Где-то на моменте отвисания челюсти у Бахары, моего главного врага - дочери иранского бизнесмена, не менее удачливого, чем Алекс, я просыпаюсь и обнаруживаю на часах половину четвёртого ночи. Тут же вспоминаю о болезни Эштона и искренне начинаю вся чесаться от переживаний - как он там? Вдруг родители всё же решили вызвать скорую и моего братца увезли в госпиталь? А может, он там совсем один в своей комнате для гостей, и некому о нем позаботиться?

Решаюсь проверить.

Комната Эштона не менее просторная, чем моя собственная, вся залита лунным светом, свободно проникающим через стеклянную стену. Для ноября луна ночью - это такая редкость в наших краях!

Прямо у широкой кровати, где тихо спит Эштон, стоит кресло, а в нем дремлет, облокотившись на руку, Алекс.

Я подхожу к ним так тихо, как только могу, но отец тут же открывает глаза. Увидев меня, он улыбается и тихонько говорит:

– Ему уже лучше, температура давно спала, не переживай, Соняш!

– Тогда почему ты не ложишься?
– шепчу в ответ.
– Тебе через час вставать!

– Мама настояла, чтобы я завтра отменил свои дела и остался дома. Ну, ты её знаешь, - тихонько смеётся.
– Но я, конечно, все равно на работу поеду, просто позже. А сейчас, правда, пойду тоже лягу.

Я рассматриваю Эштона: он раздет по пояс и укрыт влажной на вид простыней.

– А чего он мокрый-то такой?
– спрашиваю.

Отец молча трогает постель, затем аккуратно лоб Эштона:

– Похоже, это он так сильно вспотел, когда температура падать начала. Ты тихонько его разбуди, а я пойду принесу ему смену белья и майку какую-нибудь свою.

– Ладно, - соглашаюсь.

Алекс уходит, а я долго не решаюсь будить больного. Кладу ладонь на его лоб так же, как делал до этого отец, и нахожу его не то, что не горячим, а буквально ледяным! “Наверное, мама переборщила с таблетками, как всегда” - проносится мысль. А за ней другая: “Почему это так странно бьется моё сердце, когда я касаюсь его?…”

Эштон спит как убитый. Отец приносит бельё:

– Ещё не разбудила?

– Да он спит как лошадь!
– деланно хмурюсь.

– Молодой организм!
– отвечает Алекс с улыбкой.
– В этом возрасте все парни хорошо спят и не страдают отсутствием аппетита!

– Эштон точно страдает! Смотри, какой худой!

Мы оба фиксируем свои взгляды на голой грудной клетке Эштона, которая ни разу не выглядит худой, а наоборот настолько широкой и сексуальной, что мне резко становится неловко.

– Да ничего он не худой!
– уверенно возражает отец. - Я в его возрасте таким же был!

– Но он за столом почти ничего не ест, и дома у него еды вообще не было. У него явно проблемы с аппетитом, точно тебе говорю!

– Это у него наследственное, - Алекс закатывает глаза.
– И ни разу не смертельное, раз уж это тело (тут он показывает на себя) ещё не умерло от истощения, - смеётся.

– Пап…

– Да, Соняш, спрашивай, ничего не бойся.

– Если б тебе было сейчас восемнадцать, ты бы выбрал меня?

Отец смотрит на меня некоторое время изучающе, затем уверенно отвечает:

– Ну, фактически я тебя и выбрал в своей реальной жизни, и мне как раз было восемнадцать лет, а твоей маме шестнадцать…

– Я не про маму! Она всем нравится! Я про себя! Ты бы заинтересовался такой девочкой как я? Когда был … молодым организмом?

Алекс долго смотрит в потолок, соображая.

– Ты про секс?
– внезапно спрашивает.

Я тут же краснею, хотя все беседы о сексе и предохранении со мной только Алекс и проводит, и ни разу не мама.

– Я думаю, что секс - это неотъемлемая часть того интереса, о котором я говорю. Короче, ты бы в меня влюбился? Если бы тебе было сейчас восемнадцать?

– Однозначно влюбился бы. Но видишь ли, какая штука: в восемнадцать лет парни, даже если и влюбляются в одну, секса хотят со многими. С разными. И часто. Намного чаще, чем ты можешь себе представить.

Шок на моем лице так очевиден, что Алекс тут же добавляет:

– Но это проходит годам примерно… к двадцати пяти! Плюс-минус пару лет…

– Как же жить тогда?
– спрашиваю, присаживаясь на постель Эштона.
– Столько ждать! Это слишком долго!

Кажется, у меня даже сползла слеза по щеке.

– А ты не жди! Просто живи и радуйся каждому новому дню!
– отвечает отец, обнимая меня.
– Ладно, пойду у мамы спрошу, чего делать-то с ним… Она всё равно не спит.

Leona Lewis - Run

Сижу на постели Эштона и разглядываю его. Бесстыдно так разглядываю… Мне нравятся его плечи, руки, грудь - всё такое мужское уже… Не мощное, как у отца, а просто мужское. Местами нежное и утончённое, как шея, например, или его опущенные веки с длинными тёмными ресницами. Или губы… те самые, которые целовали меня во сне. И они были такими же нежными и любящими, как у Алекса…