У моей матери было полно дырок, как и в нашем доме, в моей одежке и башмаках. Дырки в башмаках я залепливал жидкой глиной.

Я проводил жизнь во дворе.

Когда я замерзал, хотел есть или спать, то шел в дом, отыскивал что-нибудь съестное — жареную картошку, вареную кукурузу, простоквашу, иногда хлеб — и укладывался на соломенный тюфяк рядом с печкой.

Дверь комнаты почти всегда была открыта, чтобы туда шел жар от печки. И я видел, я слышал все, что там творилось.

Моя мать забегала в кухню, подмывалась над ведром, вытиралась краешком полотенца и шла обратно в комнату, спать. Она почти не разговаривала со мной и никогда не целовала.

Самое удивительное — это то, что я был единственным ребенком. До сих пор не пойму, как мать ухитрялась избавляться от своих последующих беременностей и почему она оставила именно меня. Может, я был ее первым огрехом. Между нами семнадцать лет разницы. Вероятно, потом она научилась делать так, чтобы не попадаться или Благополучно вытравлять плод.

Я помню, что ей случалось проводить в постели много дней подряд, и тогда вокруг нее валялись окровавленные тряпки.

Разумеется, все это меня совершенно не занимало. Могу даже сказать, что у меня было счастливое детство, поскольку я и не подозревал, что детство может быть другим.

Я никогда не ходил в деревню. Мы жили возле кладбища, на самой околице, в самом последнем доме. Мне радостно было играть во дворе, возиться в грязи. Иногда небо сияло чистотой, но я больше любил ветер, дождь, облака. Дождь облеплял мне мокрыми прядями лоб, глаза, шею. Ветер сушил мне волосы, ласково трепал по щекам. Облачные чудища рассказывали о неведомых странах.

Зимой мне приходилось туже. Я любил и снежные хлопья, но не мог долго оставаться на улице. У меня не было теплой одежды, и я сильно мерз, особенно зябли ноги.

К счастью, в кухне всегда было тепло. Мать собирала коровьи лепешки, сушняк, всякий мусор и разводила жаркий огонь. Она не переносила холода.

Иногда какой-то мужчина, выйдя из комнаты, задерживался в кухне. Он долго разглядывал меня, гладил по голове, целовал в лоб, прижимал мои руки к своим щекам.

Мне это не нравилось, я боялся его, я дрожал. Но не осмеливался оттолкнуть его.

Он приходил часто. Но это был не крестьянин.

Крестьян я не боялся, я их ненавидел, презирал, они внушали мне отвращение.

А этого человека, что гладил меня по голове, я снова встретил в школе.

В деревне была только одна школа. Учитель давал уроки одновременно ученикам всех классов, вплоть до шестого.

В честь первого школьного дня мать вымыла меня, чисто одела и постригла. Она и сама приоделась как могла. Потом она отвела меня в школу. Ей было только двадцать три года, она была красива — самая красивая женщина в деревне, — и я стыдился ее.

Она сказала мне:

— Не бойся. Учитель очень добрый. И ты его уже знаешь.

Я вошел в класс и сел на переднюю парту. Как раз напротив учительского стола. Я ждал. Рядом со мной села девчушка, не очень красивая, худенькая и бледная, с косичками, торчащими по сторонам маленького личика. Взглянув на меня, она сказала:

— А ты носишь куртку моего брата. И башмаки на тебе тоже его. Как тебя зовут? Меня — Каролина.

Тут вошел учитель, и я сразу его узнал. Каролина сказала:

— Это мой отец. А там, сзади, где старшие, сидит мой брат. А дома у нас есть еще младший братик, ему только три года. Моего папу зовут Шандор, он здесь самый главный. А твоего отца как зовут? Кем он работает? Крестьянином, наверно. Здесь все крестьяне, кроме моего папы.

Я ответил:

— У меня нет отца. Он умер.

— А! Как жалко. Не хотела бы я, чтобы мой папа умер. Но ведь сейчас война, и скоро умрет много людей. Особенно мужчин. Я сказал:

— Я не знал, что сейчас война. А может, ты врешь?

— Я не врунья. Про войну каждый день говорят по радио.

— У меня нет радио. Я даже не знаю, что это такое.

— Ну и дурачок же ты! А как тебя зовут?

— Тобиаш. Тобиаш Хорват. Она засмеялась:

— Тобиаш? Какое смешное имя. У меня есть дедушка, его тоже зовут Тобиаш, но он уже старый. Почему тебя не назвали каким-нибудь нормальным именем?

— Не знаю. По мне, Тобиаш — нормальное имя. Каролина — тоже не бог весть что.

— Верно говоришь. Мне мое имя не нравится. Зови меня Линой, как все. Тут учитель сказал:

— Дети, перестаньте болтать! Лина еще успела шепнуть мне:

— Ты в каком классе?

— В первом.

— Я тоже.

Учитель раздал списки учебников и тетрадей, которые нужно было купить.

Дети разошлись по домам. Я остался один в классе. Учитель спросил меня:

— Что-нибудь не так, Тобиаш?