Шрифт:
У Ковальского дёрнулось лицо. Николай заметил и добавил:
– Сам понимаешь, город молодёжный, бурлит всё… Но я осторожным стал. Окромя одной – ни с кем. Ну, иногда с Мариной… Она в горкоме уже. Я теперь член городского комитета народного контроля. Ага! А как ты хотел? Все торгаши у нас в кулаке. С которой встречаюсь, не с Мариной, – продолжал он доверительно, – всё нормально. Понимаешь: сплю с ней, фамилия у неё, что надо, а замуж идти не хочет. Нерешительная какая-то. – Свинарёв помолчал немного и, прицелившись своим знаменитым взглядом, спросил: – А ты – монах, что ли? Такой красавец! Хоть с одной встречался по-серьёзному? Аль нет?
Ковальский слушал, смотрел на него и видел только глубоко посаженные, мерцающие тёмной глубиной карие глаза и мелкие острые плотоядные зубы. Становилось не по себе.
«Тошно, надо всё-таки куда-то переселяться».
…Переселился он вскоре.
Вернувшись из поездки к сыну, Ковальский обнаружил пропажу осеннего пальто, выходного костюма, рубашек и даже перчаток… Не было и красивого малинового толстой вязки джемпера, который он ещё ни разу не успел надеть.
Ребята на этаже говорили, что дверь комнаты была открыта, Свинарёв валялся на кровати пьяный.
Это не походило на Николая. Но косвенное доказательство возможного запоя было: Свинарёв постоянно держал в шифоньере графин со спиртом заводского производства, прозывавшегося «шадымом». Настаивали этот самый «шадым» на дефицитных лимонных корках. Теперь графин пуст и лишь сухие потемневшие корочки, как некие кораллы, покоились на дне скучного сосуда.
Его хозяин всё отрицал, а Ковальский, заявивший, было, о пропаже в милицию, вскоре махнул рукой на всё, убедившись при общении со следователем в явной бесперспективности поиска.
Через неделю после этих событий он переселился в другое крыло этажа, к Суслову.
VII
В один из майских дней, сразу после многоголосых праздников, Ковальского пригласили к главному инженеру.
– Заходите! – сказала секретарь. – Вас уже ждут.
– Ничего себе «ждут»! – искренне удивился Ковальский. – Я не опоздал. Прийти раньше не значит прийти вовремя.
Секретарь мягко улыбнулась.
В кабинете, кроме хозяина и Самарина, незнакомый кряжистый человек лет сорока пяти.
Когда Ковальский после приглашения сел, главный инженер начал с места в карьер:
– В шестом цехе, вот, познакомьтесь – его начальник Ганин Василий Анатольевич, – кивнул он на кряжистого, – увольняется заместитель. Цех тяжёлый, не скрываем. Причём опасный. Без зама долго не может.
Главный испытующе посмотрел на Ковальского. Тот сидел, не шелохнувшись.
– Не удивляет, что предлагаем тебе такую серьёзную должность?
– Нет. Только почему именно в этот цех?
Начальник цеха то ли крякнул, то ли поперхнулся при таком ответе.
«С чего бы это он? – недоумевал мысленно Александр. – Так тяжело ему там работается?»
– Не будем торопиться, – произнёс Самарин. – Сходи, посмотри, через день-два скажешь, что надумал.
– Хорошо. Конечно, схожу. Через два дня буду готов для ответа.
– Но у нас условие, – произнёс главный инженер. Он посмотрел на начальника цеха. – Оставляем условие?
– Конечно, конечно, – торопливо ответил тот.
– Сначала поработаешь начальником смены после сдачи экзаменов. Надо знать всё досконально, а потом уж – и в заместители…
– Сколько продлится работа начальником смены? – Александр задал вопрос, думая про себя: «А кто же в это время будет исполнять обязанности заместителя? Там, наверное, есть претенденты».
Главный легко угадал его мысли.
– У нас есть начальник отделения – практик без высшего образования. Он поработает заместителем столько, сколько надо.
– Понятно, – ответил Ковальский, а про себя добавил: «Опыты ставят надо мной, осторожничают…».
…Новый цех поразил.
Если тот, в котором он работал, возглавлял технологическую цепочку и давал сырьё всем производствам предприятия, то этот, замыкая её, вырабатывал конечную продукцию.
Жёсткие параметры процесса: температура – до пятисот градусов, давление – около ста атмосфер – говорили сами за себя.
Александр походил по рабочим местам. Почитал инструкции, приехав для этого в «бешеный выходной» – последний день после ночных смен.
В цехе во всём просматривались дисциплина и слаженность. «Немудрено, – заключил Ковальский про себя, – этого требуют его особенности». Он насчитал несколько ситуаций в инструкции, которые, если не принять в несколько минут оперативных мер, могли привести к взрыву.