, она надо мной не прикалывалась, хотя точно определить было трудно. Губы поджаты, глаза мечутся из стороны в сторону. То ли сдерживается с трудом от смеха, то ли ждет внезапного нападения. Классный бы из нее, наверное, стэндап-комик вышел. Только топор на поясе несколько выпадал из образа. Лицо ее показалось мне вдруг знакомым до странности. Этот нос, овал подбородка, темные волосы с красно-медным отливом… – Мы когда-нибудь раньше встречались? – спросил я напрямик. – Ну, прежде чем ты меня выбрала кандидатом в Вальгаллу. – Не думаю, – пожала она плечами. – Но ты же смертная. И живешь в Бостоне. – В Дорчестере, – уточнила она. – Учусь на втором курсе Королевской академии. Живу с дедушкой и бабушкой. И уйму времени трачу, изобретая предлоги, чтобы смываться сюда и работать валькирией. Вот, например, сегодня мои дорогие Джид и Биби думают, будто я натаскиваю по математике группу студентов. Еще какие-нибудь вопросы есть? – осведомилась она таким тоном, что мне стало ясно: с беседой на личные темы пора закругляться. У меня вообще-то как раз в это время в голове вертелся вопрос, почему она живет с дедушкой и бабушкой. Но я вовремя вспомнил, каким она тоном произнесла, что понимает мою тоску по маме. – Нет уж, хватит вопросов, – проговорил я вслух. – Иначе у меня мозг взорвется. – Это будет неаккуратненько, – хихикнула Сэм. – Давай-ка лучше найдем твое место, прежде чем… Ее перебил резкий стук распахнувшихся разом дверей по всему периметру зала. В них ринулись тучи армий Вальгаллы. – Обед подан, – сказала Сэм. Глава XIII Фил-картошка достойно встречает гибель Нас подхватил поток оголодавших воинов. Волны эйнхериев, толкаясь, галдя и смеясь, устремились из всех дверей в зал. – Держись за меня, – велела мне Сэм. Она крепко схватила мое запястье, и в следующее мгновение я вместе с ней взмыл ввысь не хуже какого-нибудь Питера Пена. – А предупредить? – завопил я, уже поднимаясь в воздух. – Я же сказала: держись за меня, – спокойно проговорила она. Мы пронеслись над головами у воинов, чем абсолютно не привлекли их внимание. Впечатлился только один счастливчик, которого я случайно пнул по физиономии. Вокруг нас порхали другие валькирии. Одни сопровождали к столу своих подопечных воинов, другие держали в руках подносы с едой и кувшины с напитками. Стол, к которому направлялись мы с Сэм, определенно был главным. Представьте себе места, которые заняла бы команда «Селтикс», если бы принимала кого-то на своей территории, и вам станет ясно, каким образом я это определил. Дюжина чуваков с мраморными лицами сидели перед золотыми тарелками и украшенными драгоценными камнями кубками. На представительском месте красовался пустой деревянный трон с высокой спинкой, на которой устроились, словно у себя дома, два ворона, сосредоточенно чистившие перышки. Сэм подвела меня к другому столу, слева от главного, где как раз в это время устраивались еще двенадцать гостей: две девушки, четверо чуваков в заурядном прикиде для улицы и шесть валькирий, одетых примерно так же, как Сэм. – Тоже вновь прибывшие? – полюбопытствовал я. Брови Сэм хмуро сошлись к переносице. – Семеро за одну ночь. Не многовато ли будет? – Ты считаешь, что это плохо? – не совсем понял я ее реакцию. – Если погибших героев становится больше обычного, значит, в мире творится что-то плохое, – тихо проговорила она, – а это… – Она осеклась и поджала губы, а потом совсем другим тоном скомандовала: – Ладно. Давай садиться. Но, прежде чем мы успели занять места за столом, на нашем пути возникла долговязая валькирия. – Ну и кого же ты нам доставила, Самира аль Аббас? Еще одного полубога или шпиона своего папочки? На вид ей было лет восемнадцать, а рост позволял ей спокойно претендовать на место четвертого номера в баскетбольной команде. Светлые, почти белые волосы она заплела в две косы. Поверх зеленого платья на ней висел патронташ, из ячеек которого торчали молотки. «Странный выбор оружия, – показалось мне. – Если только в Вальгалле повсюду не торчат гвозди, которые надо забить». Впрочем, на шее у девушки я разглядел амулет, тоже в форме молотка. Взгляд ее светло-голубых глаз был холоден, как зимнее небо. – Гунилла, – произнесла напряженным голосом Сэм. – Это Магнус Чейз. – Рад встрече, Горилла, – протянул я долговязой валькирии руку. У нее от ярости даже ноздри раздулись. – Я Гунилла, капитан валькирий. А ты, новичок… Оглушительный рев, который я уже слышал в колонках своего номера, разнесся по залу. Теперь мне стало ясно, откуда он исходил. Двое парней держали у основания дерева рог размером с каноэ – немаленькое, видать, животное было, если могло такое носить на своей голове, – а третий парень дудел в него, покраснев от натуги. Тысячи воинов стали рассаживаться по местам. Гунилла, свирепо на меня зыркнув, развернулась на каблуках и промаршировала к главному столу. – Будь осторожен, – предупредила Сэм. – Гунилла могущественна. – И к тому же злобная задница, – добавил я. На лице Сэм промелькнула улыбка. – Ну, в общем, и это тоже. Вид у нее был растерянный, и она с такой силой сжимала висящее на боку топорище, что побелели костяшки пальцев. Шпион ее папаши? Интересно узнать, что имела в виду Гунилла-Горилла? Но горло у меня побаливало после прежних неосторожных вопросов, и повторять эксперимент мне совсем не хотелось. Я уселся на самом краю стола, поэтому завести разговор с кем-то из остальных новичков не мог. Единственной моей соседкой была Самира. Сотни валькирий летали по залу, разнося еду и питье. Едва у кого-то из них кувшин становился пустым, она пикировала вниз к тому самому золотому ведру (это ведро стояло теперь на огне, и в нем бурлила и пенилась медовуха из козьего молока), наполняла кувшин и снова взмывала с ним ввысь, чтобы наполнить кубки присутствующих на обеде. Главное блюдо поджаривалось над костром, ярко пылающим в яме под деревом. На вертел была нанизана туша какого-то зверя, который при жизни был явно столь же огромен, как голубой кит. Ко мне спустилась валькирия с тарелкой еды и кубком. Что мне подали за мясо, понять я не мог, но пахло оно обалденно. Впрочем, гарнир из картошки, политой каким-то соусом, тоже вполне меня вдохновил. Но несмотря на то что мне давненько уже не приходилось есть горячего, я все же, прежде чем за него приниматься, полюбопытствовал: – Что это за животное? – Его зовут Сэхримнир, – вытерев губы ладонью, ответила Сэм. – Да ладно прикалываться, – рассердился я. – Кто это, интересно, дает имена тому, кто идет на обед? Ты бы еще сказала, что эту картошку Стивом зовут. Сэм закатила глаза. – Не угадал. Картошку зовут Фил. А Стив – это хлеб. Глаза у меня чуть не вылезли из орбит. Она засмеялась. – Шучу. Имя на самом деле есть только у Сэхримнира. Это волшебный зверь Вальгаллы. Каждый день его убивают и жарят к обеду, но каждое утро он снова жив и здоров. – Хреновая жизнь у этого зверя, – посочувствовал я. – На что он хоть похож? Вроде коровы? Или вроде свиньи? Или… – Да на что хочешь, – не стала Сэм дальше слушать мои догадки. – У меня на тарелке говядина. А другими частями Сэхримнир дает куриное или свиное мясо. Я-то свинину не ем, но многим здесь она очень нравится. – А вот если я, например, вегетарианец и хочу фалафель? Сэм вылупилась на меня с таким видом, будто я вдруг превратился в страуса. – Ты что, серьезно? – А почему нет. Вообще-то, конечно, я не вегетарианец, но фалафель люблю. – Ну, если тебе так хочется, попроси левый бок. Эта часть Сэхримнира состоит из тофу и фасолевой пасты. Повара с помощью разных приправ могут придать им вкус чего хочешь. – У вас есть животное с левым боком из сои? – Это Вальгалла. Рай для воинов на службе Одина. Какую бы ты ни предпочел еду, вкус ее должен быть идеален. Мой желудок отреагировал на ее слова жгучим голодом, и я накинулся на стоящую передо мной поджарку. Вкус ее оказался и впрямь идеален. В жизни еще не пробовал столь правильного сочетания соли, сахара и пряностей. Хлеб был как теплое облако с маслянистой корочкой. И Фил-картошка мне очень понравился. Я никогда особо не фанател от козьего молока, и, честно сказать, прикасаться к кубку мне не хотелось. Однако, едва глотнув продукт от козы свободного содержания, я уже просто не мог остановиться. Оно чем-то напоминало шипучий сидр, в котором каким-то чудесным образом соединялось все самое вкусное, что только может быть в напитке. Сладко, но не до приторности. Аромат ежевики, меда и чего-то еще, что я даже не мог и определить. Кубок мой опустел, и все чувства вдруг обострились, но совсем по-другому, чем от алкоголя. (Ну да, я пробовал его. Меня стало тошнить. Потом еще раз попробовал, и меня опять вырвало.) От медовухи Вальгаллы меня не мутило, голова не кружилась и спать не хотелось. Она бодрила подобно крепкому кофе-эспрессо со льдом. Напиток наполнил меня энергией и уверенностью в себе. – Отличная штука, – отдал я ему должное, ставя на стол пустой кубок. Пикирующая валькирия мигом снова его наполнила и улетела. Я глянул на Сэм, которая в это время стряхивала хлебные крошки со своего зеленого платья. – Тебе тоже приходится иногда по столовой дежурить? – Конечно, – подтвердила она. – Мы это делаем по очереди. Обслуживать эйнхериев – большая честь. – Тон ее был торжественен, ни капли иронии. – Сколько же здесь валькирий? – Несколько тысяч, – откликнулась Сэм. – А эйнхериев? Она, надув щеки, задумчиво потерла пальцем подбородок. – Полагаю, десятки тысяч. Я ведь тебе уже объясняла: это лишь первый заход на обед. Потом последуют еще два – для воинов средней и старшей групп. В Вальгалле пятьсот сорок дверей, и в каждую могут одновременно пройти на битву восемьсот воинов. Значит, здесь в общей сложности четыреста тридцать две тысячи эйнхериев. – Ну и прорва, – выдохнул я. – Вообще-то мне кажется, что число это сильно преувеличено. Но… – она пожала плечами. – Точную цифру может назвать только Один. Когда Рагнарок настанет, нам потребуется большая армия. – Рагнарок? – переспросил я. – Конец света, – начала объяснять мне Сэм. – Все девять миров уничтожит гигантский пожар, а армии богов и великанов двинутся друг на друга в последний бой. – А-а, в этом смысле, – протянул я. Павших бойцов в трапезной было море. Мне это напомнило Ольстонскую школу, где я начал учиться за несколько месяцев до того, как погибла мама и моя жизнь полетела в помойку. Во время перемен в коридоры там высыпало тысячи две учеников, а кафетерий вообще напоминал аквариум с пираньями. Но даже эта школа не могла идти ни в какое сравнение с Вальгаллой. – А это что еще за крутые чуваки? – указал я туда, где за столом сидели ребята с виду постарше. – Я бы не стала их называть крутыми чуваками, – откликнулась Сэм. – Это таны, лорды Вальгаллы. Каждый из них приглашен персонально Одином сидеть за этим столом. – Ты имеешь в виду, что пустой трон… – Да, он для Одина, – договорила она за меня. – Только… Ну, он давно уже не показывался на обедах, зато два его ворона за всем здесь следят, чтобы после ему доложить. Взгляд черных блестящих глаз этих птиц порядком меня доставал. Казалось, они следят персонально за мной. Сэм указала направо от трона. – Это Эрик Бладекс. А рядом с ним сидит Эрик Красный. – Много Эриков, – попутно отметил я. – А дальше – Лейф Эриксон. – Кто? – Я чуть не подскочил на стуле. – Но где же его железный бюстгальтер? – Будем считать, что я этот твой комментарий не слышала, – скороговоркой бросила Сэм. – Рядом с Эриксоном сидит Снорри. Потом – наша дорогая подруга Гунилла. Затем лорд Нельсон и Дэви Крокетт [5] . – Дэви? – Это меня совершенно ошеломило. – Нет, ты серьезно? 5 Дэви Крокетт (1786–1836). Американский путешественник, офицер и политик, чьи приключения на Диком Западе стали темой множества народных легенд. Сэм коротким кивком подтвердила, что так и есть, и продолжила: – А в самом конце стола сидит Хельги. Он здесь управляющий. Впрочем, наверное, ты уже с ним встречался. Хельги, похоже, неслабо проводил время, хохоча над чем-то, что говорил ему Дэви Крокетт, и дуя из кубка волшебную медовуху. За спиной его стоял бедняга Хундинг, срывая с большой виноградной грозди по одной ягодке и передавая ему на съедение. – Что за дела такие у этого управляющего со швейцаром? – решил выяснить я. Сэм поморщилась. – Кровная месть в прошлой жизни. А когда после смерти оба попали сюда, Один признал больше заслуг за Хельги и поставил его во главе гостиницы. А тот первым делом издал приказ, которым назначил Хундинга своим слугой и с тех пор поручает ему всю черную работу. – Паршивый какой-то рай получился у Хундинга, – посочувствовал я. – Даже в Вальгалле есть своя иерархия, – чуть помолчав, сообщила мне Сэм. – Думаю, что тебе не захочется очутиться в самом низу социальной лестницы, а потому запомни: как только начнется церемония… Никакого совета она мне дать не успела. Таны начали колотить кубками по столу, к ним тут же присоединились эйнхерии, и зал утонул в пульсирующе-оглушительном звоне металла. Хельги встал и поднял высоко вверх свой кубок. Шум мигом стих. – Воины! – зычно грянул управляющий, заполнив голосом все пространство зала. Он сейчас выглядел столь величественно, что я лишь с большим трудом узнавал в нем управляющего отеля, который совсем недавно, чуть ли не извиняясь, предложил мне номер «люкс» и ключ от мини-бара. – Сегодня наши ряды пополнились семью новыми павшими, – с пафосом продолжал он. – Это сам по себе достаточный повод для торжества. Но сегодня вас ожидает еще и сюрприз. Благодаря стараниям капитана валькирий Гуниллы мы впервые сможем не только услышать о подвигах вновь прибывших, но и увидеть, что они совершили. У Сэм вырвался сдавленный стон, и она часто-часто забормотала: – Нет. Нет, нет, нет… – Церемонию представления мертвых считаю открытой! – громче прежнего провозгласил Хельги. – Начинаем! И вся уйма воинов в зале выжидающе уставилась на меня. Глава XIV Видеорепортаж «Полеты валькирий» Ура! Я последний! Какое же облегчение охватило меня, когда выяснилось, что представлять вновь прибывших эйнхериев начнут с другой стороны стола. Впрочем, я наслаждался отсрочкой только до той поры, пока не увидел, чем отличились другие павшие, чтобы попасть в Вальгаллу. Хельги провозгласил: – Ларс Алстром! Плотный светловолосый парень и его валькирия вскочили на ноги. Он до того волновался, что опрокинул кубок. Волшебная медовуха плеснула ему на штаны. Ну, полное впечатление, что он со страха описался. По залу пронесся смех. Хельги, по-моему, тоже готов был расхохотаться, но губы его лишь чуть растянулись в улыбке, а потом он продолжил: – Как многим из вас известно, капитан валькирий Гунилла посвятила последние месяцы модернизации оборудования своего сестринства. Теперь, благодаря ее усилиям, доспехи валькирий снабжены видеокамерами, что позволяет, во-первых, держать их деятельность под контролем, а во-вторых, как я очень надеюсь, развлечь вас впечатляющими видеорепортажами с места событий. Зал огласился восторженным гулом, и воины снова заколотили кубками по столам, а Сэм, по-моему, в это время яростно выругалась, но слов ее за поднявшимся шумом я не расслышал. Хельги поднял вверх кубок, призывая народ к тишине. – Итак, представляю вам видеорепортаж «Глазами валькирии»! – объявил он послушно умолкающему залу. В воздухе вокруг дерева, прямо на уровне наших глаз, возникло кольцо огромных голографических экранов. Камера, видимо, закрепленная на плече валькирии, парящей в небе над местом действия, то и дело съезжала с объекта, однако происходящее, несмотря на это, было достаточно ясно. В Северном море тонул паром. Он до того накренился, что половина спасательных шлюпок болталась на недосягаемой высоте. Пассажиры бросались в панике за борт. Спасательные жилеты на многих из них отсутствовали. Валькирия снизилась. Картинка стала контрастнее и крупнее. Ларс Алстром, вооружившись огнетушителем, начал карабкаться вверх по кренящейся палубе к двери, которую заблокировал тяжелый металлический контейнер. Ларс попытался сдвинуть его, но не смог. Оказавшиеся в ловушке пассажиры изо всех сил колотили в окна. Ларс что-то крикнул им, не то по-шведски, не то по-норвежски. Слов я не понял, но смысл мне был совершенно ясен: «Немедленно отойдите!» Едва они подчинились, Ларс начал лупить по стеклу огнетушителем. На третьем ударе его старания увенчались успехом. Стекло разлетелось. Видно было, что холод на палубе адский, но Ларс, решительно скинув с себя пальто, бросил его на осколки стекла в окне и помог всем до последнего пассажирам выбраться наружу. Когда они кинулись к шлюпкам, Ларс, снова взяв в руки огнетушитель, побежал за ними. Паром накренился сильнее прежнего. Ларс сорвался и, слетев стремительно вниз, втесался на полной скорости головой в стену. От его неподвижного тела пошло сияние. Рядом с ним в кадре возникла валькирия, простерев к нему руки. Из тела Ларса вышел мерцающий золотом призрак. Я как-то сразу просек, что это его душа. Золотой Ларс взял валькирию за руку. Экран погас. Конец фильма. Зал сотрясли громкие аплодисменты. Таны за главным столом принялись что-то вполголоса обсуждать. Я сидел достаточно близко от них и смог уловить кое-что из их дискуссии. Лорд Нельсон спрашивал с озадаченным видом, корректно ли засчитать огнетушитель в качестве боевого оружия? – Да какая им разница? – склонился я к уху Сэм. Она нервозно раздирала на маленькие кусочки свой ломоть хлеба. – Попасть в Вальгаллу достоин лишь воин, погибший в бою с оружием в руках. Прочие варианты не допускаются. – То есть, – начал шептать я ей на ухо, – любой, кто схватит меч, проткнет им себя и откинет копыта, достоин Вальгаллы? Она фыркнула: – Разумеется, нет. Если кто-то, без разницы молодой или старый, хватает меч с одной только целью расстаться с жизнью – это предосудительно. Самоубийство – не героизм, а слабость. Самопожертвование и мужество предполагают незапланированный героизм в ответ на критическую ситуацию. Это порыв души, повинуясь которому ты рискуешь собой, не думая, что получишь какую-нибудь награду. – То есть если таны сейчас решат, что новичок не имеет права жить здесь, то его отправят обратно? – Я постарался, как мог, не выдать в своем вопросе надежды. – Если уж превратился в эйнхерия, пути назад нет. Возможно, тебя назначат на самые неприятные работы. Вполне вероятно, тебе будет трудно завоевать уважение окружающих. Но ты по-любому останешься в Вальгалле. Если же таны выносят решение, что попавший сюда проявил недостаточно героизма, – она отвела взгляд в сторону, – наказывают не его, а валькирию. – А-а, – только и смог протянуть я в ответ. Теперь-то мне было ясно, почему все валькирии за столом так нервничают. Таны тем временем стали голосовать, в результате чего было вынесено решение, что в данном случае огнетушитель вполне правомерно расценивать в качестве боевого оружия, а значит, и гибель Ларса вполне соответствует формулировке «погиб в бою». – Врага страшней и опасней морской стихии не существует! – с пафосом объявил Хельги. – Поэтому мы считаем Ларса Алстрома достойным Вальгаллы! И снова аплодисменты. Бедняга Ларс стоял едва жив. Не держи его крепко валькирия, наверняка бы вообще свалился под стол. Когда шум приветствий затих, Хельги громко осведомился: – Ларс Алстром, а знаешь ли что-нибудь ты про своих родителей? – Я… – Голос у новичка сорвался. – Я никогда не знал своего отца. – Явление это нередкое, – с напыщенным видом кивнул ему Хельги. – Обратимся же за ответом к мудрости рун, если только Всеобщий Отец не решит вмешаться. Все уставились на пустующий трон. Оба ворона, распушив перья, каркнули, но место Одина так и осталось пустым. Хельги не то чтобы удивился, но явно прикис и перевел взгляд от трона в сторону вертела, где из толпы подавальщиц и поваров уже выбредала дама в зеленом платье с капюшоном. Лицо ее разглядеть под ним было трудно, но сгорбленная спина и узловатые пальцы свидетельствовали, что свои молодые годы она оставила далеко позади. – Это еще что за ведьма? – прошептал я Сэм прямо в ухо. – Вала, провидица. Колдует, читает будущее и все такое прочее. Дошкандыбав ревматическими конечностями до нашего стола, Вала остановилась перед Ларсом Алстромом и начала рыться в складках своего платья. Я увидел в ее узловатых пальцах кисет. Она вытряхнула из него горсть доминошин с рунами, кажется, точно таких, какие я видел в кабинете у дяди Рэндольфа, или очень на них похожих. – Руны-то для чего? – поглядел я на Сэм. – Это древний алфавит викингов, но каждая буква его в то же время обозначает какую-нибудь из высших сил. Бога, вид волшебства или стихию природы. Это вроде как генетический код Вселенной. По этим камешкам Вала читает судьбу. Но величайшим колдунам вроде Одина даже они не нужны. Они обладают даром проникать в суть вещей и явлений и изменять ее, просто произнося названия рун. Я ввел в свой блок памяти маленькую пометку: избегать Одина. Вот уж совсем не хочу, чтобы кто-нибудь изменил еще сильней мою сущность! Вала тихонько побормотала себе под нос, а затем кинула доминошины себе под ноги. Некоторые упали рунами вверх, но внимание всех привлекла лишь одна из них, и вырезанная на ней руна вмиг засияла на голографическом экране: Меня эта загогулина с перпендикуляриной совершенно не тронула, но тысячи глоток покойников вдруг исторгли восторженный рев: – Тор! И принялись как бешеные скандировать: – Тор! Тор! Тор! Тор! – Ну, просто не обойтись здесь без еще одного отпрыска Тора, – хмуро бросила Сэм. – А что с ними не так? – спросил я. – Да нет, они просто отличные. Гунилла одна чего стоит. Она дочь Тора. – Ну, если другие такие же… – стало все ясно мне. Я покосился на капитана валькирий. Она улыбалась, и от этого выглядела гораздо злее и неприятней, чем когда была мрачной. Когда стадион покойников наконец перестал скандировать, Вала воздела вверх иссохшие руки. – Возрадуйся, Ларс, сын Тора! Руны свидетельствуют, что ты будешь доблестным воином в последнем сражении Рагнарок. А завтра же, в своем первом бою, докажешь отвагу свою, и тебя обезглавят. Зал взорвался восторженным ревом и громким хохотом. Лицо Ларса стало белее снега, но это еще сильнее развеселило присутствующих. Словно потерять голову – это такой брутальный прикольчик для настоящих мужчин. Вала собрала доминошины с рунами и удалилась. Валькирия Ларса помогла своему подопечному опуститься на стул. – Церемония продолжается! – возгласил Хельги. Следующей оказалась Дэдэ. Она спасла кучу детей у себя в деревенской школе, когда их явились похитить солдаты Варлорда. Хитрюга Дэдэ прикинулась, будто один из них ей очень нравится, и так его охмурила, что он ей дал посмотреть ружье. Ну, и как только оно у нее оказалось в руках, она начала стрелять по врагам. В итоге ее, конечно, прибили, но ей удалось выиграть время, и все остальные школьники смылись. Ролик у валькирии получился жесть и так понравился мертвым викингам, что они хлопали стоя. Вала снова кидала под ноги руны. Предки Дэдэ оказались обычными смертными, но это ничуть не убавило восторг зала. Когда же было объявлено, что она, согласно своей судьбе, тоже даст жару противнику в Рагнарокском последнем сражении, на следующей же неделе ей отфигачат обе руки, а через сто лет она удостоится чести сидеть за столом танов, публика просто взвыла от радости. Четверо других новичков тоже произвели сильное впечатление. Они, в свою очередь, спасли людей и отважно пожертвовали жизнями. Трое из них происходили из смертных. Четвертый был сыном Одина. – О-о-о! – взволновалась от этой вести уйма эйнхериев. – Я уже тебе говорила, что Одина уже долгое время никто здесь не видел, – начала растолковывать мне причину ажиотажа Сэм. – Поэтому каждый знак, что он, как и прежде, вращается среди смертных, нам очень дорог. Последняя среди новичков оказалась дочерью Хеймдалля. Викинги снова впали в бурный ажиотаж, а я начал рыться в памяти, пытаясь сообразить, кто это такой. Голова моя пухла от впечатлений. Чувства были обострены до предела медом волшебной козы. И я понял, что дело дошло до нашей части стола, только в тот момент, когда Хельги выкрикнул: – Магнус Чейз! Поднимись, и мы вместе порадуемся твоему мужеству! Глава XV В мое видео запустили вирус Моим мужеством не впечатлился никто. Пока его демонстрировали на экранах, я весь изъерзался, а зал сначала окутывало разочарованное молчание, а затем вся эта публика забурчала и заворчала, временами взрываясь недоуменным смехом. Происходящее зафиксировалось на камере лишь разорванными фрагментами. Я на мосту лицом к лицу с Суртом в момент, когда он вызвал огненный ураган. Камера крупным планом хватает меня, грозящего Сурту ржавой железкой. Появляются Хэрт и Блитц. Блитц врезает Черному по башке знаком «Уступите дорогу утятам!». Игрушечная стрела Хэрта с жизнерадостным писком врезает по моей заднице. Сурт наносит мне удар в диафрагму и лупит ногами по ребрам. Я извиваюсь от боли. Меня тошнит. Дальше кадры мелькают и прыгают. Камера останавливается, когда я уже прижат к парапету моста. Сурт кидает в меня асфальтово-огненное ядро. Я взмахиваю мечом и промазываю. («О-о-о!» – стонет зал, когда раскаленный асфальт врезается в мое брюхо.) Сурт меня атакует, и мы с ним вместе летим через парапет вниз, брыкаясь и извиваясь. Камера берет четким и крупным планом момент, когда мы вот-вот ударимся о воду. Меч торчит из живота Сурта, но руки мои не на эфесе, а стискивают толщенную шею противника. По залу пошло неуютное бормотание. – Но это же было совсем по-другому, – не выдержал я. – Кто-то все здорово подредактировал. В шутку, что ли? Сэм сидела с окаменевшим лицом. Гунилла за столом танов ухмыльнулась. Теперь я все понял: «Это была ее камера. И ее редакция». Видимо, ей хотелось свести какие-то счеты с Сэм. Вот она и смонтировала кадры так, что я выглядел идиотом. Честно сказать, задача была не слишком трудна. Хельги поставил кубок на стол. – Самира аль Аббас. Прошу объясниться. Руки Сэм комкали зеленый платок. По-моему, ей больше всего хотелось укрыться им с головой в надежде, что после этого все исчезнет. И я ее понимал. – Магнус Чейз погиб храбро, – сказала она. – Он выступил в одиночестве против Сурта. В зале опять поднялось недовольное бормотание. Один из танов встал. – На каком основании ты утверждаешь, что это был именно Сурт? Бесспорно, мы видели огненного йотуна. Однако пытаться нас убедить, что на мосту оказался сам лорд Муспелльхейма… – Я вполне отвечаю за то, что видела, Эрик Бладекс! – выкрикнула Самира. – Магнус Чейз, – указала она на меня с таким видом, словно я был прославленным призовым конем, – спас множество жизней на этом мосту. Видеоролик не отражает полной картины. Это действительно героический подвиг. И тот, кто его совершил, достоин быть среди павших воинов. Из-за стола поднялся еще один тан: – Но он ведь погиб не с мечом в руке. – Лорд Оттер… – чувствовалось, что Сэм едва держит себя в руках. – Таны и прежде не всегда обращали внимание на эту деталь. Держал или нет Магнус Чейз в руках меч перед самым моментом гибели, не так уж важно. Он храбро погиб в бою, а это все-таки главное в Законе Одина. Лорд Оттер высокомерно фыркнул. – Премного тебе благодарен, Самира аль Аббас, дочь Локи, за то, что ты учишь нас понимать Закон Одина. Напряжение в зале выросло градусов эдак на тридцать. Рука Сэм потянулась к топору, и, наверное, только я разглядел, как дрожали у нее пальцы. Имя Локи мне было известно. В скандинавских мифах это могущественный злодей, рожденный от великанов, и злейший враг богов. Но если Сэм его дочь, почему она здесь и каким образом стала валькирией? Наши с Гуниллой взгляды случайно пересеклись. Ох, как же она наслаждалась создавшейся напряженкой. И, по-моему, прилагала большие усилия, чтобы спрятать победоносную улыбку. Ну, если она дочь Тора, то ясно, почему ненавидит Сэм. В старых историях ее предок и Локи вечно бьют друг другу морду. Таны принялись совещаться по поводу ситуации. Наконец управляющий Хельги сказал: – Самира, мы не усматриваем в смерти этого юноши ощутимого героизма. Нам показали гнома и эльфа с игрушечным оружием… – Гнома и эльфа? – вырвалось у меня, но Хельги, словно не слыша, продолжил: – …Огненного йотуна, который упал с моста, прихватив с собой юношу. Разумеется, если сын Муспела приходит в Мидгард, это следует расценить как нештатную ситуацию, но такое случалось и раньше. – Шутовство, а не ситуация, – хохотнул тан с пушистыми бакенбардами. – Видели бы вы гигантского старого огненного йотуна в битве при Аламо у Санта-Анны. Вот это я вам скажу… – Да, да, спасибо, лорд Крокетт, – снова завладел инициативой Хельги. – Но, как уже было сказано, – он прокашлялся, – нам было представлено крайне мало свидетельств, что Магнус Чейз достоин Вальгаллы. – Милорды, – проговорила Сэм так терпеливо и вкрадчиво, словно бы обращалась к детям. – Эта видеозапись не отражает подлинной ситуации. Хельги засмеялся. – Ты имеешь в виду, что зрение всех нас обманывает? – Нет, я имею в виду, что вам нужно выслушать мою точку зрения, – стойко держалась Сэм. – Раньше валькирии всегда сами рассказывали о поступках своих героев. Это ведь наша традиция. – Простите меня, милорды, что вмешиваюсь, но Самира права, – встала из-за стола Гунилла. – Может, вы все-таки согласитесь послушать, что скажет дочь Локи? В зале поднялся свист. – Нет! Нет! Нет! – разом крикнули несколько воинов. – Тихо! – унял гвалт Хельги. – Гунилла, ты оказываешь большую честь своему сестринству, встав на защиту одной из валькирий. Но Локи всегда был мастером гладкой и убедительной лжи. Поэтому лучше верить своим глазам, чем словам, за которыми может скрываться какой-нибудь хитрый замысел. Воины начали аплодировать. Гунилла пожала плечами, и с видом что-же-я-сделала-все-что-могла опустилась на стул. – Магнус Чейз! – выкрикнул Хельги. – Тебе известна твоя родословная? Первым моим желанием было ответить: «Нет, зато я уверен, что сам ты произошел от кого-то наглого и тупого!» Поэтому мне пришлось мысленно сосчитать до пяти, прежде чем у меня получилось спокойно произнести: – Нет, я не знаю отца. Но вот что касается этого видео… – Возможно, ты обладаешь потенциалом, который пока от нас скрыт, – перебил меня Хельги. – Может быть, ты сын Одина, или Тора, или кого-то другого из благородных богов войны, и твое присутствие честь для нас. Обратимся же за ответом к мудрости рун, если только Всеобщий Отец не решит вмешаться. Он глянул на трон, который по-прежнему оставался пуст. Оба ворона пристально изучали меня пронизывающими до нутра взглядами черных голодных глаз. – Ну, хорошо. Приведите Валу, – распорядился Хельги. Между корнями дерева, в том месте, где водопад устремлялся к черному озеру, набух и хлопнул с громким хлопком огромный пузырь. На водной поверхности возникли три женщины в белом. Зал замер в такой тишине, что стали слышны треск огня под вертелом и шум водопада. Тысячи воинов, вытаращившись, смотрели, как три белых женщины скользят по полу ко мне. – Что это, Сэм? – шепнул я. Рука ее безвольно соскользнула с топора. – Норны, – ответила мне она. – Твою судьбу явились прочесть сами норны. Глава XVI Норны? Зачем они здесь? Ну, хоть бы предупредил меня кто заранее, что со мной такое случится, шепнули бы или крикнули словно бы невзначай: – Эй, ты завтра летально нырнешь с моста и превратишься в бессмертного викинга. Поэтому почитай-ка, пока есть время, про Вальгаллу. Но я оказался совершенно неподготовлен. Что-то, конечно, мне было известно про норн. Я знал, что это такие дамочки, которые контролируют судьбы смертных. Но я понятия не имел ни как их звать, ни как нужно себя вести, если встретишься с ними. То ли мне следовало поклониться им, то ли что-нибудь преподнести, то ли начать от них срочно смываться, пока не поздно? Сэм едва слышно пробормотала: – Паршиво. Норны ведь появляются только в крайне сложных случаях. Мне совсем не хотелось быть крайне сложным случаем. Наоборот, мне хотелось быть случаем крайне простым: эй-отличная-работа-ты-герой-возьми-печеньку. А лучше бы даже так: прости-парень-это-ошибка-можешь-спокойно-себе-возвращаться-в-свой-мир-и-продолжать-обычную-жизнь. Нет, мне не слишком нравилась жизнь, которую я вел последние два года. Но даже она была несравненно лучше этой оценочной процедуры и всяких там бородатых Эриков, а точнее двенадцати танов, вынесших мне, словно суд присяжных, вердикт: «непригоден». Чем меньшее расстояние отделяло меня от норн, тем яснее мне становилось, насколько они огромные. Даже высокий мужчина едва доходил бы каждой из них до груди. Лица их были прекрасны, но монотонной своей белизной, вплоть до глаз, они нагоняли ужас. За норнами шлейфами свадебных платьев тянулся туман. Они остановились в двадцати футах от моего стола и вывернули вверх ладони. Руки у всех троих были словно вылеплены из снега. – Магнус Чейз… – Я так и не понял, какая из норн произнесла мое имя. Мягкий бесплотный голос ее разнесся по залу, сковав морозом мне голову. – Харбингер Волка. Толпа тревожно зашевелилась. Слово «Харбингер» мне где-то раньше уже встречалось. В каком-нибудь фантастическом романе, что ли? Его значения я не запомнил, но мне не нравилось, как оно звучит. А еще меньше нравилось, как звучит слово «Волк». В тот момент, когда я почти принял решение, что самым моим разумным поступком будет скорее отсюда смыться, вопя на бегу «Помогите!», в руках стоящей посередине норны начал сгущася туман и, уплотнившись, превратился в шесть доминошин с рунами. Она подкинула их вверх. Руны поплыли над ее головой, увеличиваясь, пока каждая не достигла размера доски объявлений. Я не умел читать руны, но сразу узнал ту из них, которая плыла в самом центре. Именно этот символ я вытащил из кисета у дяди Рэндольфа: – Феху, – объявил ледяной голос норны. – Руна Фрея. Тысячи воинов зашевелились на стульях, гремя и лязгая латами. Что еще там за Фрей? Мороз, казалось, сковал мне мозги. Мысли едва шевелились. Норны хором запели. Три призрачных голоса выводили слова и мелодию, от которых с дерева начали опадать листья: Выбор сделан был неправильно тобой, Был убит не для Вальгаллы тот герой. Девять дней к востоку солнце пролетит, — Связан зверь, но летний меч освободит. Сияющие руны растворились. Три норны отвесили мне поклон. Я повернулся к Сэм: – Как часто такое бывает? Она глядела на меня с таким видом, будто Гунилла ей только что врезала одним из своих молотков промеж глаз. – Нет, выбор не мог быть неправильным… Ведь мне говорили… Мне обещали… – Тебе кто-то сказал, чтобы ты меня выбрала? – Это было для меня новостью. Сэм что-то быстро забормотала себе под нос. С таким лихорадочным видом, наверное, принимаются вычислять в каком-нибудь центре космических полетов траекторию неожиданно сбившейся с курса ракеты. За столом танов лорды вновь начали совещаться. Зал таращился на меня тысячами глаз эйнхериев. Мой желудок сворачивался, как бумага, из которой делают оригами. Наконец Хельги удостоил меня внимания. – Магнус Чейз, сын Фрея! Судьба твоя вызывает в нас беспокойство. Лордам Вальгаллы необходимо время для взвешенного решения. Мы же пока тебя будем приветствовать как нашего соратника. Теперь ты один из эйнхериев, и это нельзя изменить, пусть даже ты к нам попал по ошибке. Он хмуро глянул на Сэм. – Самира аль Аббас, сами норны объявили твое решение ошибочным. Ты можешь что-то сказать в свое оправдание? Глаза ее широко раскрылись. Похоже, до нее вдруг дошло что-то важное. – Сын Фрея… – Она обвела взглядом зал в отчаянной попытке привлечь внимание всех к тому, о чем сейчас скажет. – Эйнхерии, разве вам и сейчас неясно? Раз это сын Фрея, значит, на мосту и впрямь был сам Сурт, и, следовательно, меч… – Она повернулась к столу танов. – Гунилла, ну ты-то должна понимать, что все это значит. Мы должны срочно найти этот меч. Поиск… Немедленно… Хельги постучал кулаком по столу. – Достаточно, Самира. Ты совершила серьезную ошибку, по тебе сейчас принимают решение, и ты не имеешь права отдавать нам команды о каких-то там поисках. – Не было никакой ошибки, – уверенно возразила Сэм. – Я все сделала в точности так, как мне приказали. И… – Приказали? – сощурившись, перебил ее Хельги. Сэм умолкла и сдулась. Хельги с суровым видом кивнул. – Понятно. Капитан Гунилла, ты не хотела бы высказаться, прежде чем я оглашу решение танов по этой валькирии? Гунилла вздрогнула. Блеск у нее в глазах потух. Ну, как если бы вы стояли в очереди на веселую карусель, а попали вместо нее на американские горки. – Я… – Она покачала головой. – Нет, милорд, мне добавить нечего. – Ладно, – снова заговорил Хельги. – Самира аль Аббас! За ошибочное решение по поводу Магнуса Чейза таны постановили тебя исключить из сестринства валькирий. Таким образом, ты лишаешься всех своих привилегий. Возвращайся с позором в Мидгард. Сэм крепко схватила меня за запястье: – Магнус, поверь мне: ты обязательно должен найти этот меч. Ты должен их остановить. Полыхнуло, как вспышкой от фотокамеры, и Сэм исчезла. Лишь остатки еды на тарелке да хлебные крошки вокруг ее стула свидетельствовали, что она мгновение назад еще сидела рядом со мной. – Наш пир окончен, – возвестил Хельги. – Завтра мы с вами увидимся на поле боя. Спите спокойно, и пусть вам приснится славная смерть. Глава XVII Я не заказывал бицепсы Спал я мало. И совершенно точно не видел ни одного сна о доблестной гибели. Ну типа был там, сделал это и удостоился жизни после смерти. Пока длился обед, мой диван починили и поставили на место. Я сел на него и начал читать свою старую детскую книгу про скандинавскую мифологию. Сведений о Фрее оказалось негусто. Всего одна крохотная картинка. Лес. Там резвится мужик-блондин в тунике. Рядом с ним девушка, тоже блондинка. И пара кошек играют возле их ног. «Фрей был богом весны и лета, – сообщалось в подписи под картинкой, – а также богом богатства, изобилия и плодородия. Хорошенькая же девушка, которая стоит рядом с ним со своими кошками, это его сестра-близняшка Фрея – богиня любви». Я швырнул книжку на пол. Похоже, мой отец был богом не первой, а скорее десятой величины и прохлаждался в лесах. Видать, вылетел из обоймы, как вылетают в самом начале звездульки на телеконкурсах вроде «Танцев со звездами». Сильно ли это меня достало? Да не так чтобы очень. Хотите верьте, хотите нет, но я всегда как-то мало брал в голову личность папаши. Ну ровным счетом не чувствовал себя без него каким-то неполноценным. Знаете, существует много таких, которые с детства и чуть не до самой смерти ноют: вот знал бы я своего отца, моя жизнь обрела бы смысл и мне стало бы ясно, кто я. Так вот, лично мне и так прекрасно было известно, кто я. Я был сыном Натали Чейз. Что же касается смысла жизни… А существует ли он вообще, этот смысл? Когда столько странного повидаешь, сколько пришлось за последние годы мне, возникают большие сомнения. Другое дело, что у меня накопилось многовато вопросов в списке под заголовком «Вот в это я не врубаюсь». Вопрос первый и самый главный: как у бездомного парня может быть папой бог богатства и изобилия? Злобненькая такая шуточка, правда? Вопрос второй: почему большой скверный чувак типа Сурта именно меня выбрал объектом своей атаки. Если он сам лорд Муспелльхейма, его величество Жарь-До-Хруста, мог бы, наверное, остановиться на ком-нибудь позначительней. Ну, хоть на детях Тора, к примеру. У их папаши вон целая видеоиндустрия, а Фрей даже кошек своих не имеет, вынужден у сестренки одалживать. Вопрос третий про Летний Меч. Если считать, что это тот самый, который я вытащил из реки, как он вообще в воде оказался? И почему он так важен? Вон сколько лет убил дядя Рэндольф на его поиски. И Сэм, перед тем как исчезнуть, сказала, что надо его найти. Значит, он действительно принадлежал моему отцу? Но тогда зачем же бессмертный бог позволил столь важной вещи валяться и ржаветь в течение тысячи лет на дне реки? Я поглядел на пустой карман. В голове у меня вертелись слова норн, которые я с удовольствием предпочел бы забыть. Харбингер Волка… Я наконец вспомнил, кто такой этот Харбингер. Предвестник, который сигнализирует о приближении могущественной силы. Ну, как привратник, объявляющий о выходе президента страны. Или как красное небо предупреждает, что быть урагану. Но я не хотел быть предвестником волка. И без того навидался этих зверюг на всю оставшуюся жизнь. Предпочту предвещать мороженое или фалафель. Выбор сделан был неправильно тобой… Не поздновато ли признавать ошибочку, если я уже все равно угодил в эти долбаные эйнхерии? Имя мое написано на двери, и ключ от мини-бара мне выдали. Был убит не для Вальгаллы тот герой… Эта строка мне нравилась больше. Она вполне могла означать, что я сумею отсюда выбраться. Как, впрочем, и то, что таны меня испарят вспышкой света или скормят своей волшебной козе. Девять дней к востоку солнце пролетит, Связан зверь, но летний меч освободит. Вот что меня и тревожило больше всего. Когда я последний раз проверял, солнце по-прежнему двигалось с востока на запад. Но вдруг и впрямь повернет в обратном направлении? Кто этот зверь? Волк. Готов об заклад побиться. Вечно только проклятый волк! Если меч должен освободить его, лучше пускай остается потерянным. Меня мучило смутное воспоминание. Связанный волк. Я взглянул на детскую книжку мифов. Мне на какой-то миг захотелось поднять ее с пола и вновь полистать, но я и так уже был достаточно выведен из себя. «Ты должен найти меч. Ты должен остановить их», – сказала мне Сэм. Стоило мне подумать о ней, на душе становилось скверно. Да, я по-прежнему на нее злился за то, что она затащила меня сюда. Тем более если вообще по ошибке. Но мне совершенно не нравилось, что ее вышибли из валькирий из-за подредактированного видео, которое выставляло меня абсолютным болваном. (Ну ладно, скромнее: чуть большим болваном, чем я был обычно.) Мне вдруг расхотелось о чем-либо думать, и я счел за лучшее лечь и поспать, хоть пока и не чувствовал никакой усталости. Наверное, у меня сработало чувство самосохранения, оберегавшее от перегрева мозги. Кровать показалась мне слишком мягкой. Я перебрался в атриум и лег на траву, уставясь на небо и звезды, видневшиеся в ажуре ветвей и листвы. В итоге сон все же меня сморил. Я проснулся от двух резких звуков: громко хрустнула ветка, и кто-то выругался. Небо над моей головой уже стало серым, как перед рассветом. Несколько листьев, кружась, приземлились рядом со мной на траву. Ветки качались, словно по ним пронесся кто-то тяжелый. Я замер, глядя и слушая. Ничего. Мне что, эти треск и голос почудились? Под входную дверь с тихим шуршанием проскользнул листик бумаги. Я поднялся и побрел на ватных спросонья ногах в переднюю. Вдруг управляющий выставил мне счет и позволяет отсюда выписаться? Дрожащей рукой я поднял бумажку. Нет, не счет. Это была записка. «Привет, сосед! – было начертано в ней очень красивым почерком. – Присоединяйся к нам завтракать в гостиной номер девятнадцать. Это налево по коридору. Захвати с собой оружие и латы. Ти Джей». Ти Джей… Томас Джефферсон-младший. Парень из комнаты напротив. Учитывая мой вчерашний позорный провал, я был удивлен, зачем ему понадобилось приглашать меня на завтрак. Еще больше меня удивило, что к завтраку нужно явиться с латами и оружием. Или у этих викингов сперва воюют с едой, и она только после этого дает себя съесть? Больше всего мне хотелось забаррикадировать дверь и как следует спрятаться ото всех в своем номере. Тогда есть надежда, что обо мне здесь в конце концов все забудут, и я, пока эта публика занимается своей йогой до смерти, смогу по-тихому найти нужную дверь и выбраться в Бостон. С другой стороны, я хотел выведать кое-какие сведения. Мне надо было отыскать маму. Мысль о том, что она где-то здесь, если уж это место для геройских мертвых, по-прежнему не оставляла меня. Вдруг кому-то известно, в какую жизнь она перешла после смерти? Ну хотя бы тому же Ти Джею. Стоит, пожалуй, с ним пообщаться. Тем более парень он вроде вполне дружелюбный. Я поплелся к ванной и туалету. Унитаз вызывал у меня опасения, и я на него опустился с бдительностью шпиона в тылу врага. Вдруг это какая-нибудь хитроумная шуточка викингов с топорами и арбалетом, которые мигом сработают, едва только сядешь или нажмешь на кнопку спуска воды? Но нет. Эта штука себя повела ничуть не опаснее, чем общественные уборные в парках. Медицинский шкафчик в ванной порадовал меня еще больше. В нем оказались все туалетные принадлежности, которыми я пользовался и которые любил, пока не лишился дома. Ну а уж душ… Целая вечность прошла с тех пор, как я последний раз принимал его спокойно и с удовольствием. Вы, вероятно, помните, что процесс моего перехода в Вальгаллу сопровождался волшебной химчисткой, но после сна на траве я был вполне расположен к старому доброму способу освежиться с помощью мыла и теплых ласковых струй воды. Я в темпе сбросил с себя все слои рубашек и… Куда девался мой собственный торс и чьи это плечи? Откуда взялись на них все эти рельефные выпуклости? Обычно я избегаю глазеть на свое отражение. Это совсем не то зрелище, которое может мне нравиться. Но сейчас я таращился в зеркало и не мог оторваться. Волосы на голове оставались такими же, как и прежде. Разве что чище обычного и меньше спутаны. Но все привычно: разделены на прямой пробор и доходят до подбородка. Цвет их тоже не изменился – русый. «Ты выглядишь, как Курт Кобейн, – дразнила меня раньше мама. – Мне все нравится в Курте Кобейне, кроме того, что он умер». Видишь, мама. Теперь у нас с Куртом и это общее. Глаза у меня не мамины. Они серые и большие, в точности как у моей кузины Аннабет. Только, в отличие от нее, у меня еще в них застыла пугающе-призрачная пустота. Совсем, между прочим, неплохо, если вынужден жить на улице. То есть в волосах и в лице я ничего нового не обнаружил, а вот торс был чужой. С тех самых пор, как у меня в детстве началась астма, я стал жутко худым. Грудь впалая, ребра торчат наружу, сквозь бледную кожу проглядывают все вены. Наши с мамой походы ничего в моем телосложении не меняли. Так что же это за выпуклости выпирают теперь у меня на руках и торсе? То есть на самом-то деле ничего уж такого жуткого. Не подумайте, будто я превратился в Капитана Америку. Я по-прежнему оставался стройным и даже бледным. Но руки у меня стали весьма рельефными, а при взгляде на грудную клетку перестало казаться, что любой порыв ветра может ее продырявить насквозь. Кожа сделалась толще и глаже. С нее исчезли и сыпь, и царапины, и укусы насекомых – вечные спутники жителей улиц. Даже шрама на левой ладони, который я заработал в десятилетнем возрасте, когда порезался охотничьим ножом, больше не было. Теперь мне наконец стало ясно, отчего я вчера без особых усилий швырнул диван. И почему, очутившись в Вальгалле, начал чувствовать необычную бодрость в теле. Как это Хундинг назвал? Переходом на новый уровень? Я сжал кулак. Сам не пойму, что вдруг на меня нашло. Видимо, увидав свое новое тело, я достиг критической точки, и накопившиеся за последние сутки злость, страх, неуверенность потребовали хоть какого-то выхода. Меня выдернули из жизни. Мне угрожали. Меня унижали. И к тому же, не спрашивая, апгрейдили. Я не просил этот номер «люкс». И не заказывал себе бицепсов. Кулак врезался в стену. В самом прямом и буквальном смысле. Он прошел сквозь гипсокартон и металлическую арматуру. Я вытащил руку назад и осторожно пошевелил пальцами. Ни единого перелома. Даже ведь не ушибся. Зато в стене, над вешалкой для полотенец, зияла дыра, в точности повторившая форму моего кулака. – Да-а, – протянул потрясенно я. – Быть мне, видимо, здесь любимцем местной обслуги. Душ несколько успокоил меня, и я, натянув на себя махровый халат с вышитыми на груди инициалами «О.В.», прошлепал босиком к шкафу с одеждой. Внутри оказались три пары синих джинсов, три зеленых футболки с этикеткой «собственность отеля «Вальгалла», нижнее белье, три пары хороших беговых кроссовок и меч в ножнах. А к гладильной доске был приставлен щит с золотой руной Фрея в центре. Я быстро оделся. Затем провел минут десять в глубокой задумчивости, соображая, как присандалить меч в ножнах себе на ремень. Я левша, но значит ли это, что меч нужно повесить с правой стороны? А может, есть какие-нибудь специальные мечи для левшей? Если так, то чем они отличаются от мечей для правшей? Я попытался вытащить эту хрень из ножен и чуть не прорезал джинсы. О, каким же я славным героем буду на поле боя! Может, правда, и этот меч у меня в руках загудит и сам начнет направлять мою руку в нужную сторону? Я попробовал им помахать. Нет, обычный кусок молчащего металла без направляющих опций. Я одержал небольшую победу, умудрившись не отрезать себе ни одного пальца, пока засовывал его в ножны. Потом закрепил щит на спине, как у воинов на вчерашнем обеде. Ремень мне врезался в шею, едва не придушив. Я опять погляделся в зеркало и сказал своему отражению: – Замечательно, сэр. Вы выглядите как стопроцентный придурок. Отражение со мной спорить не стало. И я пустился на поиски завтрака, который должен буду сразить своим метким мечом! Глава XVIII Моя великая битва с яичницей – А вот и он! – Ти Джей, поднявшись и-за стола, подал мне руку. – Садись. Присоединяйся к нам. Ты вчера произвел неизгладимое первое впечатление. Одет он был так же, как и вчера: синий армейский мундир поверх зеленой футболки с логотипом отеля, джинсы и кожаные сапоги. Вместе с ним за столом сидели полутролль Икс, рыжеволосая Мэллори Кин и малый, которого, как я предполагал, звали Хафборном Гундерсоном. Видок у него был, как у Робинзона Крузо, если бы тот сильно переборщил со стероидами. Одежду его составляли рубашка, сшитая из шкур разных животных, и порядком изодранные кожаные штаны, а борода выходила даже за рамки викинговых стандартов и выглядела совершенно дико, особенно в сочетании с сырным омлетом, который оставил заметный след в ее зарослях. Все трое моих соседей по коридору подвинулись, освобождая для меня пространство за столом. Не скрою, мне это было приятно. По сравнению с «Пиром павших героев» обстановка в гостиной номер девятнадцать казалась почти домашней. Девятнадцать столов разбросаны по всему пространству комнаты, большинство из них даже никем не заняты. В камине уютно потрескивает огонь. Перед камином – диван. Он изрядно потерт. Видно, что на нем часто и много сидят. Вдоль стены протянулся стол со множеством всякой еды, которую я только мог себе представить, и даже такой, какой я себе до сих пор вовсе не представлял. Ти Джей и компания расположились возле большого панорамного окна. Из него открывался вид на бескрайнее поле льда, по которому ветер крутил поземку. Этот пейзаж не очень-то гармонировал с летней погодой в атриуме моего номера. Получалось, что в одном и том же коридоре на совсем небольшом расстоянии друг от друга соседствовали зима и лето. Но я уже убедился, что в этом отеле дело с природоведением обстоит плохо. – Это Нифльхейм, – указал на окно Ти Джей. – Царство льда. Пространство снаружи все время перемещается через Девять Миров, поэтому вид отсюда каждый день другой. – Девять Миров? – Я умолк и уставился на свою тарелку с омлетом. Любопытно бы знать, из какой солнечной системы доставили для него яйца? – Постоянно здесь слышу про Девять Миров, – продолжил я разговор. – Но поверить мне все-таки трудно. Мэллори Кин подула на пончик. Над столом взвилось облако сахарной пудры. – Зря сомневаешься, новичок. Я уже, между прочим, в шести из них побывала. – А я в пяти, – улыбнулся мне Хафборн, продемонстрировав фрагменты омлета с сыром между передними зубами. – Мидгард, конечно, не в счет, потому что это мир смертных. Но я был еще в Альвхейме, Нидавеллире, Йотунхейме… – В Мире Диснея, – подхватил Икс. Мэллори шумно вздохнула. Рыжие волосы, зеленые глаза, рот в сахарной пудре – ну вылитый карточный Джокер. – Сколько тебе еще раз повторять, болван, – покосилась она на Икса. – Мир Диснея – это не один из Девяти Миров. – С чего ж он тогда называется миром? – многозначительно хмыкнул Икс и, сочтя таким образом спор завершенным, принялся уплетать что-то ракообразное на своей тарелке. Ти Джей уже справился с завтраком и отодвинул тарелку на край стола. – Не знаю уж, Магнус, поможет ли тебе это что-то понять, но Девять Миров это не разные планеты, а скорее разные измерения, разные слои реальности, объединенные Мировым Деревом. – Спасибо, – ошалело потряс головой я. – Ты меня еще больше запутал. – Ну я, в общем, так и предполагал, – засмеялся он. – А Мировое Дерево – это то самое, которое растет в «Трапезной павших героев»? – поинтересовался я. – Нет, – ответила Мэллори. – Мировое Дерево гораздо больше. Рано или поздно сам увидишь. Последняя фраза прозвучала в ее устах как-то зловеще. Я постарался сосредоточиться на еде, но мне это не совсем удалось из-за Икса. Попробуйте насладиться завтраком, когда ваш сосед по столу расчленяет у себя на тарелке какого-то склизкого краба-мутанта. – Ты носишь форму времен Гражданской войны? – переключился я на мундир Ти Джея. – Рядовой Пятьдесят четвертого Массачусетского добровольческого полка, – по-военному отрапортовал он. – Первый полк в истории Штатов, где бились плечом к плечу белые и афроамериканцы. Я, как и ты, дружище, из Бостона. Только вот занесло меня сюда чуточку раньше. – Значит, ты пал в бою сто пятьдесят лет назад? – быстренько подсчитал я в уме. – Штурм форта Вагнер, Южная Каролина, – отчеканил Ти Джей. – Отец мой – бог отваги, закона и испытания боем Кир, а мама из беглых рабынь. Я попытался все это втиснуть в свое стремительно расширяющееся сознание. Тинейджер из тысяча восемьсот шестидесятых годов, сын бывшей рабыни и древнескандинавского бога завтракает сейчас со мной в отеле из другого измерения. Икс громко рыгнул. Остальные вмиг сфокусировались на нем. – Боги Асгарда! – поморщилась Мэллори. – Ну и запах! – Прошу пардона, – пробурчал Икс. – Тебя действительно зовут Икс? – давно уже удивляло меня его имя. – Нет, я на самом деле… – И полутролль на одном дыхании выдал нечто совершенно непроизносимое и очень длинное, в основном состоящее из множества букв «к». – Ну теперь ты сам слышал и убедился. – Хафборн старательно вытер руки о свою рубашку из шкур. – Произнести это невозможно. Вот мы и зовем его Иксом. – Икс, – произнес полутролль, и я так до конца и не понял, то ли он подтвердил свое имя, то ли элементарно икнул. – Его, между прочим, тоже доставила сюда Сэм аль Аббас, – сообщил Ти Джей. – Икс случайно набрел на собачий бой. Один из этих… ну, нелегальных. Где, ты говорил, это было? В Чикаго? – В Чи-ка-го, – пропел по слогам тот. – Он как увидел, что там творится, так у него крышу и сорвало, – снова принялся излагать Ти Джей. – Ну он и начал крушить капитально все их хозяйство. Устроителей и тех, кто делали ставки, уделал, а собак выпустил. – Пусть собаки дерутся только тогда, когда им самим охота, а не для жадных людей, – убежденно провозгласил Икс. – Собаки должны быть свободны. Никто не имеет права держать их в клетках. Спорить с этим большим чуваком я не стал, однако его идея, что собакам надо быть дикими и драться с кем хочется и когда хочется, мне не слишком понравилась. Как-то уж больно смахивало на волков, которых я не желаю ни видеть, ни предвещать. – Икс там устроил настоящую битву, – продолжил рассказ Ти Джей. – Один против банды гангстеров с автоматами. И, прежде чем им удалось его шлепнуть, он уложил достаточно отморозков и выпустил на свободу кучу собак. Месяц назад это было, да? – повернулся он к полутроллю. Тот молча кивнул, продолжая высасывать мясо из панциря ракообразного. Ти Джей развел руки. – Самира его сочла достойным и притащила сюда. Ну ей потом и вломили за это решение. – Мягко говоря, вломили, – фыркнула Мэллори. – Тролли в Вальгалле! И почему, скажите на милость, никто из танов этому не обрадовался? – Не тролль, а полутролль, – поправил ее Икс. – И это лучшая моя часть. – Она не имела в виду ничего такого, – поторопился вмешаться Ти Джей. – Просто ужасно трудно перебороть предрассудки. Меня, между прочим, тоже не с распростертыми объятиями здесь приняли, когда я прибыл в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году. – Ну, ты их живо тогда покорил своим ослепительным обаянием. – Мэллори закатила глаза. – У нашего девятнадцатого этажа и так из-за вас, ребята, ужасная репутация, а теперь еще Магнус прибавился. Хафборн склонился ко мне. – Не бери в голову. Она вообще-то ужасно милая, если не обращать внимания, насколько она ужасная. – Заткнись, Хафборн! – огрызнулась Мэллори. Он засмеялся. – Она такая злюка из-за того, что пыталась разрядить лицом бомбу в автомобиле. Уши у Мэллори сделались красными, как нектар, которым питается птица колибри. – Не делала я такого! Не ври! – Магнус, ты, главное, перестань волноваться о том, что произошло вчера на обеде, – посоветовал мне Хафборн. – Лет через десять-двадцать этого даже никто и не вспомнит. Уж ты мне поверь. Я здесь всякого навидался. Убили-то меня очень давно. Я погиб во время нашествия викингов на Восточную Англию. Воевал под знаменами Ивара Бескостного и принял двадцать стрел в грудь, защищая своего тана. – Жесткач, – посочувствовал я. Хафборн пожал плечами. – Я здесь уже… Да без малого тысячу двести лет. Мне с трудом в это верилось: несмотря на размеры и жуткую бородищу, он выглядел максимум на восемнадцать. – А как же ты здесь умудрился не спятить за столько-то лет? – вырвалось у меня. – И, кстати, что у тебя за такое странное имя? Хафборн ведь значит «наполовину рожденный». Улыбку как стерло с его лица. – Сперва получи ответ на второй вопрос. Родился я таким большим, сильным и безобразным, что мама взглянула на меня и сказала: «Ну, будто наполовину родился, а наполовину из камня высечен». Вот имя Хафборн ко мне и прилипло. – И что характерно, с годами внешность твоя не улучшилась, – тут же сочла своим долгом отметить Мэллори. – А как не спятил за столько лет? – продолжил Хафборн. – Ты прав, Магнус, многие здесь действительно тронулись. Ждать Рагнарока непросто. Самое главное постоянно чем-нибудь заниматься. Возможностей тут для этого предостаточно. Я, например, выучил дюжину языков, в том числе и английский. Потом получил степень доктора по германской литературе. И научился вязать. Ти Джей энергично кивнул. – Понимаешь теперь, зачем я тебя пригласил с нами завтракать? – Чтобы я тоже вязать научился? – Чтобы ты был занят. Проводить слишком много времени в одиночестве здесь опасно. Как только себя изолируешь и запрешься в комнате, начнешь исчезать. Некоторые из старожилов… – Ти Джей осекся, словно бы поперхнувшись, и махнул рукой. – Ладно. Проехали. Главное, раз ты уже здесь, приходи сюда каждое утро до конца света, и все с тобой будет нормально. Я поглядел в окно на крутящийся снег. В памяти снова всплыли последние слова Сэм. Она просила меня обязательно отыскать меч. А в предсказании норн говорилось, что через девять дней произойдет что-то плохое. – Вот вы посещали другие миры, – произнес я вслух. – Выходит, отель можно покинуть? Четверо моих новых друзей с тревогой переглянулись. – Да, – подтвердил Хафборн. – Но главная наша работа – ждать Рагнарока. И тренироваться, тренироваться, тренироваться… – Тренироваться можно и в Мире Диснея, – с совершенно серьезным видом заявил Икс. Может, все-таки пошутил? Поди разберись, если у этого чувака только два выражения на лице: сухое и потное. – Иногда, – продолжил Ти Джей, – эйнхериев отправляют в какой-нибудь из Девяти Миров с заданием. – Например, выслеживать монстров, – вклинилась Мэллори. – Убивать великанов, которые забрели в Мидгард. Останавливать ведьм и прочих существ. И, конечно, расправляться со злодеями. – Монстров? Существ? Со злодеями? – суммировал я. – Мы покидаем Вальгаллу исключительно по приказу Одина или танов, – уточнил Хафборн. – Но вот если просто себе представить, – начал я осторожненько подбираться к тому, что хотел узнать, – могу я вернуться на землю, ну, или в Мидгард, как здесь ее называют? – Теоретически да, – отозвался Ти Джей. – Слушай, я понимаю: у тебя после этих норн крыша едет. Но мы ведь не знаем, что именно означает их предсказание. Тут надо набраться терпения. Дай танам время как следует это обдумать. В подобных делах нельзя кидаться очертя голову. Иначе наделаешь глупостей. – Ну да, мы все такие умненькие-благоразумненькие, – с ехиднейшим видом проговорила Мэллори. – Упаси боги нас сделать что-нибудь глупое вроде ночного побега в Бостон в пиццерию «Сантарпио». Такого просто не могло быть. – Молчи, женщина, – прорычал Хафборн. – Женщина? – Мэллори потянулась к ножу, который висел у нее на ремне. – Следи за своим языком, ты, шведский хомяк-переросток. – Погодите, – прервал я их перепалку. – Значит, ребята, вы знаете, как можно выбраться из… Громкий кашель Ти Джея полностью заглушил мой голос. – Не очень расслышал тебя, – приставил он ладонь к уху, – но уверен, что ты не спрашивал ни о чем запрещенном правилами. Во-первых, Магнус, если ты вернешься так быстро в Мидгард, то как объяснишь это тем, с кем знаком? Все ведь уверены: тебя нет в живых. Обычно мы если и возвращаемся, то только после того, как те, кто нас знали, умерли. Так с любой точки зрения проще. Да и сила эйнхериев развивается только спустя какое-то время. Я попытался представить себе, как ожидаю здесь много лет. У меня вообще-то негусто с друзьями и родственниками, к которым можно вернуться, но все же мне не особенно улыбалось застрять здесь. Иностранные языки, вязание, и так годами… Нет, после того как я снова увидел свою кузину Аннабет, мне захотелось возобновить с ней знакомство прежде, чем она умрет. А если Самира сказала правду и мама моя не в Вальгалле, то я должен ее найти, где бы она ни была. – Но ведь, наверное, можно покинуть отель и без разрешения? – решил я не отставать от новых друзей, пока не добьюсь хоть какой-нибудь ясности. – Ну, если не навсегда, то на время. Ти Джей беспокойно заерзал. – У Вальгаллы есть двери во все миры. Отель специально так выстроен. Большинство выходов охраняется, но в Бостон есть много путей. Ведь это центр Мидгарда. Я внимательно пригляделся ко всем четырем. Нет, они не разыгрывали меня. – Правда? – все же решил я спросить напрямую. – Ну да, – покивал мне Ти Джей. – Он расположен прямо возле ствола Мирового Дерева. Оттуда легче всего попасть в другие миры. Как по-твоему, почему Бостон прозвали Хабом Вселенной? – Наверное, просто кому-нибудь так захотелось, – пожал я плечами. – Нет, – решительно возразил мне Ти Джей. – Смертные всегда догадывались, что этот город расположен в особом месте, хотя до конца не могли разобраться, в чем именно суть. Викинги множество лет искали Центр Мира. Им было известно, что он находится где-то на западе. Вот почему они так упорно и путешествовали по Северной Америке, а когда повстречались с местными жителями… – Мы называли их скрелингами, – уточнил Хафборн. – Яростные воины. Мне они нравились. – Вот от аборигенов они и услышали много историй о том, как силен дух мира именно в этих местах, – вновь завладел разговором Ти Джей. – Позже, когда в Бостоне стали жить пуритане… – Он выдержал короткую паузу. – Ну, я имею в виду видение Джона Уинтропа о сияющем городе на горе. Это ведь не сказка и не преувеличение. Ему и впрямь открылся Асгард. Он сумел заглянуть в другие миры. А суды над салемскими ведьмами! Вся эта паника была вызвана тем, что в Мидгард просочилось волшебство. Эдгар Алан По тоже родился в Бостоне. А его самая знаменитая поэма посвящена ворону – птице Одина. – Хватит, – рубанула воздух рукой Мэллори. – Ти Джей способен болтать бесконечно даже в тех случаях, когда для ответа достаточно слова «да» или «нет». Так вот, Магнус, да. Отель можно покинуть и с разрешения, и без него. Икс с треском разгрыз крабью клешню. – И ты не будешь бессмертным, – жуя бросил он. – Да, – подтвердил Ти Джей. – Это тоже большая проблема. В Вальгалле-то ты умираешь не навсегда. Короткая смерть просто часть тренировки. Мне живо представился тип из гостиной, которого сперва пронзили копьем, а потом утащили волки. Хундинг еще тогда уверял, что к обеду он будет снова в полном порядке. – А что, вне Вальгаллы все по-другому? – Вообще-то во всех Девяти Мирах мы по-прежнему остаемся эйнхериями, – начал мне объяснять Ти Джей. – Сильнее и крепче любого смертного. Но если ты там умрешь, то это уже навсегда. Возможно, твоя душа попадет в Хельхейм, а возможно, ты попросту растворишься в мировой бездне Гиннунгагап. Заранее не предскажешь. Поэтому лучше не рисковать. Если, конечно… – Если, конечно, он и впрямь не нашел меч Фрея и легенды не врут, – договорил за него Хафборн, выковыривая куски омлета из бороды. – Давайте пока не станем в это вдаваться, – остановил друга Ти Джей. – У Магнуса здесь все-таки только первый день. И так, наверное, уже ум за разум заходит. – Да нет, про легенду давайте, – потребовал я, но тут в коридоре раздался рев рога. Эйнхерии за другими столами начали подниматься и собирать тарелки. – Время битвы, – с вожделением потер руки Хафборн. – А трепотня подождет. – Время битвы, – подтвердил Икс. Ти Джей поморщился. – Магнус, нам, вероятно, нужно предупредить тебя об инициации первого дня. Не расстраивайся, если… – Заткнись, – шикнула на него Мэллори. – Не порть сюрприз. – Она сладенько мне улыбнулась. – Прямо жду не дождусь, когда нашего нового мальчика разделают на части. Глава XIX Я отказываюсь от клички Бобовый Город – Вообще-то у меня аллергия на расчлененку, – сообщил я новым друзьям. Они, хохоча, продолжали теснить меня к боевой арене. Вечная история с новыми друзьями. Приходится приспосабливаться к их привычкам и склонностям. Поэтому и стараюсь не заводить новых знакомств. Поле боя оказалось таким огромным, что взглядом сразу и не охватить. В старые добрые времена уличной жизни я часто спал летом на крышах. Оттуда мне открывался некислый вид на весь район Бостона от парка Фенвей до Банкер-Хилла. Пространство огромное даже для крупного города, но поле боя в Вальгалле было гораздо больше. Добрых три квадратных мили чудненьких мест, чтобы в них помереть, обрамленных стенами отеля. Ну вроде как внутренний дворик. Из беломраморных стен выступали балкончики с золотыми перилами. С одних свисали знамена. Другие были декорированы щитами. А еще часть оснащены катапультами для метания снарядов. Верхние этажи тонули в туманном сиянии неба, белого, как люминесцентная лампа. В центре арены сражений высилось несколько скалистых холмов, между ними чернели островки леса. По краям же тянулись пастбища и текла река шириною не меньше бостонской Чарльз, а на ее берегах раскинулось несколько деревень, вероятно, для тех, кто даже на поле боя предпочитали жизни в палатках домашний уют. Из сотен дверей в обрамлявших арену сражений стенах выходили все новые батальоны воинов. Оружие их и латы сияли до рези в глазах. Иные эйнхерии были закованы в латы от головы до ног, наподобие средневековых рыцарей. Другие ограничивались кольчужными рубашками, бриджами и сапогами. Увидел я и ребят в камуфляжной форме, вооруженных автоматами Калашникова. А какой-то чувак выступал вообще в одних плавках. Голое тело он себе выкрасил в синий цвет и вооружился бейсбольной битой. По синей его груди шла белая надпись: «Рискни, братан!» – Чувствую себя еще более голым, чем он, – пробормотал я. Икс похрустел костяшками пальцев. – Латы с оружием еще не залог победы. Легко говорить такое тому, чьи размеры больше иного суверенного государства. Хафборн Гундерсон явно предпочитал в экипировке минимализм. Он тоже разделся до самых легинсов, зато в обеих руках держал по обоюдоострому топору. Стой он рядом с кем-то другим, наверняка бы казался настоящим амбалом, однако в сравнении с Иксом выглядел жалким грудничком, которого вместо слюнявчика и погремушек снабдили бородой и топорами. Ти Джей приспособил штык к винтовке. – Магнус, если ты хочешь больше оружия, тебе нужно его либо захватить в бою, либо купить. Оружейные магазины отеля принимают к оплате красное золото, но возможен и бартер. – Ты винтовку свою у них добыл или в бою? – спросил я. – Что ты. Я с этим оружием умер. Теперь-то стреляю из нее редко. Пули эйнхериям как комариный укус. Видишь этих ребят с автоматами? Один блеск да треск. Безопаснее их никого здесь не сыщешь. Вот штык мой – другое дело. Подарок отца. Костяная сталь. Классно в бою работает. – Костяная сталь? – Я никогда не слышал о таком материале. – Да, – подтвердил Ти Джей. – Ты потом о ней сам все узнаешь. Рука, в которой я сжимал меч, вспотела от напряжения, а щит казался мне крайне хлипким и ненадежным. – Против кого конкретно мы бьемся? Хафборн хлопнул меня по плечу. – Против всех, дружище. Викинги бьются маленькими группками. Мы – твои щитовые братья. – И щитовая сестра, – напомнила о себе Мэллори. – Хотя некоторых из нас лучше назвать щитовыми идиотами, – выразительно покосилась она на Хафборна. Тот ее выпад гордо проигнорировал и вновь обратился ко мне: – Ты на успех-то, Магнус, сегодня особенно не рассчитывай. Тебя быстро убьют. Но все равно держись нас и помни: мы должны пойти в бой и постараться укокошить как можно больше народу. – Это твой план? – спросил я. – План? – Он склонил набок голову наподобие удивленной собаки. – Разве он нужен? – Нет, иногда-то мы планы все-таки вырабатываем, – уточнил Ти Джей. – По средам обычно надо вести осады, и это гораздо сложнее. А по четвергам они выпускают драконов. Мэллори обнажила меч, а следом и зубчатый кинжал. – А сегодня бой без правил. Обожаю вторники. С тысяч балкончиков раздались призывные звуки рожков. Эйнхерии вступили в битву. Мне почти тут же открылось во всей полноте значение слова «кровопролитие». Вскоре после начала сражения наши подошвы буквально скользили по крови. Едва мы вступили на поле боя, откуда-то прилетевший топор втесался в мой щит и пробил его насквозь, лишь чудом пройдя чуть выше моей руки. Мэллори с криком метнула нож в того, кто бросил топор, и попала ему точно в грудь. Парень, смеясь, упал на колени. – Отличный удар, – похвалил он и свалился замертво. Хафборн пер вперед сквозь толпы врагов, будто пробивая дорогу в зарослях. Его топоры крутились, как крылья мельницы, снося все новые головы и конечности, и вскоре у него сделался вид игрока в пейнтбол, где участники заряжали ружья только патронами красного цвета.

Конец ознакомительного фрагмента.