Мир тихо застонал – это воспоминание о ней прочно засело в памяти. И постепенно, вновь и вновь проживая ту минуту их человеческого общения, видя ее глаза так близко, Мир понимал, что шансов у него нет. А это в свою очередь значит, что у Амины с ее Бабочкой тоже…

– Дамы, тут яда нет, можно есть, – Амина вплыла в гримерную, приподняла увесистый пакет, в котором приперла на работу целую кастрюлю вкусного, мясного, ни разу не диетического, а потом отправила его в местный холодильник.

Вечер вчера настолько задался, а первая пробная порция долмы получилась настолько вкусной, что Амина решила не останавливаться на достигнутом и накрутила еще одну кастрюлю, но уже в два раза больше первой.

Понимала, что девочки заподозрят неладное, но остановить порыв не смогла, да и жалко, чтоб добро пропадало, поэтому чувствуя себя в какой-то мере идиоткой, утром собрала еду с собой.

Правда девочки особого удивления не выразили – только одобрительно запищали, а потом понеслись проверять, что же принесла мать-кормилица.

У Амины действительно иногда складывалось впечатление, что она здесь играет что-то по типу роли курицы-наседки. Она была среди местных бабочек старшей – и не только в плане иерархии, но и по возрасту – чаще всего приходили совсем молоденький девочки, тусовались до полугода, а потом отправлялись кто учиться, кто жениться, кто рожать, а кто в поисках лучшей доли куда-то на Бродвей.

Вспомнить хотя бы Настю Веселову – ко временам ее прихода, Амина уже обладала и огромным опытом, и нехилой интуицией, понимала, что эта бабочка долго в Баттерфляе не проработает, поэтому поначалу довольно холодно относилась – зачем растрачивать душевные, да и не только душевные силы на человека, который свинтит через месяц-другой? Но Настя сначала удивила – оказалось, что и за работу держится, и увольняться при первом удобном случае не собирается, и относится ответственно, Амина стала к ней приглядываться, искать схожие с собой черты… Думать: неужели и эта девочка, как она сама, тут не случайно? Неужели у Баттерфляя будет еще хотя бы одна по-настоящему его бабочка? Но оказалось, что «неслучайность» Насти касалась не помещения, а человека, этим помещением обладающего. Когда у них с Имагиным закрутилась любовь, Амина прекрасно понимала, что уход Веселовой из клуба – дело времени. Зная Глеба – времени очень непродолжительного.

Нельзя сказать, что этот уход расстроил Амину как-то особенно сильно, но после Насти она приняла окончательное решение – запретила себе даже мечтать о том, что когда-то у Баттерфляя будет своя постоянная труппа. Конвейер бабочек не остановить.

Но даже для этих – временных – бабочек она была той самой курицей-наседкой.

Циничной, местами жесткой и враждебной, но наседкой. Внутренние бабочкины конфликты никогда не выходили за пределы гримерки, в случае возникновения вопросов с администрацией девочки предварительно вечно получали одобрение у нее, за советом тоже почему-то шли к ней. За любым: парень бросил, изменил, сама изменила, залетела, потеряла, на учебе завал, болеет кто, у ребенка колики. Почему-то вечно шли к Амине. Незамужней, бездетной, без высшего образования и неизвестно откуда произошедшей.

В клубе о ней знали мало, а вот она наслушалась уже великое множество всяческих историй.

– Вкусноооо… – из собственных мыслей Амину вывел возглас одной из девочек. Они успели уже достать кастрюльку, найти вилки, встать вокруг этой самой кастрюли и таскать оттуда по одному виноградные конвертики.

– Погрели бы хоть, обжоры, – Амина сказала, а потом захотелось самой себе же дать подзатыльник – прозвучало, будто слова сварливой, но довольной тем, что смогла угодить, бабки. – Ну и знайте, что если из нашего старого дырявого латекса будет выпирать хоть что-то лишнее, кроме как одобренного мною размера бамперов и багажников, на сцену не выпущу. Порвете нафиг костюмы, а наш Жлобсабирыч все равно денег на новые не даст, и станем мы стриптиз-клубом не по призванию, а по бедности…

– Кто Сабирыч? – по законам жанра Дамир просто обязан был в этот момент проноситься мимо гримерной.

Девочки застыли с вилками в руках и улыбками на лицах – они-то любили, когда Амина в такой манере песочит их начальство, а вот открытых стычек Амины с Дамиром пытались избегать. В принципе, как и остальные работники клуба. Под горячую руку попасться не хотелось, а встревать – совсем не вариант. Для них ссоры – это особый ритуал и посторонним там не рады. Вот только девочки ведь не знали о заключенном вчера пари…

***

Мир проносился мимо, когда заслышал знакомый голос через полуоткрытую дверь, затормозил и попал как раз на нужный момент.

Будь на месте Амины кто угодно, растерялся бы, пристыдился, покраснел, попытался бы тут же оправдаться или извиниться, но эта… стерва… из другого теста.

– Деньги будут, Дамирсабирыч?

– На что? Могу на губозакаточную машинку выписать чек. Прямо сейчас. Подходит?

– Вот поэтому, девочки, – получив ответ, Амина кивнула, а потом повернулась к затихшим бабочкам, – ешьте медленно и тщательно пережевывая. Так, во-первых, сытость быстрее наступает, а во-вторых, больше шансов до победного влезать в наши лохмотья, – как-то ободрительно отреагировать на этот ответ девочки не могли, косясь то на абсолютно спокойного Дамира, то на такую же Амину. Происходило что-то странное. В воздухе витало предчувствие скандала, пора было сматывать удочки и прятаться, а апеллируя к ним, Амина отрезала пути к отступлению. – А «победный», Дамирсабирыч, это когда я дожму вас на полное финансирование всех наших потребностей…

– Прихотей, – Дамир хмыкнул, глядя исключительно на Амину.

– Потребностей.

– Все же прихотей.

Разворачивающийся диалог был будто репетицией дальнейшего общения. Что Амина, что Дамир тренировались в умении сдерживаться, когда хочется поддаться раздражению. Получалось пока у обоих.

– Прихоть – это чтоб на баре работали исключительно небритые брюнеты, и чтоб голые по пояс, и не больно волосатые при этом… А новые костюмы для бабочек – это не прихоть. Это не-об-хо-ди-мость.