Альберт осторожно провёл кончиками пальцев по горячей влажной щеке пленницы – красный капроновый чулок, удерживающий кляп, глубоко врезался в кожу жуткой кровавой ухмылкой.

Девушка протестующе замычала и отчаянно завертела головой в попытке избавиться от прикосновения этого жуткого человека. Сквозь кляп послышался сдавленный стон, из глаз с новой силой хлынули слёзы, оставляя на щеках чёрные разводы. Туго связанные за спиной руки побелели и потеряли чувствительность, тело содрогалось в непроизвольных конвульсиях.

Альберт убрал руку. Ну и пусть! Пока можно и уступить этой недотроге. У них ещё полно времени впереди! Он сложил руки на коленях, как складывают их послушные дети, и внимательно всмотрелся снизу вверх в заплаканное лицо девушки.

Хотелось поймать её взгляд и понять, что там прячется в глубине, за голубой радужкой её глаз. На несколько мгновений показалось, что это ему удалось, но он не выдержал и тут же отвёл глаза. Его вдруг охватил стыд. До этой минуты он и представить себе не мог, насколько может быль сильным и испепеляющим это чувство. Даже когда он в детстве задушил противного соседского кота и кинул мёртвое тельце в подвал, не было так стыдно! Даже когда хозяйка котика, маленькая девочка, с плачем звала своего любимца, чтобы он вернулся домой.

А дрожащая перепуганная пленница имела непонятную власть над его совестью. Если бы только он предусмотрительно не заткнул ей рот кляпом и пленница могла говорить!

Сейчас ей стоило бы только приказать, нет, даже не приказать, а просто попросить – он бы отпустил её на все четыре стороны, пожертвовав всеми своими замыслами и желаниями. А ведь он так долго планировал этот праздничный обед! Кляп во рту пленницы – всегда хорошая идея. Даже в таком уединённом месте. Иначе вот такая даже незначительная мелочь может испортить всё веселье. Альберт, кряхтя, поднялся с корточек – по затёкшим ногам снова побежала кровь, распространяя волны колючей боли. Хорошо!

Потоптался на месте, разминая колени с довольным хрюканьем. Огляделся – всё было готово к торжеству. Под столовую была отведена самая большая комната с огромным праздничным столом во всю длину. За окнами виднелся лес – дом находился на окраине заброшенного дачного посёлка.

При советской власти это место облюбовали под застройку партийные боссы и чиновники от УВД. Тогда всем выделялось по шесть соток под садово-огородные участки. Чтобы получить вожделенные сотки в хорошем месте, а не на глине, приходилось записываться в очереди и обивать пороги.

Слуги народа, конечно же, подмяли под себя довольно приличные наделы жирной от чернозёма земли. И размерами они были никак не по шесть соток! А больше, много больше! Слугам народа требовался приятный отдых от дел праведных на большой и удобной территории. Дома на участках возводились с особым размахом – двух– и трёхэтажные, с вычурными балконами и мансардами. С подземными гаражами и летними кухнями.

Строили кто во что горазд – похвастать перед соседями достатком и фантазией. Даже равнение по улице не соблюдалось – хоромы стояли сикось-накось относительно центральной дороги. Так что никто особо не удивился, когда у самой кромки леса появилось очередное бревенчатое строение с внешней винтовой лестницей, упрятанной в бетонную башню. Да ещё и с разномастными пристройками.

Очевидно, при строительстве были произведены неправильные расчёты. Со временем башня стала медленно отрываться от дома, наклоняясь всё сильнее и сильнее вбок. Хозяева вызвали бригаду строителей, и те, как могли, закрепили башню, но наклон исправить так и не удалось, и шустрые на язык дачники быстро назвали дом Пизанской башней.

Летом, ничего не скажешь, в дачном посёлке было очень красиво. Кругом цветы, фруктовые деревья, ровные грядки с овощами и зеленью, над верандами сплошь и рядом вился виноград. К пряному запаху разогретой солнцем земли и растений то и дело примешивался аромат жарящегося мяса, приправленный громкими разговорами и песнями изрядно подвыпивших дачников. Со сменой власти бывшие слуги народа постепенно исчезли, и вместо них никто так и не пришёл. Первое время посёлок ещё охранялся от мародёров и пришлых. Но и этого со временем не стало.

В очередную суровую зиму бродяги окончательно разграбили дома, побив стёкла и изуродовав внутреннюю обстановку. Словно всеми этими бесчинствами они пытались вытравить саму память о прошлом и людях, которые так счастливо и беззаботно проводили здесь своё свободное время.

Об этом посёлке Альберт знал с самого детства. Как-то раз его вместе с матерью пригласили на выходные в гости в Пизанскую башню. Альберт уже не помнил подробностей того посещения. В памяти остались только необычный дом и запах спелой малины, которой его угощал гостеприимный дедок. Да ещё лестница в бетонной трубе.

И упоительное чувство печали.

В то время, пока дорогая мамочка развлекалась с гостями, Альберт поднимался на самый верх лестницы, усаживался на ступеньках и начинал наблюдать, как по бетонной стене степенно шествуют солнечные блики. Сидел, пока в животе не начинало урчать от голода. Никто не тревожил его и не искал – этой лестницей хозяин дома не пользовался, а построил другую, внутри дома.

Несмотря на голод, вставать и идти за едой не хотелось. Хотелось просто сидеть и наслаждаться покоем, тишиной и своими мыслями. Он представлял, что умер тут, прямо на лестнице, от голода и никто, никто не ищет его. Что в этом мире он один-одинёшенек! И что прилетят только вороны, сядут прямо на холодную грудь и начнут клевать его мёртвое тело.