Это захватывающее, волнующее любовное приключение с Эльдаром из Свартскугена больше не было для нее приятным. Не могла она чувствовать и взаимосвязи или понимания между ними в трудном задании, не могла больше радоваться, глядя на его прекрасное тело и лицо. Ибо с настоящего момента не хотела довольствоваться одним лишь этим.

«Боже! Добрый Боже! Я хочу, чтобы вновь вернулось ко мне детство!»

Она очнулась от его голоса:

– Тот, кого ты называешь помощником… Сювер, знаешь… Он родной сын хозяина Тубренна.

Она заставила свой голос звучать нормально.

– Сын? – прошептала она изумленно. – Этого я не знала.

– Но это так. Я слышал, как один из работников упомянул об этом в разговоре.

– Сам он говорит так мало, я даже не слышала, чтобы он разговаривал со своими родителями. А другие дети у этой пары есть?

– Да… У них есть дочь. Она замужем и живет в соседнем поместье. И кроме того, у них, кажется, есть одна дочь и сын, но о них никто и ничего не говорит.

– Почему?

– Не знаю.

Он быстро поднялся сам и поднял ее. Его сильная рука, обнявшая ее, стала для нее новым ударом. «Все сейчас по-новому между нами, но все не так прекрасно и удивительно, как раньше. Волнующе и сейчас, но это волнение страшное, неприятное, вызывающее трепетный страх во всем теле».

– Не пора ли по домам? – спросил он сухо. – Ты для улицы слишком легко одета. Постарайся, чтоб тебя никто не увидел.

Он, во всяком случае, оказался предусмотрительным. Она была благодарна ему за это.

– Когда пойдем в подвал? – поинтересовалась Виллему, словно не хотела порывать единственную нить, связывающую ее с привычной жизнью.

– Во всяком случае, не сегодня. Сначала я должен переговорить с нашим связным, точильщиком. После этого я буду знать больше.

И в этот момент он, поглощенный темнотой, исчез. Виллему стояла и смотрела ему вслед, растерянная, лишенная надежды, и чувствовала, что не может снова встретиться с настоящей жизнью поместья, которую она только что неожиданно узнала.

Она продолжала работать в доме. Старуха Берит морально не могла поддержать ее, смертельно боясь всего. Она ни разу не улыбнулась Виллему, наверно, от страха, что ее благодетельница хозяйка вдруг увидит это. К тому же она была глуха. Виллему казалось, что она живет в пустоте: не с кем было поговорить, не с кем посоветоваться. К обязанностям, которые ей поручали, например, скоблить стол или выносить ночные горшки хозяев, ей никогда не привыкнуть.

Работу Виллему ненавидела. «Боже мой, – думала она. – Какой же я со временем буду хозяйкой? Бедный муж, если он будет, хотя сомневаюсь, что выйду замуж. Детей у меня не будет. Я не передам в будущее злое наследство. И Эльдар… Во-первых, он не хочет обладать мной, во-вторых, и я не знаю, хочу ли его. Интимные отношения между мужчиной и женщиной отвратительны. Думать о них страшно… Но одновременно соблазнительно».

Зло швыряла она на стол медную посуду и тарелки; иногда случайно, а иногда и нет. «Жизнь становится все непонятнее, чем больше я пытаюсь ее понять», – угрюмо думала она.

Встречи с Эльдаром под деревом были единственным ежедневным светлым моментом, по крайней мере, в это время она могла поговорить. Но потом они вдруг стали не такими уж и легкими: появившееся у нее новое ощущение его близости, его гипнотизирующей притягательной силы и мысль о возможных последствиях их отношений, сдерживали ее. Она не знала, о чем он догадывается, что понимает, но иногда ей казалось, что его глаза стали новыми и даже устрашающими. И тогда она опускала долу свой взгляд и лихорадочно начинала болтать о разных пустяках.

Однажды она заявила:

– Эльдар, если правда, что они содержат рабов, то я думаю, женщины, находящиеся среди этих бедняг, работают по ночам на кухне, а мужчины в конюшнях и на скотных дворах… Почему же мы с тобой живем довольно свободно? Четверо работников поместья и служанки явно на стороне хозяев, а старая Берит абсолютно безопасна. А мы? Ты и я? Как они это допускают?

– Во-первых, я уже говорил: мы с тобой любим датчан, родители у нас датчане. А во-вторых, кто-то днем должен у них работать в доме и вне дома. Они же не могут нанять людей из ближайшей округи, так что мы с тобой для них стали манной небесной. И дело совсем не в том, что мы можем работать; они должны иметь кого-то, чтобы показывать соседям. А когда нас ставят в один ряд с другими слугами, рано встающими днем, мы, особенно – ты, даже выигрываем.

– Ты тоже, – быстро и небрежно ответила она комплиментом. Он лишь криво усмехнулся.

– Нам еще многое предстоит сделать, Виллему. – сказал он, пытаясь, как всегда, направить ее мысли в русло, которое он считал единственно правильным. – Ты обратила внимание, что мы теряем все черты, характерные для норвежца? Тебе не кажется, что датский язык становится для нас родным?

– Да. А разве это не так?

– Не так? Подумай!

Виллему задумалась.