– Но Гипподамия не прожила долго: скоро покинула она этот мир, унесенная кровожадным… кхе! Ну, в общем,Мойры неумолимо перерезали ее нить…

А Тесей и Пейрифой в великой горести решили раздобыть в жены царю лапифов Елену-спартанянку, дочь Леды и Зевса, о красоте которой начинают шептаться и в моем мире.

Кто не шепчется о красоте златокудрой девочки – бормочет себе под нос, что такая прелесть до добра не доведет.

И точно, не довела.

Подперев щеку кулаком, я смотрел на пляшущие тени – и они послушно складывались в картины. Вот Тесей и Пейрифой крадут пирующую на празднике Артемиды Елену… Вот отвозят ее в горное убежище и бросают жребий: кому достанется красавица? А перед жребием клянутся: тот, кому повезет, помогает добыть жену другому.

Вот Тесей, которому выпало владеть златокудрой, озадаченно чешет затылок – да нет, наверное, игра света…

– И тогда Пейрифой потребовал от Тесея, чтобы тот помог ему добыть…

Жест получился красивым. Исполненным негодования по поводу такой дерзости. Признания того, что иной кандидатуры не могло и найтись – ну конечно, кто второй по красоте после Елены?

Персефона печально улыбалась, покачивая головой.

– Почему Пейрифой не потребовал Афродиту?

– Видно, она ему казалась менее прекрасной, чем ты, владычица! – выкрутился посланец. И в глазах – свет вечной истины, надо же.

Жена усмехнулась. Поднялась, поправляя высокую прическу.

– Суды на сегодня окончены. Я отправляюсь в свои комнаты, если только мой царь не прикажет мне остаться.

– И не желаешь посмотреть на… прославленного героя?

Она безразлично пожала плечами, подпуская в улыбку разом холода и усталости.

– На участь прославленного героя? Нет, я не хочу на нее смотреть.

Проплыла к выходу, по пути сделав знак Гекате – Трехтелая тоже поспешила откланяться, хотя левое тело норовило выкрутить шею – подслушать.

Что там за участь ждет прославленного героя? Ужаснее ли мук Сизифа? Переплюнет кару Иксиона, покусившегося на жену самого Громовежца?

Карать отчаянно не хотелось – старею? Нет, не то. Глупость происходящего была столь очевидной, что сглаживала кощунственность.

Пришел горшечник к ванакту и заявляет: давай сюда жену! А то… ну, не знаю, что, но что-нибудь да сделаю.

И что делать ванакту? Казнить дерзкого? Да уж скорее плюнуть с высоты трона и послать проспаться.

Только вот мир клокочет в висках – исходит на злобное рычание. Тянет за плащ, подталкивает в спину: вставай, Владыка! Карай, Владыка! Они собрались посягнуть на твое! Дело не в глупости – дело в наглости. Двое смертных героев возомнили себя равными тебе. Они думают, что вправе прийти – и требовать у тебя!

– Они приносили жертвы, перед тем как спуститься?

– А как же.

– Кому?

–Мне, – виновато хихикнул вестник. – А еще Громовержцу и Аресу и почему-то Аполлону.

Гермесу – если придется воровать, Аресу – если придется драться, Зевсу – чтобы брата усмирил…

– Аполлону?

– Чтобы прославил их подвиг в песнях. После смерти, значит. Тесей же не дурак – понимает, к кому идет.

Дурак. Если понимает, но все-таки идет.

– Развлекись, маленький Кронид, – сладко шепнула Ананка. – Ты всегда терпеть не мог глупость.

– Эвклей!

Он не явился посреди зала: пришаркал из боковой двери. Смачно обсасывал мосластую кость.

– Чего?

– Пусть приготовят пиршественный стол. Я встречаю высоких гостей.

Свита замерла, не дыша от такого коварства.

* * *

...и впрямь оказались высокими. Рослыми. Статными. Сильными. Неуловимо схожими между собой: гордо вскинутые головы, блестящие доспехи, вызывающе торчащие бороды, нарядные хламиды поверх медных панцирей…

И взгляды, в которых нет и толики страха.

Лапиф Пейрифой – красавец с львиной гривой и застарелым шрамом на щеке – раздувает широкую грудь, хорохорится и с разочарованием посматривает на пустое место справа от меня: запал пропадает зря, если предмет твоих мечтаний не может оценить твоей отваги.

Темнокудрый Тесей, изрядно смахивающий на молодого Посейдона, красиво откидывает волосы – не укротить никаким обручам. Рука как бы случайно ложится на рукоять отцовского меча. Вся поза так и гласит: «Прокруста победил, Синида победил, Минотавра победил – надо будет, и тебе, Владыка, наваляю».