Мне двенадцать лет, у меня еще впалая грудь и ножки тонкие, как карандаши «Кохинор». На каникулах я счастливо живу у отца на даче, с братьями и другими многочисленными родственниками, в поселке творческих людей со странным названием «Зарплата».

Самым любимым моим занятием в отрочестве, лет с девяти до тринадцати, восхитительным времяпрепровождением была рыбалка. Я тратил на нее каждый свободный час, каждую детскую мысль ей посвящал. Ни один из братьев моих, ни Толян с восьмой дачи с двоюродным племянником любви к червякам, опарышам, зною и холодному дождю не разделяли, все предпочитали ухаживать за юным кроликом Микой, подаренным моим отцом детскому обществу поселка, и красивой рыжей девочкой Региной. Так я всегда и стоял над рекой в полном одиночестве. Рыбы в воде не было никогда, как в наполненной ванне. Мог, конечно, раз в неделю поднырнуть, подпрыгнуть, юркнуть самодельный поплавок – и сразу все затихало. Даже к удилищу подскочить не успевал. Видать, казалось.

Чтобы не быть полностью побежденным, сломленным унылой на дары стихией, я катил к маленькому гнилому нечищеному пруду, откуда вылавливал ротанов – московских бычков. Это вам не морской одесский бычок – жирный и сочный, зажаренный с корочкой, – это было что-то среднее между головастиком лягушки и чернобыльским монстром. Зато ловились мутанты даже на пустой крючок, так что на срезанную с дерева ветку я нанизывал их штук под тридцать и с радостной физиономией победителя катил на велике восвояси…

Никто из дачников моими победами не вдохновлялся, наоборот – все морщились от запаха странной рыбы и шли заниматься своими делами. Закаленный улицей, я сам чистил свой улов, а после варил рыбный бычковый суп, который и ел в гордом одиночестве.

Общество почти всегда награждало меня презрением за невыносимый запах черного, с разводами радуги, будто из нефти, супа. Тогда отец выпроваживал меня на кухню, где я, убедившись, что никто не видит, выливал содержимое кастрюли в канализацию. Думалось, что тубзик прямого падения вонял пристойнее.

Иногда, когда ты совсем не ждешь, когда почти пал духом, твои бессмысленные и немыслимые дерзания вознаграждаются. И один раз я все же стал звездой дня всего дачного поселка Зарплата.

Обычным утром, чуть свет, без завтрака я запрыгнул на свой велик «Украина» и понесся за семь километров к облюбованному уже пару лет назад месту на речке, но выбрал иное, зорко разглядев воткнутые в берег рогатины под удилища. Матерый рыбак был здесь, подумал я. Может, и мне повезет… Распустил леску, насадил червяка на крючок и, поплевав на наживку, забросил грузило с поплавком подальше от тяжелых зеленых водорослей, которые могли оборвать драгоценную снасть. Положил удочку на рогатину… И тут случилось нечто чудесное.

– Ой! – вскрикнул я сдавленно.

Только поплавок занял свое место, всего пару секунд торчал над водой красным пером, как его рвануло под воду, словно снасти зацепились о быстроходную подводную лодку. И тут я на чистом рефлексе подсекаю «подлодку». Тащу на себя что есть силы и испытываю самый сладкий момент своей жизни – до полового созревания, конечно. Я понимаю, что крючок нашел свою цель, и цель эта сильна, а значит, она большая.

Впервые в жизни я выудил леща граммов на восемьсот. Рыбина прыгала по берегу, сверкая на солнце серебряными боками, пока я, боясь упустить добычу, не накрыл ее своим телом. Я плакал от счастья, руки мои, снимая с крючка великолепный трофей, дрожали. На веточку такую махину уже не подвесишь, ха-ха, а потому я снял рубаху, набросал в нее здесь же надерганной свежей травы и, поместив рыбину в зелень и плотно завязав рукава, вновь закинул снасть. Тут-то и началось. Каждый мой заброс приносил добычу. Подлещики, окуни, плотва перекочевывали из мертвой реки в мой мешок, сделанный из рубашки: наполненная, она казалась живой от бьющейся в ней рыбы. Я тащил без устали, дергал, подсекал, но минут через пятнадцать клевать, как по приказу, перестало – как отрезало…

– Ну и хрен с ним!.. А че, хватит с меня!

Ощущал я себя царским червонцем, который как-то нашел у бабушки в комоде, осознавал себя Героем Советского Союза, хотел уже вознестись ангелом к небесам… И тут кто-то из-за деревьев, ломясь через кусты, громовым басом завопил:

– Я ж тебя, гаденыш порву, как Тузик репку! Фу, бля, грелку!!!! Руки поотрываю! Без зубов оставлю, падла!..

Ждать обладателя громового баса, чтобы быть порванным, нерационально. Уже через мгновение я мчался на велике в поселок, улыбался открытым ртом, ловя им всяких мушек-мошек, и казалось, встречный ветер сдувает мои веснушки с лица.

Да, я стал героем поселка, так мне помнилось тогда. Медленно и гордо катился на велосипеде.

– Че, поймал чего? – интересовались из-за заборов.

– Ага, – отвечал гордо.

– Опять бычков?

– Не-а!

– А чего там у тебя?

– Лещи с подлещиками! – отвечал с деланой неохотой.

– Не зди!!! – не поверил старый горбатый сочинитель двух сюжетов в сатирический киножурнал «Фитиль».

– Бля буду!

Возле каждого двора я притормаживал и, развязывая рубашку, демонстрировал свой чудесный улов. Почти все предлагали купить у меня свежей рыбки, уж ой какой деликатес по тем временам, но я отказывал решительно всем и постепенно приближался к своему дому, чтобы войти в него Александром Македонским-Победителем.

Вот так, за мгновение, я стал добытчиком, кормильцем всей семьи, триумфатором. Братья и соседский Толик с племянником восторгались мной, а женщины провозглашали всем известное: терпенье и труд – все перетрут!

Потом появился отец, поглядел на улов и сказал:

– Славная будет уха! Сам варить буду! – добавил.

Все с нетерпением ждали обеда, не знали, чем занять себя, даже кролик Мика никого не интересовал, пока отец не крикнул, что уха моего имени готова!

И вот огромная кастрюля в середине стола обдает всех духом сваренной рыбы. У дачников булькает в желудке, пока отец разливает уху по тарелкам. С жирными кусками рыбы, с головами суп! Ох уж и наваристый…