Инструмент заиграл вальс – клавиши опускались сами собой, будто кто-то невидимый нажимал на них.

Майкл заметил Говарда Крафта, который, видимо, только что вошел в магазин. Крафт стоял у двери и, улыбаясь, наблюдал за Софией. Выглядел он щегольски: в черном длинном плаще, с черным зонтом-тростью в руках. Крафт произнес громко, перекрикивая музыку:

– Если бы я был вашим мужем, мисс, я бы подарил вам и пианофорте, и еще уйму всяких безделушек…

София резко обернулась, убрав руки с клавиш. Музыка умолкла.

– Добрый день, – Крафт приподнял шляпу, обернулся к Майклу: – Познакомите нас, мистер Джонс?

– Да, конечно. Это мистер Крафт, тот самый промышленник, о котором я тебе рассказывал. София, моя хорошая подруга.

– О, так вы не… – махнул перчатками Крафт на Софию и на Майкла поочередно. – Я подумал было, что вы пара.

– О нет, – сказал Майкл. – Мы давние друзья.

– Это прекрасно! – вскричал Крафт. – Дружба – великая вещь.

– Да, – серьезно сказала София. – Это так.

Говард пригласил их обоих отобедать с ним. Они вышли на улицу. Шел дождь.

– Я будто знал, – сказал Крафт, раскрыл зонтик и поднял его над Софией.

Майкл свистнул, подзывая кэб.

– Знаете ли вы, – говорил Крафт Софии, – кто изобрел зонтики?

– Если судить по количеству дождливых дней в году, то мы, англичане, – засмеялась она.

– Японцы, – объявил Крафт. – Правда, у них они были бумажные и от солнца…

– Было бы странно, если бы они были бумажные и от дождя, – заметил Майкл.

Но эти двое не обратили внимания на его слова.

– А вы знаете, – спросила София Крафта, подражая его тону, – что у французов зонтики для солнца и для дождя называются по-разному?

– Нет, – улыбнулся Крафт.

– Парасоль и парапльи, – сообщила София.

– Прелесть, – восхитился Крафт.

– Да, не правда ли? – улыбнулась София.

– Вы – прелесть, – сказал Крафт ласково.

Подкатил кэб, Майкл подал Софии руку, помогая влезть, и заметил, как рдеют от смущения ее щеки.

Еще из сада Жан-Мишель услышал смех и визги. Они доносились из открытых окон и дверей большой гостиной. По дорожке он направился туда. Слева, на лужайке среди цветов, сидели два белых кролика, их длинные розовые уши повернулись на звук его шагов.

Сквозь распахнутые двери Жан-Мишель увидел молодых дам, которые играли в жмурки. Водила мадам Дюпэн, на глазах у нее был повязан шелковый платок. Неуклюжая и слегка косолапая, она осторожно ступала по комнате, растопырив пухлые ручки, и никак никого не могла поймать.

А девушки то касались ее руки, то легонько ударяли по плечу сложенным веером, то подкрадывались и хлопали в ладоши прямо у уха.

Софи – ее щеки от игры стали розовыми, в цвет ярко-розовому платью, волосы слегка растрепались – прямо перед носом Дюпэн, проскользнула к клавесину и пробежала пальцами по клавишам.

Дюпэн бросилась к инструменту, но Софи поднырнула под ее руку, отбежала и оказалась у двери, где стоял Жан-Мишель, не решавшийся войти.

Софи увидела его, улыбнулась радостно, приложила палец к губам, потом обернулась к девушкам, находившимся в зале, и знаками показала им, что уходит.

Софи схватила Жан-Мишеля за руку и стремительно потянула за собой по боковой дорожке в глубь сада, где зеленой ровной стеной высились стриженые кусты. Они зашли в пропуск в посадках и оказались в зеленом лабиринте.

– Его называют “Лабиринт чудес”, – сказала Софи.

– Почему?

– Потому что здесь можно потеряться навсегда. – Софи остановилась, улыбаясь Жан-Мишелю.

– Это тебе, – сказал он и протянул ей скромный букетик из фиалок и маргариток.

– Мои любимые цветы, – сказала она восторженно и поднесла его к лицу, вдохнула глубоко.

– Я знаю, – тихо сказал Жан-Мишель, приблизился к ней, ласково взял за подбородок и поцеловал. Руки Софи обхватили его шею.

Невдалеке послышались голоса.

– Идем, идем, – сказала Софи, увлекая его за собой.

Они шли вдоль зеленой стены, потом свернули раз, другой. И вдруг вышли из лабиринта прямо к стеклянной стене королевской оранжереи.

За стеклом среди темно-зеленой листвы оранжевели апельсины; будто круглые солнечные блики, светились желтым лимоны; алели длинные цветущие кисточки каких-то тропических растений.