Иван Григорьевич присмотрелся. Верно! Аполлон, раздетый ниже пояса, управляет шестеркой лошадей.

Витя, конечно, был прав. Ни одно государство, кроме России, до такого не додумалось. О том, что русские любят хохмить, знают везде.

Не однажды Иван Григорьевич убеждался: советские офицерские анекдоты, придуманные где-нибудь в Севастополе или на Камчатке, через неделю-другую пересказывались в Пентагоне. При этом сами пересказчики нередко с долей превосходства от себя добавляли: «Им только и осталось над собой подшучивать».

Несколько лет назад один из друзей тестя-сенатора банкир Николо Поберуччи хвалился:

– Россия если и пригодится Америке, то разве что в качестве подопытного кретина.

– То есть? – переспросил Иван Григорьевич, слушая уже крепко выпившего банкира. Банкир бережно отставил рюмку, покровительственно взглянул в предельно внимательные глаза собеседника.

– Джон, – сказал он зятю сенатора, – пути господни ты знаешь не хуже меня. Мы дадим России полвека, чтоб она навсегда исчезла с географической карты. Надеюсь, этого времени ей будет вполне достаточно. Не так ли?

– Пожалуй, да, – неопределенно ответил тогда еще майор Джон Смит и уточнил: – Но есть, например, Украина. А на Украине живут украинцы. У них с русскими одна кровь.

– Тем хуже для них, – усмехнулся банкир, опорожняя рюмку. – Украина разделит участь России. Только не сразу. Еще фюрер утверждал, что Украину он использует для ликвидации индусов. А для нас арабы – гвоздь в нашем кресле. Мы вручим Украине щипцы, вот она и выдернет этот самый гвоздь. А если после этой акции не останется ни Украины, ни Ирана – это же прекрасно! Наша планета, Джон, давно перенаселена. Она срочно нуждается в прополке. Поэтому оружие, над которым работает ваш Исследовательский центр, станет, пожалуй, самой эффективной мотыгой. Так считает президент, и сенаторы с ним согласны. А это значит, что с финансированием этой программы не будет проблем. Но сначала, как сказал президент, мы должны из России выдернуть ее ядерное жало.

Банкир, беседуя с зятем своего друга, был в прекрасном расположении духа. Иван Григорьевич знал почему. Неделю назад ему улыбнулось счастье: в авиакатастрофе погиб его родной брат, совладелец чикагского банка «Сервис-ост». Николо стал единоличным хозяином. Итальянец по происхождению, он считал себя стопроцентным американцем, и стоил теперь уже триста миллионов. В этом банке два миллиона принадлежали Джону Смиту…

Банк, видимо, и сегодня процветает, чего нельзя было сказать о владельце двух миллионов, волею судьбы оказавшимся в городе Прикордонном с миллионом недоминированных российских рублей.

Миллион таял, как мартовский снег. В этом недавно еще секретном украинском городе оказалось непросто найти хоть какую-нибудь работу. Все послевоенные годы город занимался «оборонкой»: лил спецметалл для управляемых снарядов и ракет, снаряды и ракеты начинял всевозможными взрывчатками, и где-то за тысячи километров от Украины металл Прикордонного извлекали из американских солдат, воевавших за пределами Америки. Его, этот металл, как сувениры, хранят во многих американских семьях.

В этом городе жили и работали лучшие умы советской «оборонки». Сейчас, когда Украина стала суверенной, то есть независимой от России, эти специалисты уже не жили, а прозябали, надеясь на собственный огород, на подаренные правительством шесть соток украинского чернозема.

Прекрасно себя чувствовали немногие. Среди этих немногих был и Славко Тарасович Ажипа, сын известного чекиста. На Славка Иван Григорьевич наткнулся, как натыкаются на кем-то оброненный кошелек: что в нем, подними – узнаешь. В городской газете «Всесвiтня сiч» (бывшая «Днепровская Коммуна») Иван Григорьевич вычитал: «На большом круге запорожского козачества выступил мэр пан Ажипа».

«Уж не тот ли?» – подумалось. Оказалось, тот. И должность у него была, как и подобало Ажипе. Записался к нему на прием. Может, по старой памяти работу предложит.

Школьный товарищ не узнал посетителя. Да и как было узнать, когда время жестоко изменило внешность: то был щуплый блондинистый парнишка с выпирающими от худобы ключицами. Сейчас в кабинет вошел все еще стройный, но уже совершенно седой мужчина, даже брови были не белые, а белые с желтизной. На что нос, тонкий, прямой – римский, и тот немного деформировался. Прежними остались разве что глаза, серые, как в мае днепровская вода. Глаза живые, ломающие взгляд собеседника – глаза волевого человека, немало повидавшие на своем веку.

А вот Славко Тарасович за четыре десятилетия изменился разве что в габаритах: был толстый – стал необъятный. Светлый импортный пиджак не сходился в талии. Толщину необъятного брюха скрадывал широкий, ниже пояса, оранжевый галстук. На щеках уже не было прежнего юношеского румянца. При малейшем движении щеки тряслись, как застывающий холодец, и по крупному круглому лицу, словно отдыхающие мухи, сидели черные бородавки. Раньше бородавок вроде не было…

Все: и вялые движения, и черные бородавки, и заплывающие жиром глазки, – все выдавало в нем старческую усталость. «Износился». Как только он заговорил, Иван Григорьевич понял: да, верно, износился. Славко был разительно похож на своего отца, когда тот, утомленный тяжелыми заботами, по праву считался могущественным начальником.