– А! Это! – фыркнул охранник коменданта. – Перед приходом экзекутора. Господин комендант распорядился.

– С час назад, – уточнил старший надзиратель. – У меня все отмечено.

– Отпирайте, – тяжело вздохнул я. – Экзекутор-то чего делал?

– Ходил, смотрел, пальцем в глаз вон залез. – Надзиратель начал подбирать ключ к замку решетки. – Еще жег чего-то, только-только вонь выветрилась…

– Пусть жаровню принесут. – Пропустив вперед Эдмунда, я прошел в камеру и обошел вокруг стула с бесноватым. Тот на наше появление никак не отреагировал и продолжил отрешенно качать головой из стороны в сторону. – Говорил чего экзекутор?

– Бормотал что-то себе под нос. – Тюремщик кликнул помощника и повесил кольцо с ключами на пустующий крюк для факела. – Но ничего путного. Шибко слова умные были.

– При его разговоре с господином комендантом вы присутствовали, – напомнил мне Эдмунд.

– Присутствовал, – кивнул я. Но тоже ничего не понял. Орден Пламенной Длани уничтожал бесноватых по всей полуночи, а тут вдруг такая разборчивость. По спине вновь пробежали мурашки. – Этого за что сюда?

– Заговор против его величества Альберта Второго учинил, – просветил меня охранник коменданта. Одержимый открыл второй глаз и зарычал. – Всех на плаху, а у господина маркиза слишком благородная кровь оказалась. На пожизненное к нам отправили.

– Понятно.

Присев рядом с принесенной двумя охранниками жаровней, я вытащил из сумки несколько перевязанных тесьмой пучков трав и кинул на угли. Перебивая вонь, по камере распространился едкий аромат полыни, а моментально закашлявшийся бесноватый вместе с кровью выплюнул несколько фраз на неизвестном языке.

– Я это… Позовете! – выскочил в коридор старший надзиратель.

– Факелов пусть принесут! – крикнул ему вдогонку я. Добавил на угли несколько засохших комочков сосновой смолы, полпригоршни истолченного листа зверобоя, крапивы и чертополоха. Этого явно было недостаточно, и, сковырнув пробку, я поднес к носу маркиза бутылек черного стекла.

Бесноватого начало трясти, зрачки уменьшились и стали размером с булавочные головки, а глаза налились кровью. Стул затрещал, на руках набухли вены, ремни глубоко врезались в кожу. Казалось, еще немного, и заключенный разорвет путы, и обеспокоенный Эдмунд несколько раз для пробы взмахнул короткой дубинкой.

– Стой, – одернул его я и накинул на шею маркиза ожерелье с оправленными в серебро изумрудами, янтарем, бирюзой и несколько неуместно смотревшимся здесь змеевиком. На заключенного будто ушат холодной воды вылили. Он враз обмяк, а из уголка рта вновь потянулась тоненькая струйка слюны.

– Извините, если отвлекаю, господин экзорцист, – охранник коменданта отошел к двери, когда прибежавшие стражники закрепили на стенах факелы и в камере сразу посветлело, – но отчего люди становятся одержимыми? Как бесы выбирают своих жертв? И только ли в бесах дело?

– Да как вам сказать? – Я обильно посыпал пол серым порошком из провощенного пакета, и влажный камень моментально высох. Потом достал широкую кисть с беличьим ворсом и принялся сметать в сторону образовавшийся бурый налет. – Есть две общепринятые теории, и даже на Великом Соборе не удалось свести их воедино.

– И что это за… теории? – запнулся на незнакомом слове охранник.

– Основатели моего ордена были убеждены, что бесы рвутся в наш мир. И в ущербную из-за греховных помыслов душу им проникнуть проще, но и только. А экзекуторы, будь они неладны, во главу угла ставят нравственную чистоту человека. Будто бы это греховные помыслы и деяния притягивают к себе еще большую скверну.

– И поэтому нет смысла бесов изгонять, раз причина в человеке? Они не жертвы, но соучастники? – догадался Эдмунд. – Надежней отправить на костер.

– Точно, – кивнул я и достал из сумки кусок известняка. Рукавом вытер зашмыгавший из-за холода и сырости нос и начал вписывать стул с маркизом в пентакль. Убедившись, что белые линии нигде не прерываются, обвел пятиконечную звезду неровным кругом и поднялся с колен. – Ну а мы хоть и не считаем, что бесноватые суть образцы благочестия, но уверены: если кто-то получит второй шанс, хуже от этого не будет. Напротив – такой человек только укрепится в своей вере.

– Вашим словам недостает убежденности, – покачал головой охранник.

– Да ну? А чем я, по-вашему, занимаюсь? От нечего делать развлекаюсь?

– Нет, просто брат-экзекутор был куда более уверен в собственной правоте, – смутился Эдмунд.

– Фанатик, – хмыкнул я и вернулся к нанесению на пол сложной вязи ритуальных символов.

– Он говорил, – ветеран пропустил мои слова мимо ушей, – будто изгнанная из одержимого скверна не исчезает, а ищет новую жертву. После смерти же бесноватого она остается в мертвом теле.

– Любопытная теория, – кивнул я, припоминая соответствующую главу пухлого тома «Бесноватость как она есть». – А вот мы считаем, что изгнанный бес оставляет частичку себя в нашем мире и возвращается в преисподнюю ослабленным. Если же дело заканчивается смертью одержимого, то бес забирает с собой душу человека и становится сильнее. Именно поэтому бесноватые склонны к самоубийствам.