Залогом уверенности Милюкова было то, что этот спасительный для власти рецепт предложен считавшимся всесильным дворцовым комендантом Д. Ф. Треповым по итогам переговоров… с самим Милюковым (проходившими в ресторане «Кюба»). Трепов, действуя тоже с повеления Николая II, предпринял «глубокую разведку в неприятельском лагере». В итоге создалось впечатление, что тайные переговоры с Милюковым (в секрете от него велись переговоры и с другими видными либералами) оказались успешными, и Павел Николаевич «соглашался» на формирование «кадетского» правительства (с участием таких известных либеральных фигур, как С. А. Муромцев, И. И. Петрункевич, В. Д. Набоков, Н. Н. Львов, Д. Н. Шипов и др.). Милюков, удивленный сначала политической метаморфозой Трепова, был абсолютно уверен в реалистичности проекта: «Как он говорил мне на свидании, когда дом горит, приходится прыгать и из пятого этажа, – вспоминал Милюков. – Этот „дилетант“ был, очевидно, дальновиднее официальных политиков»37. «Он (Трепов. – И. А.) был свободнее многих других от рутины и не боялся новых путей. Преданность же его государю была так установлена, что он мог позволить себе то, на что другие бы не посмели решиться»38. В то же время, как это ни парадоксально, министр внутренних дел, считавшийся, по идее, ответственным за разрешение внутриполитического кризиса, не был извещен об этом «параллельном» импульсе к поиску соглашения с либеральной оппозицией, исходившем от царя. Впрочем, злая ирония истории заключалась в том, что Милюков, встречаясь со Столыпиным, не знал и не догадывался, что к тому моменту «в сферах» уже отказались от предлагавшейся Треповым комбинации с созданием «кадетского министерства»: Николай II прислушался к другим аргументам людей из своего окружения, включая Коковцова. А предлагавшийся Столыпиным «формат» сотрудничества лидер кадетов самоуверенно отверг…

Столыпин, однако, не отказался совсем от идеи «коалиционного кабинета». Глава Министерства внутренних дел попытался сделать ставку на более правых либералов, и в первую очередь на Д. Н. Шипова. У Петра Аркадьевича появился собственный, довольно циничный замысел – образовать правительство с участием популярных деятелей, первым шагом которого станет роспуск Думы и проведение новых выборов. Встреча с Шиповым, приехавшим в Петербург на заседание Государственного совета и не подозревавшего о подобных замыслах, состоялась накануне аудиенции у Николая II, назначенной на 28 июня. «Подыгрывать» Столыпину в этой интриге Шипов категорически отказался. Несмотря на свое недовольство радикальным поведением Думы, Дмитрий Николаевич считал, что ответственность в большей мере лежит на правительстве и «роспуск Думы в настоящее время представляется <…> актом несправедливым и даже с политической точки зрения преступным». В любом случае не с роспуска Думы следует начинать деятельность обновленному правительству с участием либералов!39

Очередная смена политического вектора у Николая II – под впечатлением беседы с Шиповым – стала сюрпризом для Столыпина. Шипов предложил возвратиться к плану создания «кадетского министерства», доказывая необходимость примирения с имеющейся Думой и «честного» осуществления Манифеста 17 октября. Но на этот раз кабинет из состава думского большинства предлагалось сформировать во главе с Муромцевым, «человеком высокоморального настроения», который «пользуется общепризнанным авторитетом», а не с Милюковым (он «слишком самодержавен»). И, как показалось Шипову, царь воспринял эти соображения благосклонно40.

Однако и этот вариант политического соглашения власти и оппозиции вновь был сорван «закулисными» усилиями различных лиц. Серьезный вклад, похоже, внес теперь и Столыпин, не скрывавший раздражения от схемы, предложенной Шиповым (с перспективой появления на посту премьера Муромцева или какой-то другой либеральной фигуры). Кроме того, повод к форсированию роспуска Думы дали Столыпину и сами парламентарии. Глава Министерства внутренних дел был возмущен подготовленным по инициативе трудовиков обращением к населению по аграрному вопросу. Воззвание представляло собой популистский и не очень корректный ответ на «Правительственное сообщение», в котором не только резонно указывалось на недопустимость отчуждения частной земельной собственности, но и обозначался план преобразований и конкретных шагов по решению аграрного вопроса. Программа мероприятий по аграрной реформе имела для Столыпина принципиальное значение с момента назначения министром внутренних дел и в течение всего пятилетия на вершине власти. Обостренно воспринимая все, что касалось этой проблематики, Петр Аркадьевич не был готов примириться с мыслью, что депутаты Думы – «левой», нацеленной в своем большинстве на изъятие частной земли (в разных вариантах) и передачу ее крестьянам, – могут вторгнуться в правительственные планы.

Члены кабинета, собравшиеся на квартире Горемыкина вечером в пятницу 7 июля, дождались его возвращения с известием: царь подписал указ о роспуске Думы и одновременно Столыпин назначается председателем Совета министров. Петр Аркадьевич, рассказывая об аудиенции у Николая II, к которому был внезапно приглашен в середине дня, говорил, что назначение премьером застигло его врасплох и он пытался отказаться, ссылаясь «на свою недостаточную опытность, на свое полное незнание Петербурга и его закулисных влияний». Тем не менее Столыпин к этому времени уже не был прежним «провинциалом», как сразу после назначения министром внутренних дел. И ранее в доверительных беседах, как отмечал Коковцов, Петр Аркадьевич упоминал, «что ему не раз уже дано понять, что, вероятно, Горемыкин останется весьма недолго и ему, Столыпину, не миновать быть его преемником». Судя по всему, глава Министерства внутренних дел разделял негативные оценки фигуры Горемыкина, распространенные и в правящих кругах: «…личность Горемыкина как председателя Совета министров встречает решительно везде самое недвусмысленное осуждение. Ему никто не верит, ибо все знают его величайший индифферентизм и даже цинизм, его угодливость всякому заявлению государя и не скрываемое им самим отношение к его власти как непререкаемому для него закону, устраняющему самое право его, как первого министра, в чем бы то ни было противоречить его воле»41. В вероятной интриге против Горемыкина Столыпин мог рассчитывать на поддержку не только ряда влиятельных представителей «просвещенной бюрократии», но и великих князей (в частности, Николая Михайловича) и, что особенно важно, министра двора В. Б. Фредерикса, пользовавшегося у царя огромным доверием.

Роспуск Думы, который, как всерьез опасались в правящих верхах, может вызвать новый виток революционных волнений, был исполнен Столыпиным «технологично» и безболезненно – и в управленческом, и в политическом смысле. Властная элита, не сумев найти конструктивный выход из политического конфликта с оппозицией, господствующей в Таврическом дворце, тем не менее при роспуске этой Думы действовала формально с соблюдением законов и внешних признаков «конституционности».

Столыпин, продумывая до мелочей «спецоперацию», накануне публикации указа о роспуске, намеченной на воскресенье 9 июля, сообщил по телефону председателю Думы С. А. Муромцеву о своем намерении выступить в понедельник. Таким образом он рассчитывал усыпить бдительность лидеров оппозиции на фоне и так циркулирующих слухов о возможном разгоне представительства. Исходя из этих же соображений, Петр Аркадьевич попросил Коковцова не отказываться в субботу от привычного отъезда в деревню, на что обращают внимание репортеры.

Грамотно был проведен роспуск народного представительства и с точки зрения полицейских методов, позволивших избежать беспорядков в столице. Таврический дворец, оцепленный полицией ранним утром в воскресенье, оказался просто закрыт для депутатов. Между тем в воображении многих народных избранников, психологически готовившихся, по мере усиления конфликта с властью, к вероятному разгону, складывались более героические и эффектные сценарии – вплоть до отказа покинуть зал заседания и осады здания войсками. Неожиданным оказался «замок на дверях», помешавший устроить в Таврическом дворце яркое политическое зрелище. «Жизнь ввела только поправку, на вид незначительную, но оказавшуюся роковою по своим последствиям. Мы ошиблись в одном – мы были уверены, что указ о роспуске объявят нам непременно в самой Думе», – с сожалением вспоминал один из лидеров кадетов М. М. Винавер. Но самым сильным шоком стала массовая пассивность населения после известия о роспуске, хотя, как внушали себе оппозиционные политики, люди сразу устремятся на защиту парламента: «Сонливые пешеходы, сонливые лошади, сонливое солнце. Безлюдье – никакой жизни, никакого признака движения. Кричать хотелось от ужаса и боли… Мы сидели в Петербурге; не только столица – вся страна уже знала о роспуске. И ни откуда живого отклика: народ хранил гробовое молчание»42.