— Я вас предупреждал, что наш бизнес — это пирамида, — говорил ей Джон Николсон. — Не каждый может подняться на самую вершину успеха. Примите мои поздравления, вы смогли заинтересовать европейскую публику. А это уже большой успех!

Все чаще Ангелина задерживалась в театре допоздна, забегала к Герману минут на двадцать и спешила домой. Он и рад был бы сам приходить в театр, но не мог этого сделать — нужно было ждать, пока срастутся кости, а потом пройти полный курс лечения, чтобы окончательно встать на ноги. В конце концов, видя ее метания, Герман намекнул, что она ничем ему не обязана и в любой момент может уйти.

— Ты не должна себя так нагружать, — говорил он. — Думаю, через полтора-два месяца я уже отправлюсь в отделение нейрореабилитации. Ты даешь мне колоссальную моральную поддержку, но при этом устаешь сама. Я же вижу. Не нужно обо мне так беспокоиться.

— Герман, я просто хочу быть рядом с тобой. Не лишай меня этого, пожалуйста. Не прогоняй меня, — настаивала Ангелина, озаряя его светом своих глаз. Они словно глядели в самую душу, отчего сумрак, лежащий на его сердце, сменился рассветом.

«Она искренна со мной, — понял Герман. — Но я не имею права камнем висеть на ее шее».

— Я и не собирался прогонять тебя, — пояснял он. — Но тебе тяжело, я это вижу, не нужно разрываться между мной и театром. Ничего не случится, если ты вдруг не придешь ко мне завтра или послезавтра. Просто позвони, скажи, что не успеваешь. Я не хочу, чтобы общение со мной казалось тебе наказанием.

«Ничего не случится, если ты вдруг не придешь…», — эта фраза больно ударила ее. Ангелине казалось, что Герман не дорожит ее вниманием, что ему все равно, рядом она или нет. Такие мысли были для нее невыносимыми.

Она не подозревала о его частых нервных срывах, не догадывалась, как он, сидя у окна и глядя ей вслед, часто твердил: «Зачем она взвалила на себя эту ношу? Почему я настолько бессилен, настолько неполноценен? Она со мной из жалости!»

Много разных мыслей лезло в его голову в то время, причиняя страдания. Он понимал, что уже не сможет вести прежнюю жизнь, что нужно начинать все заново, с чистого листа, а это тяжело. Поэтому Герман дал себе слово, что приложит максимум усилий, чтобы как можно скорее восстановить здоровье.

Доброта и участливость Ангелины удивительно поддерживали его и скрашивали тяжелые дни реабилитации. Он называл ее «моя Авигея». За мудрость. За решение, которое изменило ее жизнь. Он надеялся, что к лучшему. Он надеялся, что она счастлива, посвятив себя заботе о нем. Он верил, что его Авигея никогда не пожалеет о принятом решении…

В памяти Германа навсегда запечатлелся момент первого настоящего выхода на улицу. На дворе стояли последние дни февраля. Снег лежал пушистым ковром, блестел и переливался в лучах зимнего солнца. Дети веселились на улице, лепили снеговиков и играли в снежки. Их смех доносился даже в комнату Германа, напоминая о том, что жизнь продолжается.

Несмотря на такое великолепие природы, он чувствовал себя неуютно на улице. Долгие месяцы Герман безвылазно находился в больницах, потом — дома, в четырех стенах. Он ощущал странное чувство незащищенности. Непривычно было находиться не в помещении, среди людей, машин. Нужно было заново познавать этот мир. Ему ужасно не хотелось садиться в инвалидное кресло, но желание сменить обстановку оказалось сильнее. Ангелина согласилась сопровождать его. Герману было очень неловко находиться в таком положении. Он чувствовал себя слабым, беспомощным, никчемным. Плохие мысли то и дело лезли ему в голову: «Она никогда не полюбит тебя», «Она с тобой из жалости», «Ты ни на что не годен».

Но ее теплая улыбка прогнала все сумбурные мысли, и он решился.

Герман остановился у большого сугроба, наклонился, взял в руки комок снега и сделал лепешку.

— Как удивительно блестит снег на солнце, ты видишь? — обратился он к Ангелине, которая стояла рядом с ним. — Как много красоты и гармонии вокруг, и почему мы этого не замечаем? Мы настолько зациклены на себе, на своих проблемах, что совсем забываем посмотреть по сторонам. А ведь счастье вокруг нас — надо только остановиться на минуту, увидеть, прикоснуться…

— А ты?.. Ты чувствуешь себя счастливым сейчас, в эту минуту?

Ангелина осторожно коснулась его руки. Это легкое, доверительное прикосновение вызвало в Германе теплое чувство. Ему было приятно, что она понимает его. Это такой тонкий момент — чувствовать любимого человека, и, оказывается, такой важный.

— Да. Я счастлив, потому что ты рядом со мной, — серьезно сказал он, залюбовавшись ее прядями, посеребренными снегом, которые выглядывали из-под изящной шапочки. Все это вместе с объемным шарфом, теплой шубой и забавными варежками делало ее образ милым и неповторимо прекрасным.