Но не успел я вдоволь насладиться приятными глазу телодвижениями танцовщиц, как оказался увлечён в дом. В кабинете хозяин предложил усесться в специальное гостевое кресло. Я был знаком с этим обычаем, но, откровенно говоря, предпочёл бы устроиться на ковре. Однако в гостях своих правил не устанавливают. Пришлось располагаться на этой неудобной конструкции.

Сам Наум примостился за небольшим столом (подобные столы очень любимы письмоводителями в присутственных местах), а Захария сел на скамью у окна.

Хозяин покусал губы, внимательно разглядывая меня и, наконец, заговорил:

– У нас есть одно предложение. Э-э-э, как бы это выразиться? Одни словом, мы с Захарией с удовольствием взяли бы на себя все возможные расходы при проведении вами поисков некоей субстанции, обозначенной словами "живая вода". И, конечно же, со своей стороны, мы бы хотели рассчитывать на, скажем, семь десятых от того объёма, что вы привезёте! Для вас подобный договор означает безоблачное путешествие до Бухары и такое же приятственное возвращение. А, кроме того, ещё и значительный кредит на месте, обеспечиваемый моими бухарскими агентами.

Я был слегка ошарашен подобным, столь выгодным для себя, поворотом, но всё-таки сразу указал на самое слабое место:

– А если я ничего не найду?

Наум несколько замешкался, но всё же ответил:

– Это было бы прискорбно. Но, во-первых, мы рискуем далеко не всем своим состоянием, а во-вторых, возможность помочь мобеду Гиясаддину сама по себе многого стоит. Ну, а в-третьих, я почему-то верю, что у вас всё получится. А я редко ошибаюсь.

После этих слов стало очевидно, что следует немного поторговаться. В результате мы ударили по рукам и скрепили подписями следующее: фундукани Наум обеспечивает мне место в караване, идущем до Бухары, и даёт рекомендательные письма некоему Самуилу, проживающему в Рее, некоему Исайе, проживающему в Бухаре, а также некоему Моисею, раввину одной из бухарских синагог. Я же в свою очередь обязуюсь передать Науму и Захарии четыре десятых из всех запасов добытой мною живой воды. Если же я не привезу той воды, а взамен найду что-либо иное, но столь же редкостное и ценное, то и с этого надлежит отдать соответствующую долю.

В самом весёлом расположении духа я возвращался домой. Учитель дал мне очень дельный совет. Теперь я мог не заботиться о дорожных расходах и о том, где хранить наличность, пусть об этом болит голова у моих новых знакомых.

Нужный мне караван отправлялся через три дня, так что следовало оставшееся время провести с толком…

***

…Лишь только солнце полностью показалось над крышами домов, как тревожно взревели карнаи и вслед за ними тут же гулко зарокотали барабаны.

Уже открылись северные ворота и из города непрерывной вереницей потянулись навьюченные верблюды. Махмуд аль-Тарик, караван-баши, по уверениям Наума знал своё дело крепко. Сейчас он сидел на своём скакуне и с придорожного холма пристально наблюдал, как выстраивают верблюдов погонщики. Купцы, следующие с караваном, и охранники, повинуясь его знакам, занимали отведённые им места. Ни суеты, ни криков. И только отдельные команды, отдаваемые Махмудом своим помощникам, разносились над дорогой:

– …Вот этого, с подпалиной на груди, перевести на пять голов вперёд… Хасан, следи за дойной верблюдицей, как за своей женой… Ну, всё, пошли.

Верблюды тяжело вздохнули, понукаемые погонщиками, и караван пустился в дальний путь.

…Я оставил за своей спиной Эсфахан, да будут всегда цвести его прекрасные сады, да никогда в его дворцах не поселится уныние и грусть.

Я оставил за своей спиной друга Али ибн Масуда, но его весёлый нрав и остроумие навсегда остались в моей памяти.

Я оставил за своей спиной учителя Умара Гиясаддина, пусть его мудрость и наставления ещё долго будут освещать мой путь.

Я оставил за своей спиной Айшат! О, эти иссиня-чёрные, словно вороново крыло, волосы, пышной волной спадающие на плечи! О, эти глаза, притаившие в себе детскую доверчивость и женское лукавство! О, эта маленькая родинка на левом плече! О, эти трепетные, чуть припухлые губки! А перси, перси каковы! Да, её красота навсегда пленила моё сердце!

На прощание она дала мне свою гривну, чтобы та оберегала меня в ковыльных степях её родины:

– Если случится моему господину проезжать мимо шатров и увидеть на сторожевом копье три цвета: чёрный, красный, чёрный, то показав мой подарок, вы всегда найдёте там приют и покой. Это цвета моего брата Боняка, он должен был стать вождём после гибели отца. А я буду просить всех богов на свете, чтобы они позволили вам вернуться обратно!

В глубине чёрных глаз засверкали слёзы, и я, придав голосу нужную твёрдость, решительно отмёл даже намёк на неблагоприятный исход сафара:

– Не волнуйся, жемчужина моей жизни! Клянусь, что не позднее чем через два года вернусь с живой водой. Или пусть не с водой, но и не с пустыми руками. Да услышит меня Ахурамазда и не оставит своей милостью в одолении преград…

…Я тронул узду и Самум, нервно фыркнув, направился рысцой к каравану. Захария, как выяснилось, имел интерес в виде восьми верблюдов, нёсших вьюки с платками из шерсти кашемировой козы. Поэтому для моих вещей место отыскалось легко. В принципе я взял немного: так, кое-что из оружия, да пару тюков дорожного платья, да палатку, ну и ещё всякие мелочи, включая пищевые запасы. Ах да, чуть не забыл про вещи слуг (я решил ограничиться всего лишь тремя), так что в результате доля моих кредиторов выросла до десяти верблюдов.