Шрифт:
— Но не родных. Здесь у них никогда не будет родни — бабушки с дедушкой, дяди с тетей, кузенов.
— Ну ясное дело, нельзя же иметь все. Коли уж ты покинул родину, нужно приспосабливаться к чужбине. Но если ты меня любишь, ты согласишься.
— Я люблю тебя, Шандор. Но не настолько, чтобы остаться.
— А если я вернусь вместе с тобой, ты выйдешь за меня?
— Нет, Шандор, нет. Прости меня, но думаю, что не выйду. Как я смогу представить тебя моим родителям? Вот, знакомьтесь, это Тобиаш, мой муж, сын Эстер?
— Ну давай солжем. Они меня не узнают.
— Лгать? Лгать всю жизнь? Моим родителям? Нашим детям? Всему свету? Да как ты можешь предлагать мне такое?
Сижу дома в одиночестве. Смотрю на детскую комнатку, на игрушки, на шелковый халат, который я купил для Лины.
Делать нечего. Я испробовал все средства. Чувство бессилия — что может быть ужаснее?! Теперь мне ничего не остается, как сидеть здесь — тупо, без единой мысли в голове, без единого желания, пить пиво, кружку за кружкой, да курить сигарету за сигаретой.
Все кончено. Никогда Лина не придет ко мне. Скоро она уедет с мужчиной, которого не любит. Я уверен, что она будет несчастна, что никогда больше никого, кроме меня, не полюбит.
Спустя какое-то время я иду на кухню, чтобы перекусить. Достаю из холодильника кусок сала. Беру доску и нож, чтобы нарезать его.
Отрезаю пару ломтиков и останавливаюсь. Пристально гляжу на нож, зажатый в руке. Вытираю его, кладу во внутренний карман куртки. Встаю, выхожу из дома и сажусь на велосипед.
Яростно кручу педали. Я знаю, что сошел с ума. Знаю, что это ничему не поможет, но мне нужно действовать, нужно что-то сделать — все равно терять нечего. А Коломан заслуживает смерти.
Он должен понести наказание за то, что принудил свою жену освободиться от ребенка, которого она носила, чьим отцом он был. Я бы предпочел, чтобы этот ребенок был от меня. Но, увы, это не так.
В восемь вечера я стою перед Лининым домом. В передней комнате темно. Лина, должно быть, в кухне или в спальне, с Виолеттой.
Улицы пусты. Ни одного прохожего. Я сажусь на ступени лестницы и жду.
Коломан появляется к одиннадцати часам, с последним автобусом. Я преграждаю ему путь к двери.
— Что вам нужно, Шандор?
— Наказать вас за то, что вы заставили претерпеть Лину. Это был ваш ребенок, Коломан, а не мой.
Он пытается оттолкнуть меня:
— Убирайтесь отсюда, дурень несчастный!
Я выхватываю из кармана нож и вонзаю ему в живот. Мне не удается вытащить его обратно — Коломан, скрючившись, падает. Я оставляю его валяться там, на земле. Сажусь на велосипед и еду прочь, стараясь не слышать его жутких криков.
Лежу у себя на кровати, жду полицейских. Дверь я нарочно оставил открытой. Так проходит вся ночь, я ни на миг не сомкнул глаз. И однако мне совсем не страшно. Тюрьма или фабрика — какая разница?! По крайней мере, Лина теперь избавлена от этого мерзавца.
Наступило утро, а полицейские так и не пришли. Вместо них, к девяти часам, входит Лина. Впервые она переступает порог моего дома. Она садится на единственный стул в комнате.
Я спрашиваю:
— Умер?
— Нет. Он в больнице. И как только его выпишут, через несколько дней, мы тут же уедем. На его крики сбежались соседи, они-то и вызвали «скорую». Рана оказалась легкой.
Я молчу. Я думаю о том, что и впрямь не способен убить человека.
Она продолжает:
— Коломан не стал давать показания против тебя. Но при одном условии: после развода я должна оставить ему Виолетту. Мне пришлось подписать бумагу. Он заявил, что на него напал какой-то неизвестный.
— Ты не должна была подписывать, Лина. Я не боюсь тюрьмы.
— Я хотела спасти тебя от тюрьмы, потому что я люблю тебя, Шандор. Люблю больше, чем ты меня. Ведь если бы ты любил меня по-настоящему, ты бы просто уехал отсюда, и я бы тебя забыла.
— Но я-то не смогу забыть тебя, Лина. Никогда не смогу.
— Ничего, встретил бы другую женщину…
— Никакая другая не будет тобой, не будет Линой.
— Меня зовут Каролина. А Лина — одна из твоих вылумок. Наверное, всех своих женщин ты зовешь Линой.
— Нет, только тебя одну. И раз уж ты все потеряла, оставайся со мной!
— Ты опять? Нет, ты просто безумен, Шандор. Ты принес мне одни несчастья. Разрушил мою жизнь. Из-за тебя я лишилась двоих детей. Я больше не хочу тебя видеть. Я хочу жить в той же стране, что и моя дочь. Прощай, Тобиаш.